Ведь немного немало, больше тридцати тысяч воинов встали под штандарты Доминос в грядущей битве за Доменгон. Сложно было уследить за всеми даже при должном порядке. За нарушения казнить — не казнили, но всыпать двадцать-тридцать ударов плетью считалось святым делом.

— Плохая примета — мужа не слушать, особенно перед войной, — отодвинул полы офицерского шатра вошёл Людвиг со вскипячённой водой.

— Он ещё не мой муж! — хмыкнула Алиса, протирая копьё.

— Хочешь сказать, как только на твоей руке окажется браслет — ты сразу станешь послушной женой? — вскинул бровь над уцелевшим глазом Жнец Таверн.

— Конечно же нет! Но ему и не нравятся послушные, — сверкнула кошачьими глазками амазонка.

— Моди уже в курсе, что у него скоро будет отчим? — спросил капитан, заваривая чай в двух кружках.

— Я отправляла ему письмо. Он сказал, что не против. Честно, я ожидала, что угодно, но видимо они с Эспеном хорошо поладили за то время, что были вместе.

Само собой, Алиса так и не узнала про то, что её сын пробыл несколько часов в заложниках у отморозков — паразита спасла пара мятных пряников, купленных на деньги Мака.

— А сам-то ты чего не женишься? Если война кончится, необходимость в рейнджерах исчезнет по большей части. Или прорвись до «Спирита», иди дальше по Пути Тельмуса. Чего здесь киснуть в пограничье?

— Здесь лежат мой брат — твой отец, твой дед и, должно быть, бабка. Мои друзья, даже мой правый глаз где-то среди полей валяется. Я никуда не сдвинусь с этой земли. А поводу того, чтобы остепениться… — Людвиг подвинул к Алисе кружку с отваром. — Знаешь, тут или меч от ножен отстегни или штаны на день. Говорю не в укор твоему прошлому.

Людвиг невольно коснулся чёрной повязки.

— Я предпочёл войну мирной жизни. Когда нас с твоим отцом привезли в Старвод, нам было меньше месяца. Наша матерь была такой же наёмницей, как и отец. Она умерла в полевых условиях военного лагеря. По рассказам отца, дед когда-то также привёз и его, отдав на руки своей матери. В итоге, нас растила твоя пра-пра-прабабка. На её глазах сменилось три поколения, которые уходили на войну, привозили домой малых и снова уходили, пока не возвращались ногами вперёд. Я бы не хотел такого для своих детей, но слишком надолго завяз на поле боя, чтобы научиться в своей жизни чему-то, кроме убийства людей. Поэтому дал обещание, что порочный круг сирот прервётся на мне.

— Папа твоих идей не разделял… — отпила из кружки Алиса. — М-м-м, цикорий!

— Торвальд был младше меня на четыре минуты и потому мозгов ему не доставало, при всей моей братской к нему любви! — махнул рукой Людвиг. — Ушёл куда-то на побережье, сражаться с пиратами-неко. Вернулся уже, когда тебе лет шесть было, вроде.

— Интересно, почему он не оставил меня на твоё попечение? Относительно тех мест, где я после смерти отца провела свою юность, Старвод был тихим омутом, населённым хромыми чертями, — задумалась Алиса.

— По что мне знать? Но не мог же я отнять ребёнка у родного брата? Да и ты от него ни на шах не отходила. Бедная моя девочка, что же ты чувствовала, когда он погиб…

— Если честно, то облегчение, — ответила амазонка. — Я была вольна пойти и умереть, где захочу. Воспитание в мужской компании накладывало свои отпечатки, философия воинов прочно закрепилась у меня в голове. Но потом родился Моди. И я уже не могла рисковать собой излишне, а сейчас, наверно, мне хватило ума завязать с войной. Может, потому что выросла, хм.

— Но ты сейчас сидишь в лагере, готовясь сойтись в бою с Пурпурными Драконами, — подметил дядя.

— Я хочу прикрывать ему спину, — надулась девушка. — А если Эспен не вернётся… Буду убивать солдат Ультраса пока не треснет копьё.

* * *

В это же время в лагере рейнджеров под Старводом.

Главным, по обыкновению, заместо Людвига остался архивариус Тринадцатого. Почти весь лагерь ушёл на войну, не взяли только адептов ниже уровня «зверя» и раненных. Что-то около двух сотен человек.

Работы как таковой не было: конюшни и загоны для волшебных зверей опустели, разобрали также и оружейный склад. Поэтому оставшиеся рейнджеры вяло бродили среди деревянных хижин, делая вид, что следят за тем, чтобы незваные гости не свистнули оставшиеся пожитки.

Вот и «дикарь» следивший за складом с бумагами не придал должного значения своей службе. Надвинув шлем на лоб, он сладко сопел, положив копьё на колени. И даже не дёрнулся, когда с его пояса сняли ключи. Рука, похожая на тень медленно отворила замок и вошла внутрь.

Обычному вору вряд ли была бы интересна эта хижина. В ней не было ничего ценного, кроме подписанных контрактов, ведомостей и пустых бланков. Но поскольку Смрадазуб был не обычным, а крайне мстительным вором, то интересовали его именно последние. Всего один единственный экземпляр.

Действовать одной рукой было крайне неудобно, да ещё и когда вместо половины обзора сплошная темнота. Пальцы протеза не двигались. Он мог лишь закрепить в них второй кинжал.

Повесив ключи на указательный палец, синекожий одной рукой подвинул крышку деревянного короба и вытащил свиток. Вложив бумагу в сумку, он поставил всё как было и, используя технику скрытности, вышел наружу заперев дверь. Ключи вернул сторожу, что так и продолжал сопеть. Криво ухмыльнувшись тому, как всё гладко идёт в их с Говорящим плане, гоблин перемахнул через стену и скрылся в лесу.

* * *

Техника «Поступь Призрака» слишком выделялась днём. Вообще, в пределах внешних стен Доминос и Ультрас было сложно найти свитки, которые делали бы адепта героем детских сказок или страшилок.

Местные техники скрытности можно было назвать лёгкой маскировкой в сравнении с тем, что лежало намного глубже материка Серавинд. При свете Кустоса та же «Поступь Призрака» поглощала только 90 % света, оттого и силуэт адепта был виден, особенно на фоне неоднородной среды. Тогда как ночью эта «железная» техника была незаменима для жнецов или тех, кто любил встречаться с врагом лицом к спине. И отличительной особенностью её было то, что в отличии от множества аналогов «Поступь Призрака» ещё и частично приглушала звуки.

Эспен без зазрения совести цеплялся за смотровые вышки щупальцами, а лучники думали, что это ветер заставляет дерево скрипеть. Паразит бесшумно заложил у оснований пороховые шашки. О том, как разом подорвать полсотни сколоченных из дубовых брёвен башен, Эспену рассказал разведчик из армии Бальдра Большерука, инструктировавший их группу: они смазывали фитили соком огнегруши — крайне сложного для приготовления плода, который в сыром виде было смертельно опасно жрать. Всё потому, что сок огнегруши при контакте с лучами Кустоса мгновенно воспламенялся.

«Возможно это не правильно, так спешить, но мой обман может раскрыться в любую секунду, — задумался Эспен, но тут же отмёл сомнения в сторону: — Если хоть один сраный гном в той шахте сдохнет… Нет, нужно разрулить всё до восхода. У меня будет чуть больше времени, ведь лучи Кустоса не сразу достанут до низовья шахты. Услышав взрывы, отряд из пяти сотен человек атакует охрану шахты в спину, пока те будут разбираться с повстанцами».

Само собой, Эспен не обошёл вниманием и оружейный склад. С ним пришлось повозиться: раздвинув солому на крыше мечом, он при помощи лески спустил несколько шашек. Самую последнюю паразит обмотал тонкой верёвочкой и подвесил под потолком. Выходящий на крышу конец верёвки он хорошенько смочил соком огнегруши и вылил остатки на солому.

«Теперь пора навестить коротконогих друзей».

Эспен навис над парой стражников, стерегущих вход в ту самую пещеру. Те обсуждали отпуск одного из товарищей, которого по итогу зарезали в пьяной драке в трактире. Медленно спустившись при помощи щупалец, паразит бесшумно рванул по извилистым коридорам, пока не достиг «кармана».

Гномы спали на тех же местах, где и работали. Надзирателя или кого бы то ещё не было — на ночь они поднимались в лагерь. Гномий храп наряду с покапыванием воды со стен эхом разлетался по коридорам.