— У меня есть еда. Пойдем со мной.

Он отступил от койки и ждал, наблюдая за мной парой плоских, как у рептилии, глаз. Отказ повлек бы за собой пытку — или что-то похуже, — поэтому я просто выскользнул из постели и поплелась за ним босиком и в лохмотьях, пока он вел меня через темный барак, мимо сотен дрожащих комков на койках, таких же, как и я моих товарищей по бараку. Мое дыхание стелилось перед моим лицом мерзлым белым шлейфом, и когда мы вышли на предрассветный холод, я чуть не потерял сознание.

Но потом он повел меня к складу с припасами и придержал для меня дверь, пока я входил в тепло его нутра.

Он указал мне на шаткий столик в углу, на котором стояли бутылка добротной водки, два стакана, буханка хлеба и того, чего я не видел больше двух лет, — дымящаяся миска горячего тушеного мяса. Я удивленно посмотрел на него, и он едва заметно кивнул. Ешь.

Я набросился на эту миску с тушеным мясом, как шлюха на кучу денег, и сожрал ее в считанные секунды.

Волков стоял и смотрел на меня, скривив губы в леденящей улыбке.

Закончив, я сидел, ошеломленный и задыхающийся, на маленьком металлическом стуле, скорбно глядя на пустую чашу, пока мой сморщенный желудок пытался приспособиться к непривычной ноше. Мой новый друг подошел и сел напротив меня, все с той же тревожной улыбкой, и сказал:

— Я наблюдал за тобой.

Ты и представить себе не можешь, какой ужас пробежал по моей спине. Мне вдруг показалось, что моя кровь превратилась в ледяную воду.

— Ты отличаешься от остальных крыс, — продолжал он, указывая подбородком на казармы за стенами. — Сильнее.

Мой язык обмяк и был обездвижен в пересохшем рту, как кусок застарелого мяса.

Волков налил водку в стакан и подвинул его ко мне через стол.

— Крепкому человеку нужна водка. Разжигает огонь в животе.

Он ухмыльнулся, и я никогда в жизни не видел ничего более угрожающего. Я оглядел стол, ожидая увидеть плоскогубцы, но их не было видно. Подумал, что, возможно, он держит их в кармане.

Водка — сильное болеутоляющее средство, поэтому я залпом осушил стакан и сидел, глядя на него, ожидая, когда начнется зубодерка.

Вместо этого он налил мне еще стакан.

— Ты знаешь, скольких людей ты пережил в этом месте?

По его бесцеремонному разговорному тону я понял, что это риторический вопрос, и просто выпил очередную порцию водки в ответ на его вопрос.

— Шесть тысяч двести восемьдесят пять. — Он повторил эту ужасную статистику с пресыщенной фактической точностью клерка, подсчитывающего счет за продукты. Я содрогнулся от отвращения.

— Все пленники, которые были здесь, когда ты впервые прибыл сюда, теперь мертвы, и многие другие мертвы, кто прибыл намного позже. Твое долголетие уникально. — Угрожающая ухмылка появилась снова, и он усмехнулся, как будто наслаждаясь собственной шуткой. — Я ценю долголетие.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел на него. Широкоплечий и бородатый, он излучал какую-то неземную харизму, несмотря на маниакальный блеск в глазах и то, что я знал о его характере. У всех в лагере были какие-то проблемы со здоровьем, даже у охранников, которые страдали от недостатка свежих фруктов, сухих носков и адекватной стоматологической помощи, но Волков блистал физической подготовкой. Это было неестественно в этом месте, полном лишений и ужаса. Я удивился, почему не заметил этого раньше.

— Ты веришь в вампиров? — спросил он, все еще улыбаясь мне, и именно тогда я убедился, что Волков собирается меня убить. Возможно, самым ужасным образом.

Любопытно, что осознание этого придало мне смелости. Мой страх просто испарился. Мне казалось, что я наконец-то столкнулся лицом к лицу со смертью, о которой так мечтал, и мне стало легче, словно с моих плеч свалился огромный груз. Я улыбнулась ему в ответ и сказал:

— Нет. Но я верю, что ты самый сумасшедший ублюдок, которого я когда-либо встречал.

Это вызвало у него шквал улюлюкающего смеха. Ему потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя, и к тому времени, когда он это сделал, я уже осушил еще два стакана его первоклассной водки.

— Ха! ГУЛАГ тебя еще не сломил! Я знал, что ты достоин! — Он с такой силой хлопнул широкой ладонью по столу, что бутылка водки подпрыгнула.

— Просто покончи с этим. Просто убей меня, — сказал я, все еще не боясь, но так мертвецки устав разом. У меня не хватало терпения на его игры.

Он приподнял брови.

— Так жаждешь смерти? Разве тебе не для чего жить, кулак?

— Единственное, что я могу себе представить лучше смерти, — это пережить тебя и увидеть твое тело на той гниющей куче в траншее снаружи.

Странно, но эта маленькая речь, казалось, удовлетворила его даже больше, чем когда я назвал его сумасшедшим. Он послал мне ленивую, почти соблазнительную улыбку и ответил:

— Будь осторожнее со своими желаниями, кулак. Если ты переживешь меня, то переживешь всех.

У него определенно был талант заставлять мою кожу покрываться мурашками. Я уставился на него, не в силах дать вразумительный ответ.

Волков не убил меня ни в ту ночь, как и в последующие. У него был беспорядочный график предрассветных посещений, в котором он приводил меня на склад и кормил, рассказывая дикие истории о невероятных вещах, которые, как он утверждал, видел и делал. Он считал себя не только вампиром, но и нянькой, рыбаком, швеей, сапожником, православным священником, поэтом, ученым, козопасом, актером, пользующимся большой популярностью у женщин, матерью четырех маленьких мальчиков и мэром маленького городка под названием Абакан. Список его воображаемых личностей был все пространнее, с маниакальным разнообразием и невероятными подробностями.

Только позже я понял, что то, что я принял за шизофрению, на самом деле было результатом питья крови непосредственно из человека.

Как я уже предупреждал, в крови, взятой из вены, содержатся воспоминания. Слишком много лет поглощения этих воспоминаний превратили сознание Волкова в крысиное гнездо, темный, запутанный лабиринт, из которого никогда не вырвется его рассудок.

В какой-то момент во время своих полуночных монологов — ибо он всегда говорил, а я слушал и поглощал пищу — Волков влюбился в меня.

Почему он никогда не склонял меня к физической близости, остается загадкой, и я благодарен ему за это. Однако его привязанность была неоспорима. То, как он обращался со мной, маленькие подарки в виде еды, одежды и лучших одеял, взгляды, которые он посылал мне, были полны неприкрытого обожания. Особенность человеческой натуры в том, что даже самые бездушные люди все еще могут порождать привязанности, и я, конечно, пожинал плоды этой странности, хотя технически Волков уже не был человеком.

В конце концов, я думаю, что это был просто мой отказ умереть, который полюбился ему, и в конечном итоге привел к последнему подарку, который он мне подарил. Самый драгоценный дар из всех.

03:58

Когда я пишу эти слова, небо на востоке начинает слегка зеленеть, а мое сердце начинает тонуть, как заходящая луна. Моя история приближается к логическому завершению, а меланхолия во мне нарастает с каждой минутой.

Прошлое — это пара оков, из которых нам никогда не вырваться. Будущее — это безликая пустота. Все, что у нас есть на самом деле, — это отдельные мгновения, одно за другим, нанизанные друг на друга, как цепь из красоты и скуки, уродства и отчаяния, любви и смеха, боли и печали, каждое из которых добавляет к целому отдельные жемчужины в ожерелье жизни.

Я смотрю на тебя сейчас, мирно спящую в постели, и оплакиваю все те мгновения, которых мне будет не хватать, мгонвений, проведенных с тобой. Я скорблю о том, что могло бы быть.

Мой отец однажды сказал мне, что все в природе — это система сдержек и противовесов. На каждый восход приходит закат. На каждую зиму приходит весна. На каждое рождение приходится смерть.