Это были жены моряков с «Волоколамска».

— А героев надо было бы встречать на внешнем рейде, — сказал Сергей.

— Конечно, — кивнул Глаузинь. — Сейчас граница уже была бы открыта. Но что поделаешь...

«Да, — подумал Сергей, — раньше «Волоколамска» пришли два корабля — из ФРГ и Норвегии. Заставить их ждать, пропустить во вторую очередь — значит нарушить законы морского гостеприимства. Так называемая «дискриминация флага».

Переходя по трапу на «Волоколамск», они увидели: почти рядом — руками можно друг до друга через борта дотянуться — стоят двое. Стоят, смотрят, молча улыбаются. Она поднимает на руках малыша: вот он, вот...

Таможенники и пограничники старались работать быстро. Вот паспорта, вот поименный список команды, список имеющейся валюты... Глаузинь остался с капитаном, Сергей пошел по каютам: «Здравствуйте, со счастливым возвращением!» — «Спасибо». — «Скажите, пожалуйста, какая у вас есть валюта? Хорошо, хорошо — я просто запишу».

Радист в отутюженном костюме и накрахмаленной белой рубашке открыл чемоданы:

— Пожалуйста.

Сергей заглянул в каждый, потом открыл шкаф, посветил фонариком по полкам, думая: «В лучшем случае я для него — надоедливый чиновник, досадная задержка перед встречей с семьей!»

— Извините, — Сергей взялся за ручку двери.

— Понятно, служба! — сказал радист и добавил нетерпеливо: — У вас еще много работы?

— Не очень.

«А ведь это он услышал «SOS», — подумал Сергей и ясно представил себе, как «Волоколамск», вспарывая морскую волну, подходил к горящему английскому танкеру.

— Разрешите!

В этой каюте жили двое. Матросы. Совсем молодые ребята.

Один водил по подбородку электрической бритвой, другой раскладывал на письменном столике иностранную валюту:

— Эти, товарищ инспектор, мои, вот его. У обоих по пять бельгийских франков, по девять шведских крон. И все.

— Поровну, значит, тратите? — улыбнулся Сергей.

— Ага.

— А что покупали?

— Вот — по свитеру.

— Разрешите? — спросил Сергей и открыл шкаф.

Галстуки, рубашка, два черных костюма, белье. Книги — учебники для восьмого класса...

Закрыл шкаф и еще раз огляделся.

Над письменным столом висел календарь: загорелая блондинка курит сигареты «Честерфильд» над ручейком, вливающимся в синие буквы рекламы. Ниже — по-английски «сентябрь».

— Подарок матроса с танкера, — перехватив его взгляд, сказал обладатель электрической бритвы.

— Трудно было?

— Всяко.

— Ну, счастливо, товарищи.

— Спасибо!

В каюте третьего штурмана он сразу увидел ту, с несмелой улыбкой: ее фотография стояла на письменном столе. Иностранной валюты у хозяина каюты не оказалось.

— Сделали много покупок? — осторожно поинтересовался Сергей.

— Вот, — третий штурман слегка покраснел, выдвигая ящики шкафа. — Детские костюмчики. Три. Игрушки.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал инспектор, прощупывая плюшевого медвежонка.

Медвежонок заурчал.

Моряк улыбнулся:

— Что вы, я все понимаю!..

Сергей поднялся в кают-компанию. Глаузинь был уже здесь. Моряки поглядывали на него нетерпеливо. Сергей кивнул старшему инспектору: «Все в порядке». И улыбнулся — так радостно Глаузинь произнес:

— Граница открыта, товарищи!

Месяц без завтраков

Он получил комнату в новом доме за Даугавой.

Отсюда была видна старая Рига: казалось, минувшие века, спрятавшись в узких — шириной в два шага — улочках, с удивлением глядят на современные здания, корабли на реке, мост... По вечерам эти улочки темнели первыми, а на рассвете в них еще долго таились зябкие сумерки.

Утром, открыв окно, Сергей часто видел, как туман стекает с острых шпилей, клубится в ажурных пролетах моста, тает над рекой: его словно сносило течением...

Ему нравилось идти в этот час вдоль холодной Даугавы, окрашенной зарей, потом сворачивать в игрушечные переулочки старой Риги и выходить на перекресток, простреленный утренним солнцем, к маленькому кафе на углу. Это уже становилось привычкой...

Когда Сергей первый раз решил здесь позавтракать, официантка взглянула на него, как на случайного посетителя, на новичка и, подойдя к его столику, на секунду замешкалась: видно, решала, как заговорить — по-русски или по-латышски.

— У вас яичница есть? — спросил Сергей. И добавил по-латышски: — Пожалуйста.

Она улыбнулась, принесла ему яичницу и кофе.

Через несколько дней Сергей уже узнавал посетителей кафе. Сюда приходили одни и те же люди: трое крепких парней в свитерах, всегда веселые, свежие — будто только что умывшиеся ключевой водой, девушки-продавщицы в черных шелковых халатах, две семьи в полном составе — с детьми, старик, похожий на рыбака.

Сергей тоже стал здесь своим, и это ему нравилось. В общем-то человек стеснительный, Сергей чувствовал себя в этом кафе свободно.

— А чаю у вас нет? — спросил он как-то у официантки.

— Кофе лучше! — она чуть заметно пожала плечами. — Вы всегда будете пить чай? Тогда мы будем готовить для вас...

Сергей подумал и согласился:

— Кофе лучше.

Он все-таки скучал без чая, особенно по вечерам, и купил небольшой никелированный чайник, а заодно и настольную лампу — надо же устраивать быт... В комнате Сергея стояли раскладушка, два стула и ветхий письменный стол, который прежний жилец решил не брать с собой на новое место. По мнению Сергея, комната пока смахивала на караульное помещение, но с настольной лампой она все-таки приобретала «гражданский» вид.

Сергей вышел в кухню, поставил новый чайник на плиту, чиркнул спичкой.

— Здрасьте! — услышал он за спиной голос Гешки.

За несколько дней, которые Сергей прожил в квартире, это тоже стало обычаем: как только он выходил в коридор или в кухню, появлялся Гешка — его двенадцатилетний сосед.

— Здравствуй, Гешка, — он улыбнулся. Глаза мальчишки смотрели на него с таким доверчивым и откровенным ожиданием, словно сейчас, сию минуту, Сергей должен был сказать: «Гешка, мне нужна твоя помощь — надо выследить одного контрабандиста...»

— Вы мне про контрабанду расскажете? — спросил Гешка.

Сергей вспомнил плутоватые глаза матроса с «Моники Смит», его — даже на вид — потные руки, вытаскивающие из карманов зажигалки и нейлоновые носки. Первый «акт о контрабандном деле», подписанный инспектором Ястребовым... Мелкое дело! Он задержал матроса, когда тот возвращался на свой корабль, — пиджак у него оттопыривался. Матрос купил фотоаппарат. Сначала твердил, что получил советскую валюту от своего капитана, а потом признался: продал в городе зажигалки и носки. Капитан заплатил штраф.

— Расскажите! — Гешка уселся на табуретке, поставив ноги на перекладину и обхватив руками худые коленки.

— Это неинтересно, Гешка. Честное слово. Лучше я расскажу тебе о «Волоколамске». Вчера они пришли из плаванья, ты ведь знаешь — они спасли горящий английский танкер... — Сергей запнулся, вспомнив: Гешкин отец — Гунар Пустус — пять лет назад погиб в море.

— Ну, и как? — спросил Гешка.

В кухню вошла Гешкина мать. Сергей кивнул:

— Добрый вечер, Антонина Казимировна.

— Все у них в порядке? — переспросил Гешка.

На плите тонко засвистел чайник.

— Да, всю команду спасли.

— О чем это вы? — поинтересовалась мать.

— Так, мам, о своих делах.

— А про марку свою ты рассказал? — Она повернулась к Сергею. — Хоть бы вы ему объяснили, Сергей Александрович...

— Кипит, — встрепенулся Гешка и повернулся к плите.

— Спасибо... — Сергей погасил газ. — Интересную марку купил?

— Очень, — Гешка вздохнул. — За пять рублей. Но я совсем не хочу есть на переменках, мам! А марка — вот она.

— Я дала ему пять рублей на завтраки в школу, — продолжала Антонина Казимировна.

— Но, мама, ведь эта марка...

— Колумб! — она не выдержала, улыбнулась. — Колумб, уже слышала... С подзорной трубой. Но мне от этого не легче. И я не понимаю ее ценности. Особенно, если сын не завтракает...