Ветерок через приоткрытое окно тихонько колыхал шторы, чуть позвякивали подвески люстры из муранского стекла. Эту люстру они с Павлом покупали вместе и привезли из Венеции. Как-то они бродили по каменным улочкам этого сказочного города и недалеко от площади Святого Марка наткнулись на небольшой сувенирный магазинчик. «Смотри, какая красота!», – сказал Павел, показывая на люстру, висящую под потолком в самом дальнем углу. Анна не сразу заметила эту люстру, а когда увидела, поняла: это шедевр! Анна тогда подумала: «Как все-таки мы с ним похожи! Нам нравятся одни и те же вещи, он тонко чувствует красоту. Да мы созданы друг для друга!». Люстра, действительно, была хороша. Немного вычурная, но стильная, она так и просилась, чтобы ее забрали из этого непритязательного магазинчика в какой-нибудь элегантный дом. Они и забрали. Купили, притащили в Москву, и теперь она висит тут и напоминает Анне о той поездке и о том, что у них с Павлом много общего. «Может, еще все наладится, – думала Анна, глядя на люстру. – Может, будет у нас прочный брак, дети, и наш дом оживет… Будет суматоха, детские крики, повсюду разбросанные игрушки и детские вещи. И Павел будет чаще бывать дома», – она убеждала себя, но не очень-то себе верила.

Анна вспомнила о Зойке. Она все время о ней вспоминала, когда думала о детях. Зойка была дочерью приятеля отца. Приятель был из литературной среды. Правда, сам он писать не умел, зато мастерски критиковал то, что написали другие. В общем, был известным литературным критиком и при этом вполне адекватным мужиком. Он хорошо разбирался в искусстве, и с ним было интересно. А вот его супругу Анна не любила. Супруга была толстой хамоватой теткой, ярко накрашенной и крикливо одетой. И всегда задавала бестактные вопросы.

Давным-давно, когда Анна только окончила институт, критик с супругой пришли к ним на ужин. Супруга критика весь вечер хвасталась Зойкиными успехами. Хвасталась она каждый раз, когда встречалась с родителями Анны. Все эти байки про Зойкины успехи Анна слышала уже не в первый раз. Успехи, собственно, заключались в том, что Зойка удачно вышла замуж за дипломата, уехала с ним в Европу и родила двух детей. А теперь Зойка с мужем ждут третьего.

– А Анечка замуж не собирается? – спрашивала в очередной раз родителей Анны жена критика. – И ни с кем не встречается?

Анечка замуж не собиралась и ни с кем не встречалась.

– Она у нас очень разборчивая, – попытался отшутиться отец.

От этих слов Анна вдруг почувствовала себя виноватой. В тот вечер, впервые, к ней пришло стойкое убеждение, что виноваты не родители, не отец, а именно она сама. Виновата в том, что не смогла быть хорошей дочерью и угодить отцу. И хотя родителей уже давно не было в живых, чувство вины, возникшее в Анне в тот день, засело в ней глубоко, побуждая к стремлению стать такой же, как все – нормальной.

***

«Ну все, хватит дурацких воспоминаний, что-то ты, голубушка, разошлась», – подумала Анна. Она встала и потянулась, изгибая спину, как кошка, которая залежалась на диване рядом. Потом налила себе чаю из фарфорового чайника, стоявшего на стильном журнальном столике, и снова устроилась на мягком диване. В воздухе запахло бергамотом и имбирем, этот аромат всегда успокаивал ее. Но сегодня внутри Анны все сжималось от приступов тревоги. Никакого спокойствия и умиротворения, которое она испытывала сегодня утром, и в помине не было.

Она всматривалась в окно и пыталась угадать, в каком настроении сегодня приедет домой Павел. И ей в какой-то момент стало страшно: вдруг она пошла не тем путем, и этот путь не приведет к результату, о котором она мечтала. «Получится ли у нее сейчас изменить что-то в их истории?» – задавала она себе вопрос, который так ее изматывал. Она безумно устала от приступов ярости и агрессии со стороны Павла, которых с каждым днем становилось все больше. Его отношение к ней напоминало маятник, который движется хаотически, вопреки законам физики, в каком-то одному ему известном темпе. Предугадать поведение Павла было невозможно: то он отстранялся и не замечал ее, то вдруг становился чрезмерно заботливым и нежным. «Господи, а как будет сегодня?» – подумала Анна. Но ответить на этот вопрос она не могла.

Да и никто не мог… Только ворона, примостившаяся на ветке березы, как будто что-то знала, или ей просто казалось, что она знает, потому что долго жила на этом свете и многое повидала на своем веку.

Глава 7

Несколько прошедших недель были для Павла непростыми. Переговоры, бесконечные встречи, обсуждения – на кону стояла крупная сделка. Павел знал, какого результата хочет добиться, и теперь ловил кайф от того, что он точно рассчитал, как расставить «капканы» партнерам, чтобы они согласились на выгодные для него условия. Чутье опытного дельца позволяло ему предусмотреть, где следует надавить, а где – пойти на уступки и ослабить хватку. Эти хитрые уловки должны были привести собеседников ровно к тем решениям, которые были нужны Павлу. Острое ощущение драйва наполняло его. В такие минуты он чувствовал себя демиургом, возможности которого не ограничены. Однако он знал, как важно быть в этот момент внимательным: любое неточное движение может привести к тому, что волна, которая только что несла его к высотам, так же быстро сбросит его вниз и превратит в мелкую песчинку, о которой потом никто не вспомнит. Но именно это ощущение «хождения по краю» давало неповторимую смесь эмоций, которые периодически зашкаливали и приводили к тому пьянящему состоянию, в котором Павел находился сейчас. В такие минуты все начинало плыть перед глазами и внутренности пытались выбраться наружу. Это означало, что таблетки от давления уже не помогут. «Была бы Мила, – подумал Павел, – можно было бы спустить пар. Но эта кукла все испортила! Сволочь неблагодарная, так ей и надо, пусть теперь лежит и гниет в этом убогом гробу, в нелепом свадебном платье, мелкая шлюха!».

Павел как будто специально подбирал отборные ругательства и оскорбления в адрес своего друга. Да, как это не странно, но эта шлюха, как сейчас ее ругал Павел, стала для него тем другом, с которым он мог раскрыться. Думать о ней оказалось по-настоящему больно. Казалось, что сердце не выдержит и разорвется на части, что не хватит воздуха в груди, что он задохнется от этой несправедливости, от этой потери, от всех этих мыслей. Они роились как надоедливые мухи, и остановить их не было никакой возможности. «Нет, ну вот кто ее мог так нарядить! – зудела очередная муха-мысль. Похоже больше на дурацкую шутку, чем на проводы в последний путь… Хотя, это и был ее наряд, он забыл, как она танцевала в нем перед ним, как когда –то его собственная мать…».

***

Однажды они с Милой в хлам напились.

У Милы была какая-то невероятная способность много пить и казаться трезвой. Павлу это нравилось, можно было расслабиться, не то что с Анной, которая выпивала бокал вина и у нее начинала болеть голова, настроение портилось, в общем посидеть с ней, расслабиться, поговорить по душам, когда душа требовала этого, было не возможно. А тут совсем иное. Безудержное веселье, отсутствие тормозов, поддерживает любой кипиш и делает это так искренне, что веришь, что ей это все нравится. Но один раз они накидались так, что еле ворочая языками, и им пришло в голову рассказывать друг другу истории из своего детства и юности.

В школьном спортзале грохочет музыка и мигают разноцветные огни, все ребята с параллели разбрелись по парам и компашкам, и никому нет дела, что Мила одна сидит в углу. Наряд, на который она возлагала столько надежд, увы, не добавил очков в глазах одноклассников, и ни один мальчик так и не захотела с ней танцевать. Да это и понятно, она в школе была чудной и изгоем. В младшей школе она могла засидеться на уроке и не выйти в туалет и понять, что произошло, только когда звучал смех и учительница выводил ее из класса. Она могла засмеяться на уроке просто так. Или ходить на перемене и с кем-то разговаривать. Или встать и начать ходить по классу, подходя и разглядывая одноклассников. Или просто застыть у окна и долго смотреть в даль. В общем одноклассники считали ее сумасшедшей и сторонились. Трогать боялись, так как директриса взяла над ней шефство, когда-то она сидела за одной партой с матерью Милы и в память про детские годы, держала в школе этих странных сестер. Старшая вообще-то была обычной. Вернее, очень красивой, от слова очень, в отца пошла девица. Директриса помнила, что сама заглядывалась на этого парня, а он выбрал Наташку. Но, как и отец, который не пропускал ни одной юбки и стопки, Ленка похоже была такой же. В общем о ней уже ходила слава «прости господи».