— Ты сейчас такая взрослая, — говорит она мне, когда мы выходим оттуда с противозачаточными таблетками и садимся в «Мазерати».

— Я такая и есть, да? — отвечаю я, пытаясь найти место, куда бы положить гигантскую коробку презервативов, которую они сунули мне в руки на выходе. Я понимаю, Чарли смутно осознаёт, что я сексуально активна, но я уверена, что это не то, чему он хочет видеть доказательства. — Может, нам пойти куда-нибудь отпраздновать? Специальный обед в честь контроля рождаемости?

— Давай наденем нашу униформу и пойдём запугивать опрятных буржуазных отродий в Гренадин-Хайтс.

— По-моему, это звучит не очень по-взрослому, — говорю я Миранде, заводя машину, и она бросает на меня взгляд, опуская очки и уставившись на меня ледяными голубыми глазами.

— Только потому, что нам исполняется восемнадцать, это не значит, что мы должны отказываться от всего интересного. Давай, поехали отсюда. Еда за мой счёт.

Я ухмыляюсь, но должна признать: это действительно звучит забавно. Эта полностью чёрная школьная форма Бёрберри привлекает внимание.

Я надеваю свои собственные солнцезащитные очки, и мы возвращаемся в дом, чтобы взять нашу форму. Миранда снова остаётся на ночь, так что все её вещи свалены на полу моей спальни. У Кэботов огромный дом на пляже, но у её родителей гости, так что она старается держаться подальше. Крид, с другой стороны, каким-то образом оказался втянутым в бесконечную череду ужинов и коктейльных вечеринок. Мне почти жаль его.

Когда мы въезжаем на подъездную дорожку, я вижу во дворе вывеску «Продаётся» и сдёргиваю солнцезащитные очки, чтобы поглазеть на неё. Какого чёрта?

Чарли сидит в своём кресле в гостиной, когда я вхожу, и он улыбается, когда поднимает глаза и видит нас.

— Что это за вывеска? — спрашиваю я, чувствуя укол беспокойства внизу живота. Папа небрежно пожимает плечами, но я могу сказать, что он напряжён из-за этого. Между его бровями залегла маленькая «V» от беспокойства.

— Домовладелец хочет продать, а я сейчас не могу позволить себе первоначальный взнос за дом. Не беспокойся слишком сильно об этом. Агент по недвижимости сообщил мне, что это, скорее всего, будет приобретено как инвестиционная недвижимость, и то, что мы являемся долгосрочными арендаторами, является ценным активом.

— А как насчёт денег на моём… — начинаю я, но папа уже качает головой.

— Уже есть шесть предложений по этому объекту. Дома в Гренадин-Хайтс появляются нечасто. Не волнуйся, милая. Ты отложи эти деньги на колледж и перестань так сильно беспокоиться о своём старике. — Мой рот сжимается в тонкую линию. Жаль, что он не рассказал мне об этом раньше. Или, может быть, знак уже был во дворе, когда туристический автобус высадил нас прошлой ночью, и я просто не заметила? Я так нервничала из-за своего сегодняшнего визита к специалисту по планированию семьи, что легко могла его не заметить.

— Я никогда не перестану беспокоиться о тебе, — говорю я ему, целуя в лоб.

Мы с Мирандой переодеваемся и уходим на целый день, возвращаясь, обнаруживаем плакат «Продано», прикреплённый поверх вывески «Продаётся». Мы обмениваемся взглядами, выбираемся наружу в темноте, а затем подпрыгиваем, когда из тени крыльца выходит человек. Я как раз собиралась поменять эту лампочку…

— Марни. — Это Виндзор, убирающий рыжие волосы со лба. Он ждёт, пока я остановлюсь рядом с ним, и я замечаю, что в одной руке у него лампочка, а в другой отвёртка. — Я заметил, что тебе нужен свет, красавица.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, доставая свой телефон, чтобы использовать его в качестве фонарика, чтобы он мог лучше видеть. Миранда заходит внутрь, давая нам минутку уединения. — И почему ты сидишь в темноте один?

— Просто устал, — отвечает Виндзор, устанавливая лампочку и заливая крыльцо светом. Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и я вижу, что это написано у него на лице, тёмные морщины усталости. Он откладывает отвёртку в сторону, затем лезет в карман своей кожаной куртки и достаёт сложенную пачку бумаг.

Я беру их у него и, прищурившись, смотрю на мелкий шрифт, внезапно поднимая взгляд.

— Ты купил наш дом? — спрашиваю я, потрясённо моргая.

— Совсем чуть-чуть. Было довольно много других предложений — и не все из них от приятных или даже нейтральных сторон. — Виндзор улыбается мне, но ему не хватает его обычного блеска. Он измучен. Что бы ни происходило за кулисами, это изматывает его. И я этого не хочу. Я не хочу, чтобы он изнурял себя ради меня. — Я только что заплатил в десять раз больше, чем стоит твой дом. — Виндзор смеётся и проводит ладонью по лицу. — Харпер действительно, действительно хотела его.

— Ты же не планируешь повышать арендную плату, правда? — спрашиваю я, но это просто шутка. Моё сердце бешено колотится в груди, и я просто… Я хочу обнять его. Так я и делаю. Я обвиваю руками его талию и прижимаю к себе. Он отвечает тем же жестом, а затем вкладывает мне в руку связку ключей.

— Покупка за наличные, быстрое закрытие сделки. За деньги можно всё купить… почти всё, что угодно. — Виндзор улыбается и отстраняется от меня, направляясь вниз по подъездной дорожке, засунув руки в карманы. Я подумываю последовать за ним, но мне приходит в голову, что он хочет побыть один. Он останавливается на краю двора, машет мне рукой, а затем продолжает путь к автобусной остановке.

Я всё ещё не понимаю, почему он не водит машину.

На самом деле я ничего не знаю о британском принце, хулигане из хулиганов.

Но я хочу этого.

Я так чертовски сильно этого хочу.

Остаток лета, кажется, пролетает незаметно в жарких ленивых днях, жужжании цикад и столько времени, сколько я могу провести с Чарли. Вопросы, которые у меня есть об Изабелле и новорождённом ребёнке, которого носит Дженнифер, отодвигаются в сторону в пользу сохранения мира.

Это… или, может быть, я просто не хочу знать ответы на эти вопросы?

— Что ты хочешь сделать на свой день рождения? — спрашивает папа, и я испытываю безумное дежавю, сидя на заднем крыльце с ним и Виндзором. В прошлом году они устроили вечеринку-сюрприз в боулинге. Этот год… кажется таким суровым, таким важным каким-то образом. — Твоя мама хотела пригласить тебя и твою сестру на ужин.

— Это, пожалуй, последнее, что я хотела бы сделать в свой день рождения, — говорю я ему, пока Винд молчит, потягивая лимонад из металлической соломинки, засунутой в уголок его рта. Я выдыхаю и смотрю на лужайку. Она немного длинновата, трава колышется на тёплом ветру, но она усеяна полевыми цветами, и я нахожу это зрелище каким-то успокаивающим. — Может быть, мы могли бы все вместе пойти на озеро и приготовить барбекю?

— Это твой день рождения, Мишка-Марни, а не мой. — Папа протягивает руку и сжимает мою, но в ней не осталось сил. Щебечут птицы, порхают бабочки, но в этот момент я чувствую себя так, словно меня засасывает в чёрную-пречёрную дыру.

Я хочу закричать на весь мир, может быть, швырнуть чем-нибудь, но это не поможет. Вместо этого я делаю долгий, глубокий вдох и заставляю себя улыбнуться. Эта улыбка причиняет боль, словно нож режет нижнюю часть моего лица, но я всё равно это делаю. Потому что на самом деле это противоположно тому, что только что сказал папа: это для него, а не для меня.

— Это твоё восемнадцатилетие, — настаивает Чарли, глядя на меня с озорной улыбкой. — Предполагается, что ты должна попасть в беду. Это как обряд посвящения. — Я думаю, что на концерте «Afterglow» у меня уже были серьёзные неприятности, чувствуя, как по телу пробегает лёгкая дрожь. Я не могу выбросить из головы татуированные руки Зейда или то, как пирсинг в его члене заставил меня кончить с таким неистовым, всепоглощающим всплеском удовольствия.

Не… совсем тот разговор, который я хотела бы вести, пока папа касается моей руки. Я почти гримасничаю, но умудряюсь сохранить это выражение на своём лице.

— Барбекю и рыбалка на озере, — твёрдо говорю я, выдыхая. — Знаю, я была довольно строга в отношении веганства, так что мы возьмём несколько больших жирных стейков, рёбрышки, курицу…