— Ты серьезно? — сказала Робин. — Ты говоришь, что утонул другой ребенок?

— Что мы знаем о путях к пляжу? — сказал Страйк. — Темно, что само собой разумеется — должно быть, это было примерно в это время ночи, — сказал Страйк, глядя в окно на темно-синее небо. — Мы знаем, что в фургоне был ребенок, потому что он или она помахали рукой, когда проходили мимо людей, дежуривших в ранний час, а это, если подумать, само по себе подозрительно. Если бы у нее не было разрешения на поездку, Дайю могла бы спрятаться, пока они не покинут территорию. Мне также кажется подозрительным, что Дайю была одета в характерное белое платье, не похожее ни на одно другое на ферме. Затем, после того как они покинули ферму, единственным свидетелем была пожилая женщина, которая видела их издалека и не знала Дайю. Она не могла знать, кто из них кто.

— Но тело, — сказала Робин. — Как Кэрри могла быть уверена, что его не выбросит обратно? ДНК доказала бы, что это не Дайю.

— Они могли бы не беспокоиться о проведении анализа ДНК, если бы любящая мать Дайю была готова опознать труп как свою дочь, — сказал Страйк.

— Значит, Мазу участвует в подмене? И никто не заметил, что на ферме Чепменов пропал еще один ребенок?

— Это ты узнала, что церковь отделяет детей от родителей и развозит их по разным центрам. Что, если бы ребенка привезли из Глазго или Бирмингема, чтобы он стал дублером Дайю? Все, что нужно сделать Уэйсу, — это сказать всем, что ребенок вернулся туда, откуда приехал. А если это ребенок, чье рождение не было зарегистрировано, кто будет его искать?

Робин, вспоминавшая бритоголовых, замкнутых детей в классе на ферме Чепменов и то, как легко они проявили привязанность к совершенно незнакомому человеку, теперь почувствовала неприятное чувство, что у нее опускаются руки.

После очередного молчания Страйк сказал:

— Полковник Грейвс считает, что свидетелей, видевших проезжавший мимо фургон, подставили, чтобы Уэйсы могли их наказать и создать видимость того, что они не знали о поездке на пляж. Если это была подстава, то она была чертовски садистской. Брайан Кеннетт: постоянно болеет, для церкви больше не нужен. Дрейпер: низкий IQ и, возможно, поврежденный мозг. Эбигейл: мачеха не может смотреть на падчерицу, которая позволила ее ребенку уехать в могилу, и настаивает на том, чтобы избавиться от нее.

— Ты думаешь, что Уэйс сознательно приговорил бы свою старшую дочь остаться голой в свинарнике?

— Уэйс должен был отсутствовать в то утро, помнишь, — сказал Страйк.

— Так ты думаешь, что Мазу спланировала все это за спиной Уэйса?

— Это возможно.

— Но куда делась Дайю, если утопление было инсценировано? Других родственников мы не нашли.

— Они есть. Родители Уэйса, в Южной Африке.

— Но это означает наличие паспорта, а если Уэйс не был посвящен в эту мистификацию…

Страйк нахмурился, затем со вздохом сказал:

— Хорошо, возражения приняты.

— У меня есть еще одно возражение, — неуверенно сказала Робин. — Я знаю, что ты скажешь, что это основано на эмоциях, а не на фактах, но я не верю, что Кэрри была способна утопить ребенка. Просто не верю, Страйк.

— Тогда объясни: “Это была не шутка. Это не было притворством. Это была реальность. Она не собиралась возвращаться”.

— Я не могу сказать ничего, кроме того, что я уверена, что Кэрри считала Дайю мертвой.

— Тогда…

— Мертва… но не в море. Или не с ней в море…

— Знаешь, — сказала Робин после очередной долгой паузы, — шоколаду и игрушкам может быть альтернативное объяснение. Не обхаживание… шантаж. Дайю что-то видела, когда кралась. Кто-то пытался задобрить ее… И это может быть связано с теми полароидами. Может быть, она видела голых людей в масках, но, в отличие от Кевина, знала, что это реальные люди… Мне нужно в туалет, — сказала Робин, поднимаясь на ноги, все еще завернутая в куртку Страйка.

Отражение Робин было призрачным в потускневшем зеркале ванной комнаты на лестничной площадке. Вымыв руки, она вернулась в офис и обнаружила, что Страйк сидит за столом Пат и корпит над стенограммой интервью Кевина Пирбрайта с Фарой Наваби.

— Я сделал тебе копию, — сказал Страйк, вкладывая еще теплые страницы в руку Робин.

— Хочешь кофе? — спросила Робин, бросая страницы на диван, чтобы заняться ими через несколько минут.

— Да, давай… и она утонула, или они сказали, что она утонула, — прочитал он по бумажке, лежащей перед ним. — Значит, Кевин тоже сомневался в смерти Дайю.

— Ему было всего шесть лет, когда это случилось, — возразила Робин, включив чайник.

— Возможно, тогда у него и не было сомнений, но он рос среди людей, которые могли случайно сказать больше, чем хотели, и начал задумываться об этом позже… и он говорит: “Я помню, как происходили странные вещи, о которых я постоянно думаю, которые я постоянно вспоминаю”, и потом, “их было четверо” или это то, что, по мнению Наваби, он сказал. На записи это неясно.

— Четыре человека в свиных масках? — предположил Робин.

— Возможно, хотя, возможно, мы слишком зациклились на этих фотографиях… Что еще это могло быть? “Их больше”, “их двадцать”, “их шестьдесят четыре”… Одному Богу известно…

— Тогда мы получаем, что это была не только Шери — он много говорил, но это то, что звучало как… Потом что-то о выпивке… Потом, но Бек заставила Эм, видимым, а потом чушь.

— Но Бекка заставила Эмили солгать, что Дайю невидимка? — предположила Робин под шум булькающего чайника.

— Должно быть, потому что потом Наваби говорит: Бекка заставила Эм лгать, ты сказал? А Кевин говорит, что ей разрешили выходить, она могла доставать вещи и проносить их контрабандой.

Робин закончила готовить два кофе, поставила кофе Страйка рядом с ним и села на диван.

— Спасибо, — сказал Страйк, продолжая читать стенограмму. — “Тогда мы отпустили ее с вещами – на самом деле нам было на нее наплевать – однажды у нее был шоколад, и я украл немного” – и “хулиган”, однако.

Робин как раз нашла ту часть стенограммы, которую читал Страйк.

— Ну, то, что она позволяла себе всякое, похоже на Дайю… и не заботилась о ней, действительно, вполне может относиться и к Дайю…

— Кто не заботился о Дайю? — возразил Страйк. — Эбигейл сказала мне, что она — принцесса этого места.

— Но была ли она? — спросила Робин. — Знаешь, я видела виртуальную святыню Дайю в кабинете Мазу, и на несколько секунд мне стало ее искренне жаль. Что может быть хуже, чем проснуться и обнаружить, что твой ребенок исчез, а потом узнать, что он утонул? Но картина, на которой рисуют другие люди, не похожа на картину преданной матери. Мазу с удовольствием перекладывала вину за Дайю на других людей — ну, конечно, на Кэрри. Тебе не кажется, — сказала Робин, увлекшись своей темой, — что это странное поведение — то, как Мазу позволила этому культу вырасти вокруг Дайю? Утопление упоминается постоянно. Разве это соответствует искреннему горю?

— Может быть, это ненормальное горе.

— Но Мазу процветает благодаря этому. Это делает ее важной, как мать Утонувшего Пророка. Тебе не кажется, что все это… ну, не знаю… ужасно эксплуататорски? Я уверена, что Эбигейл казалось, что Дайю была маленькой принцессой отца и мачехи — она только что потеряла собственную маму, и у отца больше не было на нее времени, — но я не уверена, что так было на самом деле.

— Ты приводишь хорошие доводы, — сказал Страйк, почесывая свой заросший щетиной подбородок. — Ладно, мы считаем, что ей все спускали с рук, но на самом деле она не заботилась о ней, и то, и другое относится к Дайю… Так кому же разрешали выходить, кто мог доставать вещи и проносить их? У кого Кевин украл шоколад? Кто был хулиганом?

— Бекка, — сказала Робин с такой убежденностью, что Страйк удивленно поднял на нее глаза. — Извини, — сказала Робин, смущенно рассмеявшись, — я не знаю, откуда это взялось, но есть что-то очень странное во всем этом… статусе Бекки.

— Продолжай.

— Ну, похоже, Уэйс очень рано выделил ее как… Я имею в виду, если бы мне пришлось выбирать кого-то, с кем обращаются как с принцессой, то это была бы Бекка. Я же говорила тебе, что Флора говорила о том, что она девственница, не так ли?