– Не стоит извиняться, дорогая, – успокаивающе произнес юрист. – В этой стране никто не мог по-настоящему уединиться с середины двадцатого века. Да что там говорить! Я могу позвонить одному своему знакомому, и он сфотографирует вас в вашей ванне, а вы ничего об этом и не узнаете.

– Правда? Ужасная идея. Сколько он берет за такую работу?

– Много. Его гонорар зависит от трудности и риска попасть под суд, но не меньше двух тысяч наличными. Но он хорошо знает свое дело.

– Подумать только… – Юнис задумалась, а затем улыбнулась, – мистер Саломон, если вы когда-нибудь решите получить такое фото, то позвоните лучше мне. У моего мужа есть отличная китайская камера, и я бы предпочла, чтобы меня фотографировал он, а не какой-то незнакомец.

– Призываю вас к порядку, – мягко сказал Смит, – Юнис, если вы хотите продавать похабные фотографии этому старому развратнику, делайте это в свободное от работы время. Я ничего не знаю об этих приспособлениях, но знаю, как разрешить эту проблему. Юнис, идите туда, откуда они меня телеметрируют – я думаю, где-то рядом с верхним залом. Там вы найдете мисс Макинтош. Побудьте там около трех минут. Я две минуты подожду, а затем крикну. «Мисс Макинтош! Миссис Бранка у вас?» Если вы меня услышите, мы будем знать, что нас подслушивают. Если нет, то приходите назад через три минуты.

– Слушаюсь, сэр. Должна ли я как-нибудь объяснить мое присутствие мисс Макинтош?

– Наврите что-нибудь. Я лишь хочу знать, слышит ли она нас.

– Слушаюсь, сэр.

Юнис направилась к двери. Она нажала на дверной выключатель как раз, когда раздался гудок. Дверь резко отодвинулась в сторону – и за нею оказалась мисс Макинтош. Она едва не подпрыгнула от удивления, затем пришла в себя и спросила, обращаясь к Смиту:

– Могу я зайти на минутку?

– Конечно.

– Спасибо, сэр.

Медсестра подошла к кровати, отодвинула экран, нажала четыре кнопки и снова задвинула экран.

– Теперь у вас полное уединение, сэр… что касается моего оборудования.

– Спасибо.

– Я не должна отключать голосовые мониторы без разрешения доктора. Но вы в любом случае могли бы не беспокоиться. Я уважаю право пациента на уединение так же, как и доктор, и никогда не слушаю разговоры больных. Я их не слышу, сэр.

– Не петушитесь. Если бы вы не слушали, откуда бы вы знали, о чем мы здесь говорили?

– Вы упомянули мое имя. Когда я слышу свое имя, я начинаю слушать. Это условный рефлекс. Хотя, я думаю, вы мне не верите.

– Напротив, верю. Сестра, пожалуйста, включите то, что вы там выключили. И помните: я хочу, чтобы меня никто не подслушивал… а я постараюсь не произносить вашего имени. Но я рад узнать, что могу так легко вас вызвать. Для человека в моем состоянии это большое удобство.

– М-м… хорошо, сэр.

– И я хочу поблагодарить вас за то, что вы миритесь с моими причудами и гнусным нравом.

Сестра почти что улыбнулась.

– Бывает и хуже, сэр. Я как-то два года проработала в психбольнице.

Смит удивленно взглянул, затем нахмурился.

– Черт возьми! Это там вы так невзлюбили подкладные судна?

– Да, именно. А теперь, если вы позволите, сэр…

Когда она ушла, Саломон спросил:

– Вы действительно думаете, что она не будет слушать?

– Конечно же будет, она не сможет удержаться. Точнее, она будет усердно пытаться не слушать. Но она горда. А я лучше положусь на гордость, чем на всякие приспособления. Ну ладно, я уже начинаю уставать. Суть дела в следующем: я хочу купить тело. Молодое тело.

Юнис Бранка, казалось, никак не прореагировала на эти слова. Лицо Джейка Саломона приняло непроницаемое выражение, которое он использовал для игры в покер и в разговорах с прокурорами. Наконец Юнис спросила:

– Я должна это записать, сэр?

– Нет. То есть да. Велите своей швейной машинке сделать по копии для каждого из нас и сотрите пленку. Мою копию положите в досье для уничтожения, свою тоже положите в досье для уничтожения, а вы, Джейк, спрячьте вашу копию в досье, которое вы используете, чтобы надуть этот чертов отдел государственных сборов.

– Я спрячу ее еще надежнее – в досье неоплатных должников. Иоганн, все, что вы мне говорите, конечно, останется между нами – ведь я ваш адвокат, – но я должен заметить, что правила запрещают мне давать клиенту советы, как нарушить закон, или позволять клиенту обсуждать подобные намерения. Что касается Юнис, то все, что вы говорите ей или в ее присутствии, не является доверительной информацией.

– Да бросьте вы это, старый трусишка; вот уже много лет вы дважды в неделю даете мне советы, как обойти закон. А что касается Юнис, так у нее можно получить какую-нибудь информацию, лишь полностью промыв ей мозги.

– Я не говорил, что всегда придерживаюсь правил;

я лишь напомнил, что они требуют. Я не буду отрицать, что в моей профессиональной этике есть немало прорех, но не стану связываться ни с похищением трупов, ни с киднепингом, ни с подпольными рабовладельцами. Любая уважающая себя проститутка – я имею в виду себя – знает меру.

– Джейк, избавьте меня от проповедей; то, что я хочу, вполне этично и морально. А ваша помощь мне нужна, чтобы все до последней буквы было по закону. Я немею перед законом, но в то же время вынужден быть практичным.

– Надеюсь, что это так.

– А я точно знаю, что это так. Я хочу купить тело законным путем. Это исключает кражу трупов, киднепинг и рабство. Я хочу заключить законную сделку.

– Это невозможно.

– Почему? Возьмите хоть это тело, – сказал Смит, указывая себе на грудь. – От него пользы меньше, чем от навоза; я могу завещать его медицинскому институту. Вы же сами говорили, что могу.

– Давайте говорить прямо. В Соединенных Штатах закон исключает собственность на человека. Тринадцатая поправка к Конституции. Отсюда следует, что ваше тело не является вашей собственностью, следовательно, вы не можете его продавать. Но труп – собственность… э-э… загробного мира… хотя с трупами обычно обращаются не так, как с прочим имуществом. Если вы хотите купить труп, это можно организовать. Но кого это вы совсем недавно называли вурдалаком?

– Что такое труп, Джейк?

– Это мертвое тело, обычно человеческое. Такое определение дает словарь Уэбстера. Юридическое определение сложнее, но сводится к тому же.