На втором снимке Шарлотта улыбалась в камеру, на ней был тяжелое, усыпанное изумрудами колье. Это была рекламная съемка ювелирной коллекции, и в его оцепеневшем мозгу промелькнула неуместная мысль о том, что дизайнер, с которой он недолго встречался, наверняка будет рада, что использовали это фото.

— Блядь, — пробормотал он, приподнимаясь на подушках. — Блядь.

Шок боролся с тяжелым чувством абсолютной неизбежности. Последняя раздача была сыграна, и Шарлотта проиграла, ей больше нечего было ставить и негде было получить кредит. Должно быть, она сделала это сразу после того, как позвонила ему. Было ли одно из удаленных им сообщений голосовой почты недвусмысленным заявлением о ее намерениях? После угрозы пойти к Робин и рассказать ей, кем на самом деле был Страйк, Шарлотта сломалась и умоляла его связаться с ней еще раз? Угрожала ли она (как делала много раз раньше) покончить с собой, если он не даст ей того, чего она хотела?

Страйк механически открыл остальные присланные ему сообщения. Он мог предсказать все из них, кроме сообщений Дэйва Полворта. Дэйв всегда ненавидел Шарлотту и часто говорил Страйку, что он дурак, раз продолжает к ней возвращаться.

Это пиздец, Дидди.

Именно эти слова Полворт произнес, впервые посетив Страйка в военном госпитале Селли-Оук после того, как Страйк лишился половины ноги.

Страйк положил телефон, не отвечая ни на одно из сообщений, свесил свои полторы ноги с кровати и поскакал в сторону ванной комнаты, опираясь на стену и дверной косяк. Среди множества нахлынувших на него эмоций было жуткое эхо того дня, когда он узнал о смерти матери. Как бы ни был он убит горем, но груз беспокойства и страха, который он тащил на себе, как мертвый груз, на протяжении всего второго брака Леды с жестоким, непостоянным, употребляющим наркотики молодым человеком, стал ненужным: ему больше не нужно было бояться услышать страшную новость, потому что новость пришла. Среди противоречивых эмоций забрезжил такой же постыдный след облегчения: худшее уже случилось, значит, больше не надо бояться худшего.

Опорожнив мочевой пузырь и почистив зубы, он оделся и надел протез, совершенно забыв о завтраке. Он выехал из гостиницы, настолько отвлекшись, что не смог бы с уверенностью сказать, какого пола была администраторша.

Мог ли он предотвратить это? Да, вероятно, но какой ценой? Непрерывные контакты, растущие требования и мольбы о воссоединении с женщиной, которая жила в полузависимости от собственной боли. Он уже давно оставил надежду на то, что Шарлотта может измениться, поскольку она упорно сопротивлялась любым средствам помощи, кроме выпивки, наркотиков и Корморана Страйка.

Выезжая из залитого дождем Кромера, он думал о нескладной, раздробленной семье Шарлотты, в которой было много отчимов и сводных братьев и сестер, которая была раздираема враждой и зависимостью. Наша любимая Шарлотта…

Страйк проезжал мимо фермы Чепмена. Он посмотрел налево и снова заметил на горизонте ту странную башню. По капризу он свернул налево. Он собирался выяснить, что это за башня.

Почему именно сейчас? — сказал сердитый голос Шарлотты в его голове. — Какое это имеет значение?

— Для меня это важно, — тихо ответил Страйк.

С тех пор как он себя помнил, неизменным прибежищем и отвлечением в трудные времена было распутывать, пытаться навести порядок в хаотичном мире, разгадывать тайны, утолять свой постоянный зуд в поисках истины. Выяснение того, что на самом деле представляет собой эта башня, не имело никакого отношения к Шарлотте и в то же время имело к ней самое непосредственное отношение. Он уже не был маленьким мальчиком, которого смутно пугала сторожевая башня, хотя гораздо большее беспокойство вызывала его мать, скрывшаяся в лесу, и хищники вокруг. Он также не был тем девятнадцатилетним юношей, который влюбился в самую красивую студентку Оксфорда и был слишком ошеломлен и обезоружен тем, что она, казалось, любила его в ответ, чтобы ясно видеть ее. Если он не сделает сегодня ничего другого, то разберется с башней, которая таилась в его памяти как символ одного из худших времен в его жизни.

Прошло всего несколько минут, прежде чем он добрался до вершины холма, на котором стоял БМВ, и вот она: церковь, как он и предполагал: очень старая норфолкская церковь, облицованная кремневым щебнем, как и многие другие здания, мимо которых он проезжал в Кромере.

Он вышел из машины. Табличка у входа на небольшое кладбище подсказала ему, что это церковь Иоанна Крестителя. Под влиянием непонятных ему самому импульсов он прошел через ворота и попытался открыть дверь церкви. Он ожидал, что она будет заперта, но она открылась.

Внутреннее помещение было небольшим, с белыми стенами и пустым. Шаги Страйка отдавались эхом, когда он шел по проходу, не сводя глаз с простого золотого креста на алтаре. Затем он сел на одну из жестких деревянных скамей.

Он не верил в Бога, но некоторые люди, которых он любил и которыми восхищался, верили. Его тетя Джоан не отличалась показной верой, и ее вера в определенные формы и структуры составляла резкий контраст с презрением его матери к границам и любым проявлениям добропорядочности маленького городка. Джоан заставляла Страйка и Люси посещать воскресную школу во время их пребывания в Сент-Моусе, и в детстве эти занятия вызывали у него скуку и угнетение. Но сейчас, когда он сидел на жесткой скамье, воспоминания об этих уроках были странно приятными: насколько слаще было потом бежать на пляж? Насколько более приятными были игры воображения, в которые они с Люси играли, освободившись от утомительных занятий, которыми их заставляли заниматься, пока Тед и Джоан принимали причастие? Возможно, подумал он, немного скуки для детей — не самое плохое занятие.

Шаги за спиной Страйка заставили его обернуться.

— Доброе утро, — сказал новоприбывший мужчина средних лет с длинным бледным лицом и кроткими, как у овцы, глазами. Его брюки были застегнуты велосипедными зажимами, которых Страйк не видел уже много лет.

— Доброе утро, — сказал детектив.

— Все в порядке?

Страйк подумал, не был ли этот человек настоятелем. На нем не было собачьего ошейника, но, конечно, сегодня было не воскресенье. Как ты можешь думать об этом сейчас, почему тебя волнует его собачий ошейник, откуда эта мания выяснять отношения?

— Кое-кто из моих знакомых только что умер.

— Мне очень жаль это слышать, — сказал мужчина с такой очевидной искренностью, что Страйк, словно желая утешить незнакомца, сказал:

— Она долгое время была нездорова.

— Ах, — сказал мужчина. — Тем не менее.

— Да, — сказал Страйк.

— Я оставлю вас, — сказал мужчина, его голос стал тише, и он проследовал по проходу и скрылся из виду, направляясь, как предположил Страйк, в ризницу, вероятно, удаляясь, чтобы Страйк мог спокойно помолиться. Он действительно закрыл глаза, хотя и не для того, чтобы поговорить с Богом. Он знал, что сказала бы ему сейчас Шарлотта, если бы была здесь.

Теперь я от тебя отстала, Блюи. Ты должен быть рад.

Я не хотел твоей смерти, — ответил он внутри себя.

Но ты знал, что только ты можешь спасти меня. Я предупреждала тебя, Блюи.

Нельзя удерживать человека, угрожая ему, что он уйдет. Это неправильно. У тебя были дети. Ты должна была остаться в живых ради них.

А, хорошо. Он представил себе ее холодную улыбку. Ну, если ты так хочешь это представить. Я мертва. Я не могу спорить.

Не играй со мной в эту игру. Его гнев нарастал, как будто она действительно была здесь, в этой безмолвной церкви. Я отдал тебе все, что мог отдать. Я терпел дерьмо, которое никогда больше не буду терпеть.

Робин — святая, да? Как скучно, — сказала Шарлотта, теперь ухмыляясь. Раньше тебе нравились вызовы.

Она не святая, как и я, но она хороший человек.

И теперь, к своему гневу, он почувствовал, что у него наворачиваются слезы.

Мне нужен хороший человек для разнообразия, Шарлотта. Мне надоели грязь, беспорядок и сцены. Я хочу чего-то другого.