Разгулялся ветер на просторе, Белопенный катится прибой. Вот и я живу у синя моря, Тонущего в дымке голубой. Ни испить его, ни поглядеться, Словно в тихий омут на лугу. Ничего не вспомнится из детства На его бестравном берегу. Оттого и скучно здесь слегка мне Над седым величием волны. До меня, сидящего на камне, Долетают брызги, солоны. Ни краев, ни совести у моря! Густо засинев доглубока, Вот оно берется переспорить Маленького в поле василька. Вот оно, беснуясь и ревнуя, Все ритмичней хлещет и сильней. Хочет смыть тропинку полевую Из железной памяти моей. Верно, было мне около году, Я тогда несмышленышем был, Под небесные синие своды Принесла меня мать из избы. И того опасаясь, возможно, Чтобы сразу споткнуться не мог, Посадила меня осторожно И сказала: "Поползай, сынок!" Та минута была золотая — Окружила мальца синева, А еще окружила густая, Разгустая трава-мурава. Первый путь до цветка от подола, Что сравнится по трудности с ним? Он пролег по земле, не по полу, Не под крышей – под небом самим. Все опасности белого света Начинались на этом лугу. Мне подсунула камень планета На втором от рожденья шагу. И упал, и заплакал, наверно, И барахтался в теплой пыли… Сколько, сколько с шагов этих первых Поисхожено мною земли! Мне достались в хозяйские руки Ночи звездные, в росах утра. Не трава, а косматые буки Окружали меня у костра. На тянь-шаньских глухих перевалах Я в снегу отпечатал следы. Заполярные реки, бывало, Мне давали студеной воды. Молодые ржаные колосья Обдавали пыльцою меня, И тревожила поздняя осень, Листопадом тихонько звеня. Пусть расскажут речные затоны, И луга, и леса, и сады: Я листа без причины не тронул И цветка не сорвал без нужды. Это в детстве, но все-таки было: И трава, и горячий песок, Мать на землю меня опустила И сказала: "Поползай, сынок!" Тот совет не пошел бы на пользу, Все равно бы узнал впереди — По планете не следует ползать, Лучше падай, но все же иди! Так иду от весны до весны я, Над лугами грохочет гроза, И смотрю я в озера земные Все равно что любимой в глаза. Скоро кончится белая вьюга, Потекут голубые ручьи. Все скворечники в сторону юга Навострили оконца свои. В силу древних обычаев здешних Мы жилища готовим певцам. За морями родные скворечни Обязательно снятся скворцам. Здесь родились, летать научились, Значит, родина ихняя здесь. – Воротились! Скворцы воротились! Раздается мальчишечья весть. Можно галку убить и сороку, Но обычаи наши строги: Ни один сорванец босоногий На скворца не поднимет руки. Но однажды за крайним овином Наблюдал с удивлением я, Как серьезный и взрослый мужчина Прямо в стаю пальнул из ружья. Вся окрестность ответила стоном… – Сукин сын! Что ты делаешь тут?- Он ответил спокойно: – А что нам, Все равно их принцессы сожрут. Ты-то молод, а мы, брат, бывали И видали таких молодцов… Помню, раз заходили в Австралию, Там на тонны считают скворцов. Расставляются гиблые сети, Из капрона тончайшая снасть. Так зачем же от нас-то летать им? Чтобы в эти капроны попасть? Заготовщику – денежки, дурно ли, Не опасный, а прибыльный труд! И везут их в столицы культурные, В королевские виллы везут. Соберутся высокие гости, Драгоценные камни надев. И ломаются тонкие кости На жемчужных зубах королев. …Вот и снова погода сырая, Скоро кончится бешенство вьюг. По России от края до края Все скворечники смотрят на юг! ВДОЛЬ БЕРЕГОВ БОЛГАРИИ ПРОШЛИ МЫ… Вдоль берегов Болгарии прошли мы… Я все стоял на палубе, когда Плыла, плыла и проплывала мимо Ее холмов прибрежная гряда. Волнистая – повыше и пониже, Красивая – не надо ей прикрас. Еще чуть-чуть – дома, людей увижу, Еще чуть-чуть… И не хватает глаз!.. Гряда холмов туманится, синея, Какие там за нею города? Какие там селения за нею, Которых я не видел никогда? Так вот они, неведомые страны… Но там живут, и это знаю я, Мои друзья – Георгий и Лиляна, Митко и Блага – верные друзья. Да что друзья! Мне так отрадно верить, Что я чужим совсем бы не был тут. В любом селе, когда б сойти на берег, И хлеб и соль и братом назовут. Ах, капитан, торжественно и строго Произнеси командные слова. Привстанем здесь пред дальнею дорогой, В чужой Босфор легко ли уплывать! Корабль идет, и сердце заболело. И чайки так крикливы надо мной, Что будто не болгарские пределы, А родина осталась за кормой. Вдоль берегов Болгарии прошли мы, Я все стоял на палубе, пока Туманились, уже неразличимы, Быть может, берег, может, облака… |
