Папа приходит домой с работы, обнимает меня и говорит, что любит меня. Я растворяюсь, как масло в его руках.

Затем Джорджи, моя младшая сестра, врывается на кухню, вернувшись с работы инструктором по пилатесу. Она прыгает на меня, захватывая меня своими конечностями.

— Боже мой, Джорджи. Ты как лабрадор!

— Чертовски верно. Я всегда была твоей любимой стервой!

Как только Лиззи и Кенни прощаются, друзья из города останавливаются, чтобы обнять меня и догнать. Я быстро принимаю душ и надеваю пижаму, а затем впервые сегодня проверяю свой телефон. У меня несколько пропущенных звонков от Крисси, Арьи и Рахима. Ни одного от Арсена. Думаю, как только он преодолел свой первоначальный гнев из-за того, что узнал о беременности Грейс и о том, как она хранила видео его матери для себя, он пошел дальше.

Стук в дверь вырывает меня из задумчивости. Мама и папа в постели, а Джорджи только что вошла в душ. Я иду босиком к двери и распахиваю ее.

По другую сторону двери стоит мужчина, которого я не думала, что увижу снова.

Мое незаконченное дело. Любовь, которую я оставила позади.

Рис.

Мужчина совсем не изменился. У него все еще такое же треугольное детское лицо. С его зубастой улыбкой и полуприкрытыми щенячьими глазами. На нем шорты-бермуды цвета хаки, шлепанцы и бордовый хенли. Он выглядит как тот самый старый мальчик, которого я оставила. Только я не знаю, та ли я девушка, которой была.

— Винни. — Его глаза загораются.

— Рис Хартнетт, черт возьми! — Я тяну его в объятия. Он добродушно смеется, обнимая меня в ответ одной рукой.

— Сейчас подожди. Между нами пирог. Пирог с хурмой, если быть точным. Твой любимый. Когда мама услышала, что ты в городе, она настояла на том, чтобы сделать тебе.

Я отстраняюсь и беру пирог из его рук.

— Как миссис Хартнетт?

— Фантастически! — Он улыбается. — Мой брат подарил ей нового внука в прошлом месяце, так что, очевидно, они занимают ее.

Видимо, я не могу обойти тему детей и младенцев.

Я подвожу его к креслам-качалкам на крыльце. Я кладу пирог на стол между ними и сажусь.

— Извините, что не перезвонила тебе после того, как ты мне позвонил. Все было очень беспокойно.

— Я понял. — Рис садится рядом со мной. — Я даже не могу представить, через что ты прошла. Теперь ты в порядке?

— Я иду к этому. — Я улыбаюсь. — Как поживаешь?

— Отлично, — говорит он, и я ему верю. Такие люди, как Рис, склонны творить добро, быть хорошими и чувствовать себя хорошо. — Если не считать того небольшого момента рецидива, когда я случайно начал встречаться с беглянкой два года назад.

— Беглянка! — Я давлюсь своей слюной. — Выкладывай, Рисси! Я хочу весь чай.

— Все в порядке. — Он проводит пальцами по своей идеальной гриве. — Но обещай не смеяться.

— Обещаю смеяться. Ты явно увернулся от пули. Заключенная, надо же!

— Беглянка! — поправляет он, заставляя меня смеяться еще сильнее. — Это меняет мир. Около двух лет назад женщина по имени Джессика неожиданно переехала в Малберри-Крик. Она сдала дом на углу Мэйн и Вашингтон. Брэдли. Начала посещать все фестивали и городские собрания. Отдала первоклассницу в местную начальную школу. Она была великолепна. Оба они, правда. Малыш тоже. Люди говорили, что она развелась с нефтяным магнатом и переехала сюда, чтобы сбежать из города. Вот почему она была так обеспечена.

— Так ли это? — Я рассматриваю его, зная, что в моих глазах мелькает огонек.

Он качает головой, хлопая себя по лбу.

— Отличная мошенница.

Мы разговариваем всю ночь. О смерти Пола и о месяцах, которые прошли после нее. Мы вспоминаем. О его футбольных матчах, о наших поцелуях, о том случае, когда я проиграла пари, и после того, как он забил тачдаун, я позволила ему публично пососать мой палец.

Когда солнце вот-вот выглянет, Рис встает и стряхивает пыль со своих хаки.

— Что ж, похоже, я отнял у тебя достаточно времени. Извини за это.

— Не извиняйся. — Я тоже встаю, пытаясь обнять. — Было здорово наверстать упущенное. Мне это было нужно.

Он колеблется, бросая неуверенный взгляд за плечо, на свой грузовик.

— Так что, пожалуйста, не стесняйтесь говорить "нет". Но мне интересно, может быть, раз уж ты вернулась, и я здесь, и этот город не может предложить многого в сфере развлечений по сравнению с Манхэттеном... — Он втягивает воздух, неловко смеясь. — Не хочешь ли выпить со мной чашечку кофе? Может быть? Как-нибудь?

Я беру его руку и сжимаю ее.

— Я бы с удовольствием, Рисси.

ГЛАВА 26

Арсен

Я прибываю в Нэшвилл, штат Теннесси, готовый совершить смертоубийство. Единственное, что меня останавливает, это тот факт, что женщину, которую я хочу задушить, не хватятся многие, включая, к моему великому гребаному стыду, меня самого.

Нэшвилл оживленный, красочный и слишком веселый для большого города. Солнце окрашивает все в маслянисто-желтый фильтр.

Я проскальзываю в такси и даю водителю адрес Малберри-Крик, который мне дали. Арья заставила меня пообещать не давать Виннфред дерьмо, клятву, которую я всем сердцем намерен нарушить. Это она дала мне номер Крисси. А Крисси? Она только попросила меня держать ее в курсе.

Я не видела и не слышала о Винни с тех пор, как она улетела домой. Пожалуйста, если ты поедешь туда, скажи мне, как она поживает.

Это был ее единственный запрос в обмен на адрес ее клиента. Но теперь, когда мой телефон мигает ее именем, я не могу не отправить ее прямо на голосовую почту. В каком-то смысле я частично виню ее в этой ошибке. Она должна была держать своего клиента на более коротком поводке. Надо было шантажом или разумом остановить ее от отъезда из Нью-Йорка.

Какая женщина отказывается от главной роли в манхэттенском театре, не уведомив об этом даже за две недели? И какой человек позволяет ей?

От Нэшвилла до Малберри-Крик - один час езды, а между ними - целая куча открытых полей и ничего. Широкие открытые пространства вызывают во мне чувство тревоги. Хотя я провел свою юность в школе-интернате в особняке на окраине Нью-Йорка, в бескрайних полях есть определенное состояние души, тишина, которая меня смущает.

Я прибываю в дом детства Виннфред, когда солнце садится за вековые красные дубы. Это небольшой белый коттедж с провисшим крыльцом, креслами-качалками, качелями и планами в горшках. На лужайке перед домом стоит перевернутый розовый детский велосипед.

— Подождите здесь, — говорю я водителю, прежде чем выйти из машины. Я очень слабо верю, что смогу изменить мнение этой упрямой женщины. Тем более я не могу воззвать к ее здравому смыслу. Во-первых, потому что я пришел сюда без плана. Во-вторых, потому что Виннфред (с каких это пор я называю ее Виннфред, а не Деревенщина?) никогда особо не ценила здравый смысл. Это то, что делает ее непредсказуемой, другой и свежей. Ее способность легко и радостно выбирать дорогу менее принята.

Я поднимаюсь по ступенькам к ее дому и стучу в дверь. До моих ушей доносятся звуки семейного ужина.

— Джорджи, ты не собираешься есть раков? Ради бога, ты же не на одном из своих вегетарианских заклинаний, не так ли? — Я слышу мать Виннфред.

— Это не заклинание, у меня Великий пост!

— Еще даже не февраль.

— Винни ничего не ела, и я не вижу, чтобы ты жаловалась на нее. И, по крайней мере, я хороший христианин.

— Трибуны нашей местной средней школы не согласятся, — саркастически говорит Виннфред своей сестре. Я улыбаюсь, несмотря на мои лучшие намерения.

Просто признай это, идиот. Ты не ненавидишь эту женщину так сильно, как тебе хотелось бы. Даже не близко. Даже близко не близко.

— Ты меня сдаешь? — Джорджи задыхается. — Потому что, пока мы обсуждаем эту тему, мама и папа могут захотеть узнать о твоей маленькой ночной встрече с…