— Ты меня сдаешь? — слышу я возражение своего сотрудника. — Ты совсем не изменилась, Джорджи!

— Конечно, изменилась. Я теперь худее тебя!

Я снова стучу в дверь три раза подряд и отхожу. Не похоже, что Виннфред переживает ужасные времена. Семья у нее вроде хорошая. Но она все еще должна мне шоу, а я не люблю, когда у меня отнимают вещи.

Дверь распахивается, и передо мной стоит женщина, должно быть, Джорджи. Кажется, она того же возраста, что и Виннфред, только выше. Ее волосы были более ржаво-рыжими, чем яркий оттенок оранжевой блондинки Виннфред, ее костяк менее утонченный и приятный.

— Привет. — Кусок стручковой фасоли засунут в уголок рта, как сигарета. — Чем я могу помочь тебе, ты, странный, красивый городской мальчик?

Так Виннфред приобрела индивидуальность и красоту. Бедная Джорджи.

— Я здесь из-за Виннфред. — Слова, хотя и правдивые, меня удивляют. Мне пришло в голову, что я никогда раньше не стоял перед дверью девушки и не просил ее выйти на улицу. Я редко встречался с девушками до Грейс, а когда встречался, то ограничивал свое общение с упомянутыми свиданиями грязными связями. Потом случилась Грейс, и мы либо жили вместе, либо имели свои квартиры. В преследовании ее не было никакой тайны, никакого стресса или ценности. На протяжении всей моей жизни я был избавлен от элементарного смущения стоять перед совершенно незнакомым человеком и просить увидеть его любимого родственника.

— Кто спрашивает? — Джорджи выгибает бровь и ухмыляется.

— Странный, симпатичный городской мальчик, — прямо говорю я.

Она смеется.

— Будь конкретнее.

— Ее босс.

— Босс? — Ухмылка Джорджи сменяется хмурым взглядом. — Ты похож на крупного бизнесмена, а она работает в театре.

— Ненадолго, если она не явится сюда немедленно и не объяснится.

— Жди здесь. — Джорджи исчезает в доме, наполовину закрыв за собой дверь. Минуту спустя Виннфред выходит наружу, набрасывая на плечи кардиган. Она задирает подбородок, чтобы посмотреть на меня, и все, что я вижу в ее скандинавском голубом, — это страх и мягкое обвинение. Она не ожидала, что кто-нибудь приедет сюда и столкнется с ней. Ее нью-йоркский мир и мир Малберри-Крик до сих пор были разделены, и она думала, что сможет так и оставить.

— Привет, Виннфред.

— Привет. — Она становится ярко-красной в ту минуту, когда наши взгляды встречаются. — Что ты . . . делаешь здесь?

Что за вопрос, Деревенщина. Если бы я только знал. Конечно, ты напортачила с Калипсо Холл, и я не ценю ленивых сотрудников, но в моей ведомости есть люди, способные выполнять мою грязную работу и сами искать тебя.

По правде говоря, я понятия не имею, зачем я здесь.

— Нам нужно поговорить в уединенном месте, — говорю я.

— Ты собираешься кричать на меня? — Она сужает глаза, ее неповиновение возвращается в полную силу.

Я на мгновение задумываюсь.

— Нет. Ты просто будешь кричать громче, если я это сделаю.

Она кивает.

— Примерно в миле отсюда есть река. Давай прогуляемся.

— Разве ты не должна сказать своей семье, где ты? — Я спрашиваю.

Она бросает на меня быстрый взгляд, затем улыбается.

— Неа. Если кто-то и утопит кого-то, то это буду я.

Мы оба сходим с крыльца и идем по неровной асфальтированной дороге ее района. Каждый дом находится в акрах друг от друга.

— Как поживаешь? — спрашивает она, когда мы идем по обочине дороги.

— Отлично. Прекрасно. А почему бы и нет? — рявкаю я.

Она медленно поворачивается ко мне, на ее лице смешное выражение.

— Нет причин, я просто вела вежливую беседу.

— Мы никогда не были вежливы друг с другом — зачем прерывать идеальную серию?

Она бросает на меня еще один взгляд. Почему я нервничаю? Я взрослый мужчина.

— Как насчет того, чтобы сразу перейти к важным вещам? — Я сцепляю руки за спиной. — Ты должна мне любовный интерес.

— Прошу прощения?

— Нина, — уточняю я. — Ты бросила «Чайку».Твоя замена не очень хорошо принята.

Лукас звонит мне без остановки, умоляя попытаться найти звезду его шоу. Пенни не очень хорошо держится. Возможно, умолять - это не то слово. Но однажды он все-таки позвонил. Это было случайно, но он позвонил. И когда я спросил его, как дела у Пенни, он ответил: "О, ну, театральный критик из Vulture на днях описал ее как "обладающую харизмой вросшего ногтя". Так что в целом, я бы сказал, что все могло быть и лучше.

— С каких это пор тебя волнует Калипсо Холл? — Виннфред сужает глаза.

— Конечно, меня это волнует. Это дело моей семьи.

— Ты хочешь продать его.

— Тем более я хочу, чтобы он работал хорошо и приносил прибыль.

— И тем не менее, ты не вложил бы в него ни цента, даже несмотря на то, что он разваливается.

— Следующие владельцы будут его ремонтировать. — Какая сводящая с ума женщина. Чего она добивается?

— Прости, — говорит она, скрещивая руки на груди и ускоряясь. — Я понимаю, что мои действия имеют последствия, серьезные, но у меня не было выбора. Я была в очень темном месте. Я не могла оставаться в Нью-Йорке после того, что мы узнали.

— Ты сильно повзрослела за последние несколько месяцев, — отмечаю я.

— Действительно, — говорит она. — Впрочем, и ты тоже.

Слоны в комнате - Пол и Грейс - были признаны, и сейчас была бы хорошая возможность затронуть тему беременности, видео моей матери, предательства. Но я этого не делаю. Это не послужит моей цели. Я здесь, чтобы вернуть ее в Нью-Йорк, а не напоминать ей, почему она сбежала.

— Тьма — это все, что я знаю, — коротко отвечаю я. — И все же ты не видишь, что я бросаю обязательства налево и направо только потому, что я в плохом настроении.

— Это не плохое настроение. — Ее тон меняется, резкость в голосе становится более заметной. — Я не могла смириться с мыслью остаться в этой квартире.

— Почему ты ничего не сказала? Мы бы нашли тебе подходящее жилье на Манхэттене. — Я пинаю небольшой камень на обочине дороги.

— Дело не только в квартире. — Она качает головой. — Дело в моем будущем.

— У тебя не будет будущего, если ты немедленно не вернешься в Нью-Йорк! —  Я останавливаюсь как вкопанный в нескольких сотнях футов от реки, о которой она мне рассказывала. Я кричу. Какого хрена я кричу? Не думаю, что я кричал всю свою взрослую жизнь. Нет. Сотрите это. Я также никогда не повышал голос в детстве. Это такое обычное дело.

Я поворачиваюсь к ней и впервые за месяцы, нет — годы — я полностью и по-царски взбешен.

— Я улетаю домой через пять часов и ожидаю, что ты присоединишься ко мне. У тебя годовой контракт с Калипсо Холл. Мне плевать на твое психическое состояние, как и никому нет дела до моего. Контракты должны выполняться.

— Или что? — Ее лицо твердеет. Милая Винни Эшкрофт больше не милая. Может быть, она никогда не была таким комочком невинности и овсяного печенья, каким ее представляли люди. А может, она просто взрослеет прямо на моих глазах, и ее больше никто не будет подталкивать. Пол. Мир. Я.

— Или . . . — Я наклоняюсь вперед, легкая ухмылка растягивает мои губы. — Я подам на тебя в суд, и тебе все равно придется вернуться.

Секунду назад я не думал, что смогу ненавидеть себя больше, чем сейчас. Но я жестоко ошибался. Потому что выражение лица Виннфред вызывает у меня желание вырвать свои внутренние органы, а затем полакомиться ими. Впервые разочаровать кого-то значит для меня что-то.

Она открывает рот. Закрывает его. Потом снова открывает.

— Ты хочешь сказать мне, что после всего, через что мы вместе прошли, ты собираешься подать на меня в суд, потому что я сбежала из города, а твой театр вынужден довольствоваться временной актрисой на роль, на которую пробовались более двух тысяч женщин. Да?

— Да.

— Вот как мало для тебя значит все, что случилось со мной, с тобой? — Она ищет мои глаза. Ничего она там не найдет. Я усовершенствовал искусство не показывать никаких эмоций несколько десятилетий назад.