— Тоже верно, — не мог не согласиться с нею Кузин. — Огульно ничего утверждать нельзя.

— Котовский — человек-загадка, — как бы в продолжение прерванной дискуссии, и в то же время отвечая каким-то своим мыслям, заметила Фирсова. — Сейчас многие разглагольствуют, что, мол, он — обычный бандит, который воспользовался ситуацией и примазался к большевикам, исключительно из каких-то своих шкурных интересов. А вот Ольга Петровна не сомневалась, что это был искренний порыв, и муж принял революцию сердцем — такие как он ничего не делают наполовину. А дальше: «И вечный бой! Покой нам только снится!» — с воодушевлением процитировала пожилая женщина строки Блока и, погрустнев, присовокупила: — Вот ведь неуёмная натура — он даже и после смерти покоя не обрёл…

— О чём вы? — осторожно поинтересовался Кузин.

Марина Олеговна посмотрела на него с немым укором, словно бы демонстрируя своим видом: стыдно, не знать таких элементарных вещей! Впрочем, длилось это лишь мгновение. Почти сразу её словно бы ожгло догадкой — то, что было очевидно для неё, вовсе необязательно являлось столь же очевидным для собеседника. Выражение лица женщины сменилось на снисходительное.

— Извините. Я как-то упустила из виду, что у нас доступ к истории — привилегия узкого круга специалистов, к которому вы, как и большинство наших сограждан не принадлежите, — с горьким сарказмом произнесла она, невзначай подпустив шпильку тем, кто в стране Советов решал, кому, что и сколько следует знать о прошлом, да и о настоящем тоже.

— Так в чём же дело? Давайте исправим эту вопиющую несправедливость, по крайней мере в отношении меня, — тут же недвусмысленно предложил себя в качестве благодарного слушателя заинтригованный Кузин.

— О том, что Котовский был застрелен в двадцать пятом году неким Мейером Зайдером, вы вероятно хоть что-то да слышали, — предположила Фирсова.

Алексей Борисович утвердительно кивнул, а сам подумал, вот именно, что только что-то…

— Не стану утомлять вас подробностями, — пообещала Марина Олеговна: — Тем более, что мне известно не так уж много. Материалы уголовного дела были сразу же засекречены, и до сих пор к ним невозможно получить доступ… Знаю только, что Зайдер признался в убийстве на почве неприязни, якобы, из-за того, что Котовский препятствовал его карьерному росту. Убийца был приговорён к десяти годам лишения свободы, отсидел три и был условно-досрочно освобождён за примерное поведение. А ещё через два года труп Зайдера обнаружили на железнодорожных путях в Харькове… История, безусловно с душком. Возможно, кто-нибудь когда-нибудь и расставит в ней все точки, но… — она с сомнением покачала головой и проложила: — Как бы там ни было, а в 1925 году Котовский был на пике популярности, и его смерть, пусть даже довольно нелепая, не могла остаться незамеченной. Ему устроили похороны, по пышности сравнимые с похоронами Ленина… Да-да… — в ответ на недоверчивый взгляд Алексея Борисовича подтвердила она. — По всей Одессе висели траурные флаги. Торжественное прощание проходило в колонном зале горисполкома. Из Харькова в Одессу срочным порядком прибыл профессор Воробьёв, тот самым, который мумифицировал Ленина, и труп Котовского был им забальзамирован. Похороны состоялись в Бирзуле, где Григорий Иванович начал свой путь командира Красной армии. Проводить прославленного героя в последний путь приехали такие военные деятели, как Будённый, Егоров, Якир… Стеклянный саркофаг с телом Котовского поместили в специально подготовленное на небольшой глубине помещение. Собственно из этой подземной части и состоял поначалу мавзолей. Позже, в 1934-ом, над ней воздвигли фундаментальное сооружение с трибуной и барельефными композициями на тему Гражданской войны. Впрочем, всё это великолепие просуществовало недолго… В первых числах августа 1941-го Бирзула, которую к тому времени уже переименовали в Котовск, была оккупирован румынами. Они взорвали мавзолей, разбили саркофаг, а останки Котовского вышвырнули в траншею, куда сбрасывали расстрелянных местных жителей — в основном советских работников и евреев…

На этом Фетисова прервалась — то ли взяла интригующую паузу, то ли, что ближе к истине, просто остановилась, чтобы перевести дыхание. По ходу её повествования Алексея Борисовича всё больше одолевало недоумение. Ни о чём — то есть вообще ни о чём! — этом он слыхом не слыхивал. У него просто в голове не укладывалось, как такое могло получиться, что он начитанный взрослый человек с высшим образованием ничего этого не знал? Котовский, Чапаев, Пархоменко… Это ж герои, на которых воспитано целое поколение — его поколение. В них играли с малолетства, о них написаны книги, сняты фильмы, и вроде бы, всё давным-давно должно быть известно. А что на поверку? Копни чуть глубже, и выясняется, что по сути ни черта мы о них не знаем, кроме имён…

— Невесёлая история, — заполняя возникшую паузу, пробормотал Кузин, непонятно даже что, имея в виду: то ли печальную участь останков Котовского, то ли собственное неведение на сей счёт.

— Уж не знаю, хорошо это или плохо, только она имела продолжение. — Вывел его из задумчивости голос Марины Олеговны. — Кто-то из рабочих железнодорожного депо… кто именно, не скажу, не помню… опознал останки Котовского, сложил их в мешок и сохранял вплоть до прихода Красной арии в сорок четвёртом году… Можете себе представить, в каком плачевном состоянии они находились. После освобождения города останки Котовского уже в обычном гробу снова поместили в погребальную камеру. А мемориальный комплекс — правда, несколько меньшего размера, чем он был прежде, да и вообще мало на него похожий, — восстановили в 1965 году. Я присутствовала на открытии монумента. Кстати, там же я и познакомилась с Григорием Григорьевичем Котовским. Вот, пожалуй, и всё, — подвела итог своему повествованию Фирсова.

Действительно, пора бы и откланяться, рассудил Алексей Борисович, на свой лад истолковав последние слова — дольше злоупотреблять её временем просто-таки неприлично.

— Спасибо вам, Марина Олеговна! Извините, что отвлёк от дел… — приступил к процедуре прощания Алексей Борисович.

— Скажете тоже! — Отмахнулась она. — Какие дела у пенсионера! Рада была помочь — не уверена, что смогла…

— Смогли, даже не сомневайтесь, — ничуть не погрешив против истины, уверил её Кузин, за час общения с этой незаурядной женщиной узнавший о Котовском в разы больше, чем за предыдущие сорок восемь лет своей жизни, и уже собрался было сказать «до свидания», но снова что-то его остановило.

Бог знает почему, вспомнилось непонятное словечко, брошенное «Бесом» на Ленинском, 62. Чем чёрт не шутить, вдруг она знает? Спрошу, решил Кузин.

— Понимаю, что обращаюсь не по адресу, но вы случайно не знаете, что может означать слово «фурмоса» или «фрумоса»? Правда, за точность воспроизведения не поручусь.

Марина Олеговна удивлённо вздёрнула брови — похоже, ей в отличие от муровского опера, слово не казалось столь уж непонятным.

— А где вы это слышали?

Не углубляясь в детали, Кузин пояснил, что нечто похожее одна из потерпевших услышала от «Беса», когда бандиты хозяйничали у неё дома.

— Очень может быть, что он сказал «фрумосэ»… — предположила Фирсова. — Кстати, это первое, что пришло мне в голову, когда вы спросили.

— И что сие означает? — полюбопытствовал Кузин.

— Красивая, — просто ответила женщина.

— Это по-каковски же? — спросил Алексей Борисович.

— По-молдавски, — пояснила Марина Олеговна. — Ни к кое-случае не претендую на точное знание, но в 1948 году, как вам известно, я несколько месяцев провела в Кишинёве. Я была молода и недурна собой. К тому же светленькая. А поскольку южные мужчины падки на блондинок, они мне проходу не давали со своим «фоартэ фрумосэ», что означает: очень красивая.

— Не сомневаюсь, что у них для этого были веские основания… — польстил ей Кузин, рассудив про себя, а лыко-то в строку — почему бы серёжке не быть красивой? — и очень может статься, что «Бес» к нам прибыл из Молдавии, опять же, в версию родства с Котовским такое предположение вполне укладывается…