– Никель?

– Пятицентовая монета. Их делали из никелевого сплава. Десятицентовые монеты и доллары чеканились из серебра. Когда я была ребенком, были даже золотые деньги. Затем, во время Великой депрессии, я осталась совсем без денег, и мне помогали другие люди, а позже я помогала, иногда тем же самым людям. Но раздавать деньги в больших количествах я начала только тогда, когда у меня стало больше денег, чем я могла потратить или хотела бы вложить куда-нибудь, а налоговые законы того времени были такими, что было выгоднее раздавать деньги, чем держать их у себя.

– Какие смешные законы! Я вот никогда не платила налогов.

– Вы только думаете, что не платили. На самом деле вы начали платить с того дня, когда родились. Может быть, когда-нибудь мы победим смерть, но вряд ли мы сможем победить налоги.

– Ну… не стану спорить, Джоанна. Вы в этом разбираетесь лучше меня. Сколько денег вы раздали?

– До второй мировой – не больше нескольких тысяч. Большей частью давала взаймы, зная, что деньги мне не вернут. Многие годы я вела учет своих должников, а однажды взяла и сожгла все эти записи и вздохнула с облегчением. С тех пор я раздала несколько миллионов, но можно уточнить эту цифру у моего бухгалтера.

– Несколько миллионов?! Долларов?

– Послушайте, ласковая моя, пусть это вас не удивляет. За определенной чертой деньги перестают быть деньгами, они становятся лишь цифрами в бухгалтерии или магнетизированными точками в компьютере.

– Не то чтобы я была удивлена. Просто это привело меня в некоторое замешательство. Джоанна, я просто не могу представить себе такую сумму. Я понимаю, что такое сто, даже тысяча долларов. Но такая сумма все равно что государственный долг; для меня это что-то совершенно нереальное и непонятное.

– Для меня тоже, Гиги. Это похоже на игру в шахматы, когда играешь ради самой игры. И я устала от нее. Послушайте, вы не позволяете мне купить продукты, хотя я и помогаю вам их есть. А миллион долларов вы бы приняли от меня?

– …Нет! Я бы испугалась.

– Это даже более мудрое решение, чем то, которое вы приняли до завтрака. Хоть зови сюда Диогена!

– Кто он?

– Греческий философ, который пытался найти честного человека, да так и не нашел.

Гиги задумалась.

– Я не очень честная, Джоанна. Но думаю, что я нашла честного человека. Это Джо.

– Я тоже так думаю. Но, Гиги, можно мне объяснить, почему я считаю, что вы поступили правильно, сказав «нет»? Конечно, это была шутка, что-то вроде шутки, но, если бы вы сказали «да», я бы не пошла на попятную. Но мне было бы неприятно платить вам лично. Хотите, скажу почему? Почему плохо быть богатым?

– Я считала, что богатым быть весело.

– Да, весело, в некотором смысле. Когда человек богат – а я богата – деньги дают ему власть. Я не хочу сказать, что власть – это плохо. Возьмите меня, например. Если бы у меня не было этой власти, я бы сейчас с вами здесь не болтала; я была бы на том свете, а не на этом. А мне нравится на этом, где вы меня обнимаете, а Джо рисует нас, потому что считает, что мы красивы… а мы действительно красивы. Но власть – палка о двух концах: богатый мужчина или богатая женщина, у которых она есть, не может от нее избавиться. Гиги, когда вы богаты, у вас нет друзей, одни лишь бесконечные знакомые.

– Десять минут, – сказал Джо.

– Отдыхаем, – сказала Гиги.

– Хм… Но мы и так отдыхали.

– Встаньте и потянитесь, день будет долгим. Если Джо говорит, что мы позировали пятьдесят минут, так оно и есть: он пользуется таймером. И выпейте чашку кофе. Я тоже выпью. Джо, ты будешь кофе?

– Да.

– Можно посмотреть?

– Нет. Может быть, в обеденный перерыв.

– Вероятно, у него что-то получается, Джоанна, иначе бы он и не заикнулся об обеденном перерыве. Джо, Джоанна говорит мне, что у богатых не может быть друзей.

– Минутку, я еще не все сказала. Гиги, богатый человек может иметь друзей, но только из тех, кого не интересуют его деньги. Как вот вас или Джо. Но и этого недостаточно, чтобы он стал другом. Сперва его надо найти. Затем вы должны узнать, что он не интересуется вашими деньгами, а это иногда очень трудно. Таких людей немного, даже среди богатых. Затем надо завоевать его дружбу… а богатому человеку это труднее, чем другим людям. Богатый человек всех подозревает и всегда настороже с незнакомыми – а так друзей не завоевать. Так что в целом это верно. Одни лишь знакомые, которых вы держите от себя на некотором отдалении, потому что раньше вы уже на этом обжигались.

– Джоанна, мы ваши друзья.

– Надеюсь. – Джоанна серьезно посмотрела на Гиги и ее мужа. – Я чувствовала вашу любовь, когда мы сидели в круге. Но это будет нелегко, Гиги. Джо смотрит на меня и не может не вспоминать при этом Юнис, а вы смотрите на меня и не можете не думать, какое впечатление это производит на Джо.

– Это не так! Джо, скажи ей.

– Гиги права, – легко заверил Джо. – Юнис умерла. Она хотела, чтобы вы получили то, что у вас есть. И когда мы сидели в круге, мое сердце успокоилось.

(– Босс, вы не против, если я выйду из вас на минутку и немного побуду сама собой? Девушке приятно, когда из-за нее хоть немножко страдают.

– Юнис, мы не должны делать ему больно. Нам едва удалось успокоить его.

– Я знаю. Но когда он нас в следующий раз поцелует, у меня будет большой соблазн сказать ему, что я здесь.

– Ом мани падме хум.

– Ом мани падме хум… и наплевать на вас и на вашего, Диогена. Давайте поедем домой и позвоним Роберто.

– Дорогая, мы останется здесь, пока не получим все, что нам надо.

– Хорошо. Эта Гиги такая же ласковая, как и Вини, правда?)

– Джо, я хочу, чтобы мы всегда оставались друзьями и не размыкали круга в наших сердцах. Но я не хочу драматизировать ситуацию. Это было бы несправедливо к вам, к Гиги… даже ко мне. Гиги, я не говорила, что у меня нет друзей. Они у меня есть. Вы двое. Врач, который позаботился обо мне и которому мои деньги были безразличны. Медсестра, на которой он скоро женится и которая мне стала почти что сестрой. Мои четыре телохранителя… я очень старалась сделать их своими друзьями, Джо, потому что я знала, что они были вашими друзьями и друзьями Юнис. Но странная ситуация, для них я скорее ребенок, о котором они заботятся, нежели работодатель и друг. И один друг, всего лишь один друг, который остался у меня с тех пор, когда я еще была Иоганном Смитом – богатым, влиятельным и ненавистным для большинства.