— Похоже на что? — раздраженно спросил Цзян.

— Это доисторический памятник, — сказала Робин. — В Уилтшире.

— Я знаю, что ты задумала, — сказал Цзян, наступая на нее.

— Что? — сказала Робин.

— Ты собиралась встретиться с Эмили здесь.

— Нет. Зачем…?

— Друзья, не так ли?

— Я ее почти не знаю.

— Когда мы были на грядке, ты вмешалась…

— Я знаю. Я думала, ты ее ударишь мотыгой.

Цзян продвинулся на несколько шагов вперед, волоча ноги по заросшим сорнякам. Из-за плотного навеса над головой по его лицу перемещались тени. Глаз бешено моргал. Он поднял руку, чтобы снова спрятать его.

— Эмили тайком уходит, чтобы потрахаться, — сказал он.

Это был первый раз, когда Робин услышала, что в церкви секс описывается как нечто иное, чем связь духа.

— Я… ничего об этом не знаю.

— Была ли ты лесбиянкой, снаружи?

— Нет, — сказала Робин.

— Так откуда ты знала, где Эмили, в Норвиче?

— Я не знала, — сказала Робин. — Я просто проверила все ванные комнаты, которые смогла найти, и она была в одной из них.

— Ты занимался с ней этим в ванной?

— Нет, — сказала Робин.

— Почему она так часто смотрит на тебя после Норвича?

— Я не заметила, чтобы она на меня смотрела, — соврала Робин.

Она не могла понять, было ли это грязное обвинение Цзяна сделано для того, чтобы шокировать и обидеть, или потому, что он действительно в это верил: он никогда не производил на нее впечатления человека с большим умом, хотя, конечно, только что показал себя удивительно наблюдательным. Словно прочитав ее мысли, Цзян сказал:

— Я вижу больше, чем остальные, даже с закрытыми глазами.

— Могу я спросить тебя кое о чем? — сказала Робин. Ей нужно было успокоить его: он был потенциально жесток, а ее вмешательство в дело на овощной грядке и связь с Эмили, из-за исчезновения которой его изводил брат на обратном пути из Норвича, явно вызывали у него неприязнь к ней.

— Что?

— Ты, очевидно, занимаешь очень высокое положение в церкви.

Она знала, что это неправда: Цзян не имел реальной власти, хотя и проявлял несомненное стремление к власти в тех ограниченных рамках, которые ему были предоставлены. Теперь он опустил руку, скрывающую его немигающий взгляд, и сказал:

— Да.

— Ну, — сказала Робин, — почему ты, кажется, работаешь больше, чем кто-либо другой в…. — Она намеренно позволила словам “твоя семья” повиснуть в воздухе, прежде чем закончить: — Ты знаешь… в твоем положении?

— У меня нет никакого ложного “я”, — сказал Цзян. — Мне не нужно все это дерьмо.

Как она и ожидала, он, похоже, был слегка польщен ее вопросом, и она почувствовала, что агрессия немного ослабла.

— Я просто заметила, что ты как бы… Живешь тем, чем мы все должны заниматься. Ты не просто проповедуешь это.

Она на мгновение испугалась, что переборщила, но Цзян расправил плечи, и на его грязном лице появились зачатки ухмылки.

— Вот почему ты не хочешь трахаться с Тайо? Потому что что он не живет этим?

— Я не имела в виду, что Тайо не…

— Потому что ты права, — сказал Цзян, снова став агрессивным. — Он полон гребаного ЭМ, он и эта Бекка. Оба. Я работаю больше всех.

— Я знаю, — сказала Робин. — Я видела. Ты никогда не останавливаешься. Ты в любую погоду на улице, помогаешь вести хозяйство, и не то чтобы ты не знал доктрины. То, что ты рассказал мне о детях и материалистическом одержании — ну, знаешь, в тот день, когда Уилл суетился вокруг той маленькой светловолосой девочки? — Это действительно зацепило меня. Это действительно открыло мне глаза на то, насколько странной и жестокой является материалистическая связь между родителями и детьми.

— Это хорошо, — сказал Цзян. Он подтянул нижнюю часть своего спортивного костюма вверх. Тик утих, и он почти улыбался. — Хорошо, что ты об этом вспомнила.

— Ты умеешь излагать вещи очень четко. Не пойми меня неправильно, — добавила Робин, стараясь не выдать своего волнения, — Тайо и Бекка тоже умеют это делать, но они…

— Тайо хотел ее трахнуть, — ухмыляясь, сказал Цзян, возвращаясь к своей любимой теме. — Ты знала об этом?

— Нет, — сказала Робин.

— Но потом папа Джей ушел с ней, и Тайо больше не пускали.

— О, — сказала Робин, подняв брови, и солгала, — мне показалось, что я почувствовала что-то между Беккой и Тайо…

— У тебя тоже глаза открыты, не так ли?

Возможно, потому, что его так редко хвалили и ценили, Цзян теперь казался почти дружелюбным.

— Знаешь, что у меня всегда хорошо получалось, лучше, чем у Тайо, когда мы были детьми? — спросил он Робин.

— Нет, — сказала Робин, — что?

— Есть такая игра, с карточками, надо составлять пары и запоминать, где какие картинки, — сказал Цзян с жалкой гордостью. — Я запоминаю, — сказал он, постукивая грязным ногтем по виску. — И я вижу вещи. Больше, чем они.

— Я вижу, — сказала Робин, единственная цель которой теперь заключалась в том, чтобы выбраться из леса, пока Цзян находится в более дружелюбном состоянии духа. — Так… Как ты думаешь, мне стоит продолжать искать здесь рыбу или это бессмысленно?

Цзян выглядел довольным тем, что его спросили о его мнении.

— Здесь ее никто не найдет, — сказал он, осматривая многочисленные опавшие листья и ветки, перекрученные корни и заросли крапивы.

— Нет, ты прав, — сказала Робин. — Я впервые в лесу. Я и не знала, что они такие заросшие.

Она сделала шаг навстречу Цзяну, и, к ее огромному облегчению, он просто повернулся, чтобы идти с ней в обратном направлении.

— Вон там дерево, — сказал Цзян, указывая на старый ясень, видневшийся сквозь молодую поросль, — в нем есть дупло, и в нем спрятан топор.

— Ух ты, — сказала Робин, внимательно следя за положением дерева.

— Я нашел его здесь, когда был ребенком. Больше никто не знает, — самодовольно сказал Цзян.

— Интересно, что топор делает на дереве?

— Ха, — сказал Цзян, снова ухмыляясь, — потому что Дайю спрятала его там. Но не говори никому об этом.

— Серьезно? — сказала Робин. — Утонувший пророк спрятала его?

— Да, — сказал Цзян.

— Откуда ты знаешь?

— Я просто знаю, — сказал Цзян с тем самым самодовольством, которое Шона всегда демонстрировала, когда ей предоставлялась такая возможность. — Я все знаю. Я же говорил тебе. Я держу глаза открытыми.

Они вышли из леса и стали пересекать поле, Робин то и дело останавливалась и тыкала пальцем в клочья травы, делая вид, что все еще ищет перламутровую рыбу Мазу, но в то же время пытаясь придумать, как вернуть разговор к Дайю, не вызывая подозрений Цзяна. Дождь закончился, трава искрилась, лютики и клеверы блестели эмалью под лучами солнца.

— Хочешь узнать кое-что еще? — сказал Цзян, когда они прошли половину пути до пятистворчатых ворот.

— Да, — совершенно искренне ответила Робин.

— Здесь есть кто-то, кто был здесь давным-давно. И этот кто-то вернулся снова — и только я один это понимаю.

Он бросил на Робин лукавый взгляд своих темных, узких глаз.

— Правда? — сказала Робин. — Кто это?

— Ха. Я не рассказываю, — сказал Цзян. — Я просто присматриваю за ним.

— Ты даже не можешь сказать, мужчина это или женщина? — сказала Робин.

— Любопытная, не так ли? — сказал Цзян, его ухмылка расширилась. — Нет, это я должен знать. Забавно, что Тайо и Бекка такие умные, а они не догадываются. Я собираюсь пойти к папе Джею, когда закончу свое расследование, — добавил он с важностью.

Они перелезли через пятистворчатые ворота, и Робин теперь сгорала от любопытства.

Шторы ближайшей комнаты уединения были закрыты, значит, она использовалась. Робин ожидала, что Цзян скажет что-нибудь колкое, но, похоже, его доброе настроение несколько угасло, когда они прошли мимо домика.

— Знаешь, почему мне туда нельзя? — спросил он, показывая грязным палецем за спину.

— Нет, — сказала Робин. Это была радостная новость, что Цзяну не разрешалось вступать в духовную связь; она опасалась, что ее лесть в его адрес может быть воспринята как сексуальный выпад.