Вайткус сноровисто выудил индпакет, пока я вяло кромсал штанину новеньких джинсов.

— Сейчас… — бормотал Ромуальдыч. — Сейчас мы все сделаем… Вон, слышишь, воет? «Скорые», небось, с пожарными…

Я терпел первую медпомощь, отупело глядя на подбегавшего Зенкова, растрепанного — видать, берет посеял.

— Живые? — обрадовался прапор.

— Живучие, — промямлил я.

— Вы видали, как мы дали? — хвастливо выразился Вайткус, забинтовывая мне ногу.

— Ну-у… Вообще! — замотал Жека головой, не находя слов. — А я «Квадрата» послал с ребятами! Там… эти спрыгнули, с парашютами. Сейчас мы их оприходуем… Сразу пять Пауэрсов!

Они с Ромуальдычем еще долго гоготали, хлопотали, вызывали врачей, а я сидел на теплой броне, откинувшись на искореженную панель инвертора, и глядел в лазурное небо.

Там уже и следов никаких не осталось, и мы с Жекой пропустили довольный выдох радио: «Пятьсот тридцать секунд. Полет нормальный. Корабль „Заря-1“ вышел на орбиту».

Бездонная синь цвела над степью, а то, что к травяной горечи примешалась чадная вонь, это ничего. Так пахнет победа.

Суббота, 13 июня. День

Москва, улица Строителей

Долго я «дома» не был, уже и привычный запах выветрился из памяти… Хотя, что такое «дом»? Это же не строение, не жилье даже, а что-то нематериальное — духовное ощущение убежища.

Помню, когда мы переехали из Первомайска в Зеленоград, то долго привыкали к новому месту жительства, пока оно не обволоклось нашими чувствами, отношениями, воспоминаниями — и сделалось домом. А вот старая родительская квартира этого статуса лишилась, став чужой. Получается, мы носим дом в себе…

Философствовал я, завалившись на диван в гостиной. «Красный дом» ничуть не изменился, а вот жилплощадь как будто одичала, утратив с нами родство.

Рита быстренько навела порядок, словно винясь перед стенами. Второй час вдохновенно гремит посудой, сочиняет нечто изысканное и «специфис-ское»…

Выпрямив ногу, я поморщился — хворь не сдавалась. Рана затянулась, но нагружать конечность не стоило. Ну, и ладно, мне завтра на прием в «кремлевку»… Сто процентов — продлят больничный.

Стоило мелькнуть образу Кремля, как сознание тут же подтянуло памятное — Свердловский зал, полнившийся голосами. Гигантский купол словно умножал сдержанный человечий гомон — сюда пришли люди, достойные наград и званий, один Миша Гарин, он же Ваня Жилин, забрел сюда как будто по ошибке… Чуть тогда не поругался с Ромуальдычем!

Я ему толкую, что не за что меня «представлять», а он всё упорствует — подвиг, мол, разгром превосходящих сил…

Ох я и разбушевался тогда!

«Да какой, на фиг, героизм⁈ — шиплю, как Коша на соседского пса, но стараюсь щеки не надувать, чтобы шов не разошелся. — И почему тогда вас нету в списке награжденных?»

Нет, ну правда же, мы же вместе были, в одном танке! Спина к спине, плечом к плечу отражали налет зловредных империалистов!

А Вайткус ухмыляется только.

«Етта… — сказал он с чувством. — У меня еттих орденов — ну, просто завались! Полный иконостас. Даже „Звезда Африки“ есть, и „Ожерелье Нила“! Тебе нужней, да и кто из нас стрелял? Кто водил — и наводил? Ты! А мое дело маленькое… Скомандуешь: „Огонь!“, я педаль давлю…»

…Награды вручал, как издавна повелось, Председатель Верховного Совета. Товарищ Леонид Ильич Брежнев жал мне руку, я старательно улыбался, а потом долго разглядывал грамоту и две коробочки — с орденом Ленина и с Золотой Звездой…

…Кряхтя, чувствуя себя дедом на пенсии, я дотянулся до стопки свежих газет. Мы с Ритой выписывали «Комсомолку», «Литературку» и «Технику-молодежи». Лет через пять почтальон станет приносить еще и «Мурзилку»…

И о чем же сообщает ТАСС?

— Ух, ты… — хмыкнул я, кривя губы.

На передовой «Комсомольской правды» красовался некий Корбен Мак-Рэшли, пилот того самого «Б-52», который мы с Ромуальдычем «опустили» последним.

«Американский летчик признается: 'Нас послали бомбить Байконур!», — броско гласил крупный шрифт.

«В ходе тайной операции „Щит степи“ с базы ВВС США на острове Диего-Гарсия вылетели четыре стратегических бомбардировщика „Б-52“, — гневливо писал бойкий журналист. — Пилот Корбен Мак-Рэшли сокрушается: „Мы не успели!“. По плану, нападение на космодром должно было произойти на исходе ночи, но самолеты задержались в Пешаваре на несколько часов — их подвели наймиты американской военщины. Басмачи должны были атаковать и вывести из строя объекты ПВО в Ашхабаде, Душанбе, Ташкенте и Фрунзе. Справилась с приказом хозяев лишь банда Каххара Набиева, орудовавшая в столице Таджикской АССР. Однако порадовать „белых господ“ удалось не сразу — героически погибший воин-локаторщик РЛС душанбинского гарнизона ефрейтор Нумаджон Денисов подорвал гранатой себя и окруживших его басмачей, в том числе Набиева…»

Что было дальше, я видел. Отложив хрустящую газету, включил телик, и устроился поудобнее, подложив подушку под бочок.

Хорошо быть хворым, особенно, когда ничего не болит! Ну, почти ничего…

«Международная панорама» уже шла — экран сверкал голливудскими улыбками, фотовспышками и черным лаком лимузинов. За кадром говорил Овчинников, любимый Ритин ведущий:

— На встрече в Рейкьявике советского президента сопровождали Председатель Совета Министров Владимир Алексеевич Кириллин, министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко и министр обороны Дмитрий Федорович Устинов. Надо отдать должное главе американской администрации — Рейган держался уверенно, даже артистично…

Первый Джентльмен белозубо блистал и жал руку Андропову — Юрий Владимирович прятал иронию в уголке губ.

—…Лидер так называемого «свободного мира» затеял опасную игру, поставив человечество на грань Третьей мировой, и потерпел поражение. Хорошо еще, что нашел в себе силы признать ошибку — и предложил переговоры на высшем уровне. Пожалуй, здесь стоит отметить пользу для СССР, ведь Рональд Рейган фактически сознался, что всячески поддерживал сепаратистов в Средней Азии и Закавказье. Но теперь, когда так называемые «джихадисты» помогли врагу напасть на СССР, даже их сторонники видят в них предателей. Следовательно, мы сможем скорее справиться с разгулом национализма, памятуя, что волнения и массовые беспорядки были инспирированы и оплачены из-за рубежа, — Всеволод Овчинников возник на экране, оживляясь и поправляя очки. — Тем не менее, самой большой сенсацией стало совместное заявление президентов СССР и США о запрете тахионного оружия, из-за которого чуть не разразился ядерный конфликт. Оказалось, что в последние годы советские и американские ученые совершили прорыв в исследованиях физического времени. В Советском Союзе, а год спустя и в Соединенных Штатах, были созданы так называемые хронокамеры, способные перемещать предметы в прошлое или в будущее, хотя и всего лишь на несколько минут. Разумеется, очень жаль, что величайшее научное открытие послужило войне, но уж таков наш разобщенный, раздираемый противоречиями мир, мир, который нам удалось спасти…

Подкравшись, Рита набросилась на меня со спины, целуя и тиская, но я был наготове, и перехватил радостно взвизгнувшую девушку, усадив к себе на колени.

— Попалась? — хищно заворковал обласканный.

— Ага! — довольно согласилась красна девица, и нежно прильнула, теряя игривый запал. — Всё? Ты больше не будешь секретным физиком?

— Разочарована? — улыбнулся я.

— Да ты что! — взвилась Рита. — Наоборот! Заживем, наконец, спокойно, а на место Ивана Жилина вернем Мишу Гарина! — она бережно провела пальцем по розовому шраму, и на ее щеках заиграли симпатичные ямочки. — Миш, а ты в зеркало смотришься хоть иногда?

— А как же? — мои брови вздернулись. — Причесываюсь после душа.

— И ничегошеньки не замечаешь? Вжился в роль! — хихикнула девушка. — Миш, твоя Сила перелепила тебе лицо! Неужели не видишь? Она тебя излечивает от косметической операции! Вон, всю ринопластику стерла, — меня чмокнули в нос, — а ты все больше походишь на себя!