– Да, прежде я мало участвовал в делах. Но на прошлой неделе мне исполнилось шестнадцать. Я стал полноправным султаном. И никто..

Его, полный презрения и сверкающих искорок, взгляд останавливается на Халиль-паше:

– Никто более не сможет оспорить ни один мой указ – гаденькая ухмылка возвращается на лицо Мехмеда– ну что ж, начнем смотр? Покажите, кого вы подготовили для моей особой гвардии.

-9-

Сердце Лале пропускает один удар, когда она понимает, что именно сейчас начнется. Осмотр – важнейшее событие в жизни Аслана – будет проводить Мехмед.

Мехмед!

Ее улыбки, как не бывало, и лишь мелкая дрожь пальцев выдает, насколько она нервничает. Украдкой бросая взгляды на Аслана, Лале притом не может заметить и единого намека на то, как ошарашила подобная «замена» ее друга – но быстро смекает, что заметь эти намеки на его лице она, заметил бы и Мехмед.

А уж тогда бы пиши пропало.

Хотя, что-то ей подсказывает, что с того самого момента, как ее несносный кузин появился на площадке – все и так уже «пиши пропало».

Начинается осмотр.

Юноши принимаются демонстрировать свои умения в разных видах боя, соревнуясь в ловкости и силе. Это продолжается определенное время и даже вселяет в Лале некоторую надежду – успехи Аслана настолько хороши, что даже Мехмеду будет сложно этого не признать, как бы он того ни хотел.

Однако, когда все оканчивается, новоявленный султан медленно проходит по рядом кандидатов, презрительно рассматривая каждого, после чего будто бы нарочно останавливается прямо напротив Аслана и кривит рот:

– Знаете.. я не ожидал чего-то из ряда вон. Но не ожидал и такого позора!

Он тут же поворачивается к ряду высших чинов и его лицо скалится от злости:

– Это, по-вашему, лучшие из лучших? Какие тогда остальные!? Я собираюсь в поход на Византию! Да, он будет и очень скоро! И каких же воинов вы мне предлагаете?

Вновь оборачивается обратно к Аслану, никак не желая зациклить свое внимание хоть на ком-то другом, и Лале начинает подозревать, что злопамятность Мехмеда на его отдельном обучение за все эти годы лишь усовершенствовалась, а не притупилась:

– Этих дохляков?

Лале не сдерживается и цедит сквозь зубы:

– Что он несет? – оборачивается к Владу – да каждый из них его втрое сильнее!

Однако, лицо Влада невозмутимо и совершенно бесстрастно, когда он констатирует:

– Он теперь может говорить что хочет.

Тем временем Мехмед на площадке окончательно выходит из себя. Кажется, он уже сам не может разобрать – пытается ли он мстить или взаправду разъярен. Будто маленький ребенок, которому дали слишком много прав, с которыми он понятия не имеет что делать и как разбираться, потому бросается всем подряд наугад.

Вот и Мехмед, сочтя унизительные оскорбления незначительными, теперь уже тыкает указательным пальцем Аслану в грудь, брызжа слюной:

– Вот это, по-вашему, воин султанской гвардии? Да это посмешище! Рыжее пугало!

Он отмахивается, не получив никакой реакции от Аслана (а, очевидно, ожидая хоть чего-либо, чтобы подписать ему смертную), и теперь уже окидывает яростным взглядом всех юношей:

– Гнать их всех! Подготовьте мне нормальных воинов!

После чего, точно поставив точку в своем цирковом представлении, Мехмед, вздернув подбородок, в гробовом молчании удаляется со своей стражей. Лишь Халиль-паша остается возле воевод.

Едва силуэт Мехмеда растворяется вдали, как они тут же вскакивают и принимаются наперебой что-то гневно говорить Халиль-паше. Лале пытается расслышать суть их претензий, но до ее слуха доносится лишь ответ визиря:

– Увы, и про бойцов, и про Византию – все серьезно. И теперь ему никто не указ – это тоже правда.

– Ничего не понимаю! – всплескивает руками Лале в раздражении, смешанным с отчаянием – они все прекрасно выступили. Почему он отреагировал именно так?

Лале не глупа и понимает, что Мехмед просто по сути своей не мог сказать ничего хорошего, но можно же было и с негативной оценкой оставить их в гвардии. А он же просто взял и вышвырнул всех бойцов и все годы их подготовки одним взмахом руки.

Даже у него должны быть веские причины на такое безумство!

Владу, кажется, эти причины уже ясны. Потому что с той же невозмутимостью, с какой он ответил прежде, он говорит и теперь, чуть повернув к Лале голову:

– Думаю, это был удачный повод показать свою силу. Все высшие чины армии, публика.. Никто мало того и так не ожидал, что уже через неделю после шестнадцатилетия он так серьезно возьмется за дела, а чтобы еще и такие важные решения.. Зато он добился того, чего хотел. Ради чего все это и устроил.

– И чего же?

– Теперь все поняли, в чьих руках власть. Обстоятельно, разом и наверняка.

– Это ужасно! – восклицает Лале – таким образом пытаться кому-то что-то доказать! Он же султан, а не капризный мальчишка! Как так можно? Что теперь будет с ними со всеми? Что будет с Асланом? Он столько готовился к поступлению в гвардию!

– Теперь уже никто ничего не может знать – заявляет Влад – ни по поводу гвардии, ни по поводу всего остального. Думаешь, он не коснется остальных дел империи? Подозреваю, это был только первый ход. Вспомни, что было два года назад.

– И не собираюсь! – злится Лале, после чего начинает злиться уже и на Влада – а почему ты так спокоен? Тебе совершенно все равно?!

– Просто мне еще двумя годами ранее пришлось усвоить, что есть обстоятельства, которые неподвластны моим желаниям – теперь его голос становится холоднее, а губы сжимаются.

Два года назад.. когда его с младшим братом оторвали от семьи и насильно привезли пленником в страну завоевателей.

– И было бы странно, если бы подобные вещи всё еще продолжали меня удивлять.

* * *

К вечеру Лале уже жалеет, что с утра согласилась на идею Шахи-хатун провести образовательный вечер в гареме. После этой выходки Мехмеда, у нее отпало всякое желание появляться на этом празднике танцев (или вообще где-либо еще), однако, обещание есть обещание – она еще днем предупредила Гюль-хатун (старшую гарема), да и наставница бы не дала ей покоя.

Однако, на танцевальном вечер Лале появляется в таком мрачном расположении духа, что кажется единственное, о чем она сможет поведать девушкам гарема – так это о том, как она ненавидит этого Мехмеда. Еще сильнее, чем два года назад!

Но, стоит признать, атмосфера здесь царит настолько веселая и расслабленная, точно гарем – это некий отдельный от дворца островок, никак не связанный с ним общими делами и событиями. Здесь никто не говорит про Мехмеда, про его выпады, и даже про обобщенные дела государства.. девушки в красивых нарядах просто вальяжно лежат на подушках, угощаются фруктами и сладостями, весело смеются. В воздухе витает сладкий успокаивающий запах благовоний..

И против воли через какое-то время даже Лале начинает несколько поддаваться этому общему настроению, царящему здесь. Она забывает обо всем, что происходит за пределами этих комнат, и наблюдает за девушками, которые в отсутствие мужчин становятся будто бы совершенно другими.. Какими-то живыми, что ли.

Смеются, шутят друг на другом.. Лале думала, что они уже и разучились это делать, если вообще когда-то умели.

По очереди они принимаются демонстрировать свои танцевальные умения, каждая стараясь превзойти предыдущую. Но даже этот соревновательный подтекст подавался в какой-то добродушной шуточной форме. Никто открыто ни с кем не конкурировал, и уж тем более не пытался публично обсудить выступление другой.

Лале это нравится, и когда подходит ее очередь выступить с трактатом, ее позиция успевает кардинально измениться. Теперь она напротив рада, что была вынуждена сюда заглянуть – ей требовалась небольшое отвлечение, иначе бы она так не смогла и к ночи предаться сну, томимая мыслями о несносном кузене.

После ее обстоятельного выступления, Лале в сторону отводит Гюль-хатун и даже с некоторым уважением заявляет: