— Меня зовут Ноланд, сын Тринора, сына Фоэта. А ты кто, парень? — нахмурился старейшина.

— Эспен. Без рода и племени, просто Эспен, — ухмыльнулся паразит.

— Так ответь мне Эспен, на кой ляд ты пришёл нас спасать, когда мы не просили? — сразу начал с претензий седой гном.

— Может и не просили, но по вашему виду не сказать, что вы довольны жизнью тоннельный крыс, — закусил губу мечник с аметистовыми глазами.

Среди остальных коротышек поднялся гул. Одни шептали проклятья, другие собирались задушить голыми руками. Только Ноланд остался невозмутим (если не брать в расчёт то, что он, как и все остальные, не снимал хмурую маску с лица). Стоило вождю только приподнять кулак, как гномы замолчали, а тот ответил на дерзость Эспена.

— Ты не знаешь о судьбе моего народа ничего, чтобы так говорить. Последние полтысячи лет мы познавали только горе, ибо были изгнаны с родных земель ужасным чудовищем. И нам не повезло прийти туда, где ещё большие чудовища — хуманы, устроили войну. Даже при власти Доминос нам не было лёгкой жизни, но по крайней мере, мы получали деньги и какой-никакой, но почёт среди воинов, а наши дети росли под светом Кустоса. Так было при моём отце, но затем пришла Империя Ультрас и мы стали рабами. Многих тогда убили в назидание оставшимся, а мы ничего не могли сделать. Ибо клан Оловянных Кирас отличался от остальных своими мирными взглядами. Да, мы не только ковали оружие, но и умели им обращаться, но культ войны никогда не был для нас ориентиром, как для людей.

— Грустно это всё, конечно, но почему вы против того, чтобы я помог вам расправиться со всеми этими уродами, которые хлещут вас хлыстами? — почесал затылок Эспен.

— Да потому что у нас всё время был свой план! — впервые поднял голос старик. — Сколько мы ждали не счесть! И когда мой отец умер здесь, будучи погребённым заживо под завалом, как какой-нибудь братоубийца, а первый вскрик моего сына прозвучал среди кричащих Забытыми тварями пещер — я понял, что могу рассчитывать только на себя и свой народ!

— Я встречал одного гнома во время странствий, он назвался Олафом из Оловянных Кирас… Я подумал, быть может, кто-то из вас уже успел когда-нибудь…

Эспен умолк, заметив как налились кровью глаза остальных гномов, а лицо Ноланда помрачнело. Неожиданно его руки коснулся сзади Витольд.

— Олаф был сыном старейшины, — коротко произнёс рыжий.

— Олаф… — вздохнул вождь сжимая кулаки. — Так значит, у него получилось бежать. Как давно ты его встретил?

— Около полугода назад, но, — Эспен переглянулся с Энасом, — он погиб у меня на руках.

— Как он погиб? — уставился своими усталыми, стариковскими глазами с пожелтевшими сосудами и тускло-синими зрачками Ноланд.

— С оружием в руках, как свободный воин. Но до тех пор, он немало выковал мечей и кирас. Одну из них я до сих пор храню, хоть она и пришла в негодность после всех ударов судьбы, — честно ответил Эспен, ибо и правда считал Олафа хоть и оступившимся, но избравшим правильный путь перед смертью адептом.

— Увы, никто из присутствующих не скажет о нём столь же много хорошего, если вообще хоть что-то найдётся сказать, — покачал головой старец. — И как вождь, я полностью понимаю их сердца. Олаф подставил нас всех. Пятьдесят лет назад нам ещё позволяли ночевать на поверхности и дышать свежим воздухом. Мы были куда здоровей, насыщаясь утренними и предзакатными лучами Кустоса. Но самое главное, у нас была возможность изучать повадки сторожей, составить план местности и продумать пути побега. Но Олафу, что почти век от рождения прожил в таких условиях хотелось свободы. Он подговорил ещё нескольких юнцов бежать с ним ночью, но их довольно быстро обнаружили и открыли огонь. Тех троих убили сразу, а вот Олаф… Я успел только увидеть, как он скрылся за холмом, бросив прощальный взгляд на наш лагерь. После этого, я никогда не видел сына, но мне казалось, что его таки догнали, хотя в глубине души каждый день молился за его спасение.

— И? — возмутился Эспен. — Чего вы так долго тянули с побегом, если уже целое поколение успело вырасти?

— План требовал тщательной проработке. Свобода свободой, но я должен сохранить как можно больше своих соплеменников. Гномы в этом Разломе — всё, что осталось от Оловянных Кирас, некогда великого клана горы Ашраам. И я говорил об этом всю жизнь Олафу, но тот наплевательски отнёсся к судьбам сородичей. Именно после его побега нас затолкали в эти пещеры и впредь никогда не позволяли подняться.

— Но в чём тут состоит вина Олафа? Пусть прозвучит грубо, но никто не обязан терпеть во благо стада безвольных рабов, боящихся рискнуть никчёмным существованием ради свободы. Говоришь, старик, хочешь обойтись без жертв? Так я тебе скажу вот, что: за эти пару веков, что вы тут тухнете — я уверен — погибло намного больше гномов, чем если бы вы перевернули эту шахту вверх дном! — аргументировал Эспен.

— Это эгоизм! — возмутился Ноланд.

— Эгоизм — считать, что кому-то должно быть также плохо, как и каждому из вас. О каком плане вы говорите теперь и когда собираетесь его реализовывать? — поинтересовался паразит.

— По моим подсчётам, где-то через десять лет мы накопим достаточно…

Старика перебил заливистый смех Эспена. Гномы вновь насупились и на сей раз Од даже не стал их сдерживать. Впрочем, Энас и Яхтир прекрасно понимали, что собирается донести до них паразит.

— Ху-ху! Это, конечно, всё очень интересно, но послушай-ка вот, что, дед! — Эспен начал загибать пальцы. — Во-первых, война всё ещё идёт и ваша шахта одно из тех мест, к которым внимание наиболее пристальное. Но дело даже не в этом. Понимаешь ли, старик… Война на грани завершения. Со дня на день произойдёт генеральное сражение под стенами крепости Доменгон и если победят наши — хорошо, вас освободят, как и все земли, что были оккупированы последние двести лет. Но, что намного более вероятно, учитывая оборону Доменгона, мы всосём по самые гланды. И тогда Разлом Нилот станет глубоким тылом, а граница Империй станет проходить по линии Гронбад — Паттор — Старвод. То есть, чисто теоретически, даже если вы сбежите из-за сокращения числа рыцарей в Разломе, покинуть Ультрас вам не удастся. И из этого вытекает второе — в связи с моим вмешательством, времени на принятие решения у вас остаётся до того момента, как Кустос взойдёт над разломом. А это, ну, часов через семь-восемь, не больше.

— Что?! — возмутились гномы.

— Продолжай, — сжал до хруста кулак Од-Ноланд.

— Победа Доминос для вас единственный шанс освободиться. Для этого нашим надо взять Доменгон, но вот беда — крепость уже двести лет выполняет роль последнего пристанища для сотен тысяч рыцарей. Атаковать в лоб — самоубийство и для того был послан я — найти тайный проход из Разлома внутрь замка, чтобы захватить тот изнутри.

— Неужто ты говоришь про…

— Дверь, — кивнул паразит. — Витольд рассказал мне про неё. Она мне и нужна. Её охраняла ужасная тварь и я её — та-да-да-дам! — прикончил полчаса назад. Вы верно поняли — она не ведёт наружу, ваш единственный шанс увидеть Кустос — сбросить гнёт солдат Ультрас своими силами.

— «Своими силами» — ха! — фыркнул старейшина. — Я последний из узников, кто когда-то держал оружие в руках. Мы заготовили множество кустарных палиц и пистолей. Каждую оброненную пылинку пороха, иглу или затерявшийся ножик мы подбирали и откладывали на День Освобождения, но у нас совершенно не было времени практиковаться. Для многих восстание закончится смертью…

— Сколько всего гномов в Разломе? — спросил Эспен.

— По последним подсчётам пять или шесть тысяч, — ответил Ноланд.

— А людей-рабов?

— Около двух, — сообщил Дилан.

— Агась… И вас всех охраняет примерно две тысячи рыцарей Железного Ворона, каждый из которых на пике «смертного» уровня. В свою очередь, среди гномов я вижу только «зверей», причём начальных стадий.

— Среди людей много пленных солдат Доминос, — сказал Дилан. — Мы можем оказать существенное подспорье во время бунта. Но всё дело в лучниках на башне. Их навыки позволяют выпускать едва ли не тридцать стрел в минуту.