Всё потемнело.

Зов барабанов. Крики с военными лозунгами. Тишина. Ровный мужской голос воодушевляет солдат. Ликование. Чёрное знамя с невиданными ранее иероглифами «Ю» и «Ху». И слова знатной женщины:

– Кохас не оставил тебя, девушка.

Боль. Неизвестно, сколько ещё может выдержать её тело. Живот не переставал ныть от удара, голова кружилась, ужасно хотелось пить. Конечности двигались с трудом, хотя теперь были свободны. Сону опять куда-то везли.

– Как же я от этого устала, – застонала она и выругалась.

– Пайджан[13], она очнулась!

– Позже, сейчас нельзя останавливаться.

Рассвело. В холодном воздухе отмечался чёткий запах росы. Пленница подняла голову, желая понять, что происходит. Она лежала в телеге, вместе с какими-то мешками. Со всех сторон повозку окружали ехавшие верхом военные, человек тридцать в выглядывающей из-под доспехов, посеревшей от пыли и лесной грязи форме. Своим внешним видом они напоминали древнекитайских воинов, что укрепило мысль Соны о том, что более она не в своей стране, да и не в своём времени тоже. Хотя верить в это по-прежнему не хотелось.

Каждый из них имел копьё, щит за спиной, лук и меч, приводившие девушку в ужас. В уме мелькнула сцена того, как кто-то из солдат вчера, этим самым копьём или выпущенной в след стрелой, обрывает её жизнь. Но почему она ещё жива?

Сону стошнило, однако это не помогло: состояние осталось паршивым. Она почувствовала, как чья-то широкая ладонь умыла измученное лицо водой. Хотелось спать, но Сона себе этого не позволяла. Она потёрла лоб и макушку, обнаружив на последней болезненное уплотнение.

«Значит, сотрясение, – вдруг нахлынула обида, и в горле встал ком. – Да что я вам сделала? За что? Почему им можно было со мной такое сделать?» – девушка заплакала. Рыдания становились громче, а головная боль сильнее, постепенно вынуждая успокоиться и вытереть слёзы опухшими руками.

В начале колонны, задавая темп, ехали всадники в чёрных накидках. Отряд двигался по дороге, но это была уже не та дорога, по которой Сона брела ночью. Теперь путь от ветра защищали невысокие горы. Слева через валуны неторопливо перебиралась река, а справа снова рос бамбуковый лес.

«Они везут меня обратно? Или здесь всё одинаковое?»

– Отправьте донесение, пусть выдвигают навстречу отряд.

– Слушаюсь! – один из всадников отделился от группы и поскакал вперёд.

– Спустя час прибудем.

Для пленницы этот час был кошмаром, ведь впереди только неизвестность. Сона лежала, боясь шелохнуться, и то безучастно смотрела на проплывающий пейзаж, то закрывала глаза, когда боль или головокружение становились сильнее.

«Надо было пройти мимо… А может, оно и к лучшему? Если меня убьют, то я смогу встретить Кохаса. Та женщина говорила, что рано… Рано умерла? Не исключено, что мы сможем увидеться только там, после смерти. Но если я умру здесь, то умру совсем? – она горько вздохнула. – Пусть всё закончится быстрее».

Оставшиеся солдаты вместе со встречающими поднялись на гору у реки. Ворота военного лагеря открылись, и прибывшие въехали внутрь. Здесь было много шатров и оружия, молодых и старых солдат в красной форме, воняло лошадьми, немытыми телами и дымом. Впереди послышалось тихое:

– Мо Джун, созывай Совет. Пленную вначале накормить, – отдав приказ, всадник в чёрной накидке поскакал вглубь лагеря.

«Когда уже конец?»

Сону посадили возле котла, рядом с вернувшимся отрядом. Один из солдат, взяв миску, наполнил её горячей похлебкой и протянул измученной девушке:

– Вот, поешь.

«Вчера чуть не забили, а сегодня прям сёстры милосердия… – Сона постаралась, чтобы мстительный взгляд отпечатался в памяти каждого сидящего. – Я найду тебя, тварь. Найду и…» – в мыслях замелькали красочные картинки расправы над обидчиками, но удовольствие быстро прервалось нахлынувшей дурнотой.

После всех пережитых ужасов аппетит пропал, однако нужно было сделать хоть несколько глотков. В тарелке плескалась рисовая похлебка с курицей, совершенно безвкусная, что только усугубило положение.

«Теперь понятно, почему старики боялись за зерно: провизия для вражеской армии. А есть усадили потому, что сначала будут допрашивать по-хорошему. И о чём они собираются меня спрашивать? Вряд ли я обладаю стратегически важными сведениями. – Отчего-то в груди появилось волнение, как перед экзаменом. – Сейчас воистину, чтобы выжить, нужно ответить правильно».

Сона отставила миску в сторону и начала проигрывать в уме возможные варианты развития событий. Как и ожидалось, конец в любом случае был печальным.

«Хорошо же ты меня защищаешь, Кохас», – на лице появилась горькая ухмылка.

Солдаты негромко общались, обсуждая совершенно бытовые темы. Кто-то смеялся, другие вздыхали над постной пищей под далёкие звуки работы ку́зницы, третьи спешили скорее наесться, чтобы завалиться спать.

«А был ли Кохас? Старики о нём не слышали. Может, я реально нахожусь в палате психиатрического отделения?»

– Какой сегодня день? – своей отваге и напористому тону Сона удивилась не меньше сидящего рядом солдата, к которому она обратилась. При этом она отметила, что диалект, используемый ею и солдатами теперь, когда они на своей территории, отличается от звучавшего прежде в хижине стариков и в ту ночь.

– Девятнадцатый день месяца Дракона, – ответил кто-то.

– А год?

– Триста двадцать седьмой год правления семьи У, – отозвался другой и, немного помолчав, добавил: – Человек не помнит даже года – перестарались.

Раздался дружный хохот.

– Кто ударил? – взгляд Соны врезался в остряка.

– Не дерзи, – оборвал её какой-то старый вояка.

Та обратилась теперь к нему:

– А кто вам право давал так с людьми поступать?! – прозвучал ледяной, пугающий свою хозяйку голос.

– Помёт крысы! Вылупившаяся ящерица станет меня поучать! – зашипел воин. – Держи рот закрытым, покуда тебя не сожрал Нган Цзан[14], к которому я тебя отправлю! Такой же грязный, как все вы, южане!

– Она верно злится, – вступился первый солдат, недавно подавший миску. – Ударь тебя кто так же, и в живых бы ты его не оставил.

Вояка издал мерзкое кряхтение:

– Копытам свиней есть что чувствовать?! Я своё звание получил, очищая Землю и Небо! И проклинал кости каждого твоего рода, лишь только мой меч до них добирался, чтобы и Боги плевали на вас! Забойная ты корова!

Ярость кипящим потоком окатила Сону с головы до ног, заложив уши. Не существовало никого и ничего, кроме жертвы и мучителя. Но мучителем теперь выступала жертва. Хотелось вцепиться, разорвать. Сона схватила миску, запустила её в горячий котёл и плеснула жижу в обидчика. На его счастье, похлёбка попала лишь на доспехи.

Обезумевшие круглые глаза сверкнули в сторону Соны. Доблестный воин схватил полено из костра и замахнулся… Сослуживцы вмешались вовремя: двое из них старались удержать громоздкую тушу, а третий выхватил оружие у нападающего. Соне тоже досталось – четвёртый сильным рывком отдёрнул её на место и прижал к земле. С дрожью пришло и осознание.

– Довольно. Идём, – за происходящим наблюдал молодой мужчина. У него было приятное лицо и серьёзный усталый взгляд. При других обстоятельствах Сона непременно нашла бы его привлекательным: высокий, сильный, в форме… Но сейчас эта сила была направлена против неё, а потому одним своим существованием он, наравне с остальными, вызывал в ней страх и жгучую ненависть. Военный подал собравшимся знак расходиться, затем поднял пленницу и повёл её в сторону больших палаток. Это оказался тот самый Мо Джун. Он был коротко острижен, белая плотная форма сменилась шёлковой красной, лёгкий доспех отличался искусным узором, а на плечах лежал вышитый дорогими нитями плащ. По всему было видно, что он не рядовой солдат.