К л а в а. И что же ты собираешься ей написать?
В е р а. Я, Клава, не знаю, какая она, эта самая Иванеева, но раз она пишет Володьке, раз у них есть какие-то отношения между собой, то она должна знать про него всю правду. Какой он есть на самом деле… Думаете, мне легко такое писать? Ведь я так верила в Володьку, так любила его. А каким он оказался? Сначала я ревела, но теперь все. Напишу Иванеевой правду, пусть тоже знает. И пусть сама решает, достоин он или недостоин…
К л а в а. У тебя доброе сердце, Верочка…
В е р а. Для кого, может, и доброе, а для кого такое, что не обрадуется!
К л а в а. Это значит — для брата, да? А он, по-моему, совсем не плохой человек.
В е р а. Это по-вашему. А я знаю, что о нем люди говорят! Позор!
К л а в а. Говорить-то все можно…
В е р а. Дыма без огня не бывает, если хотите знать!
К л а в а. Он был здесь внимательным, заботливым врачом. Бывало, к больным и без приглашения забежит проведать. На улице встретит — поинтересуется о здоровье… Конечно, на всех не угодишь…
В е р а. Вот именно!
К л а в а. Да и в поликлинике у него, слышала, какие-то нелады начались.
В е р а. Еще бы! Доктора Реброва со света сживал! Из одной зависти! Надо же!
К л а в а. Да чего ему завидовать? Старый, жадный!
В е р а. А кого здесь больше уважали? Реброва или Володьку? К кому больше ходили лечиться?.. Вот он, если хотите знать, и решил отбить у него славу.
К л а в а. Хороша слава — по пятерке за прием драть! Ведь он и на дому принимал. Деньги так и лежали на столе кучей, чтоб неудобно было заплатить меньше.
В е р а (изумленно). Ребров? Такой маленький, симпатичный старичок?
К л а в а. И не только деньги — масло, мед, яички — все брал. А ты думаешь, Владимир Сергеевич не знал этого? Не видел?
В е р а (помолчав). Значит, видел и все-таки сбежал? Тем хуже!
К л а в а. Ведь к Реброву здесь привыкли, он лет тридцать в этих краях. А Владимир Сергеевич — человек новый — все увидел, понял… Какая же тут зависть?.. Конечно, Ребров тоже не сидел сложа руки. Нашлись у него и заступники.
В е р а (тихо). А у Володьки?
К л а в а. Да были вокруг него люди, но он все хотел сам да сам… В этом, наверно, есть его беда… А потом стали про Владимира Сергеевича пускать нехорошие слухи, будто он делает это из зависти. Неприятности на работе пошли, одно к одному. Тогда он взял и уехал.
В е р а. А Ребров?
К л а в а. Остался.
В е р а (недоуменно). Как же так? Ведь все вышло наоборот!
К л а в а. То ли у него сил не хватило, то ли послушался кого, то ли еще что, не знаю…
Пауза.
В е р а. Господи, до чего же кругом сложная жизнь?
К л а в а. И если уж ты от сердца хочешь помочь своему брату, то возьми и напиши Иванеевой про все это. Ты мне веришь?
В е р а. Конечно, Клавочка! Я всегда верю в то, что лучше…
К л а в а. Вот и напиши ей, этой Иванеевой: если вы серьезно любите Володю, то найдите его и поддержите…
В е р а. Так прямо и написать?
К л а в а. Ну, раз у них такие отношения…
В е р а. Конечно, такие! Какие же еще?.. И добавить, что мы тоже будем искать Володьку!
К л а в а. И если найдем первыми, то сразу же сообщим, где он…
В е р а (горячо). И пускай она его забирает и вместе с ним приезжает сюда! Обязательно сюда, потому что Ребров-то остался… А что мы найдем Володьку, пусть не сомневается! И что он вернется сюда, назло всем ребровым и неребровым, тоже пусть не сомневается!.. А?
За окном раздается треск подъехавшего мотоцикла.
Ой, Георгий Иванович приехал!..
К л а в а. Что-то рано сегодня. (Уходит.)
В е р а (вслед ей). Большущее спасибо, Клавочка! Ведь получилось готовое письмо! Только переписать начисто — и все! (Уходит на веранду.)
За дверью голоса Клавы и Синяева. Входит К л а в а, придерживает дверь. Появляется С и н я е в, нагруженный целой коллекцией каких-то деревянных лесенок, спинок, рам.
К л а в а (изумленно.) Что это такое?
С и н я е в. А черт его разберет! Просил присмотреть в городе обычную детскую кроватку, а привезли какой-то комбайн… Уф!
К л а в а. Нет, серьезно.
С и н я е в. Говорю же: комнатный комбайн для ребенка. Мебельная новинка. Самому так объяснили. Можно составить кровать с подъемным матрацем, подвижную оградку для первых шагов, обеденный столик со стулом. Имеется даже стулик с дыркой и еще что-то… Прохоров привез, любезность сделал, не отказываться же теперь… Сейчас попробуем. (Сооружает некое геометрическое целое, напоминающее сложный цирковой снаряд. Рассматривает.) Черт знает что!
Клава хохочет.
Да перестань ты! (Проводит очередную операцию, в результате получается подобие клетки.)
К л а в а (сдерживая смех). Теперь как будто похоже.
С и н я е в. На что? А куда ребенка класть?
Коротко постучавшись, вбегает Н ю р к а.
Н ю р к а. Здравствуйте… Что это у вас? Никак кроликов разводить собрались?
С и н я е в. Вот что. Занимайтесь-ка этим хозяйством сами. У меня и без того хлопот сверх плана. Обед, надеюсь, готов?
К л а в а. Конечно. Я подам в садике, хочешь?
С и н я е в. Только, пожалуйста, поскорее.
К л а в а (Нюрке). Я сейчас, подожди. (Синяеву) Да, Георгий, там тебе письмо на столе. (Уходит.)
С и н я е в. Какое еще письмо?
Н ю р к а (задумчиво). Письма пишут, письма пишут, письма некуда девать…
С и н я е в (распечатывает, конверт кладет в карман, пробегает глазами письмо). Черт! Додумалась же…
Подходит К л а в а.
К л а в а. От кого же?
С и н я е в (прячет письмо в карман). Да так. По делу.
К л а в а. А я смотрю — почерк какой-то незнакомый. (Уходит.)
Синяев подходит к телефону, снимает трубку.
С и н я е в (в трубку). Соедините со станцией… Кузьмин? К тебе там брус прибыл?.. Так, а какого же беса маринуешь? Ну да, а машина обратно порожняком пришла. Нет уж, голубчик, я тебя не режу, и ты меня не режь… Ладно, только смотри — уговор дороже денег. Всего. (Вешает трубку. Достает из кармана папиросы, на пол падает только что полученное письмо. Синяев не замечает этого, закуривает.)
Г о л о с К л а в ы. Георгий!
С и н я е в. Иду! (Проходя мимо Нюрки) Ты что-то у меня спросила?
Н ю р к а. Нет. Ничего. В окошко смотрю и молчу.
С и н я е в. Ну, ну. (Уходит.)
Выходит В е р а с ручкой в руке.
В е р а. Клавочка… (Видит Нюрку и замолкает.)
Н ю р к а. Обожди. Сейчас будет.
В е р а (смерив Нюрку с головы до ног). А я сама не догадалась.
Н ю р к а (усмехнулась, запела вполголоса, глядя прямо на Веру).
Полюбил меня сапожник,
По пятам за мной ходил.
С моих туфелек модельных
Глаз влюбленных не сводил.
И никак я не пойму,
Чем понравилась ему:
То ли ножками босыми,
То ли босоножками…
Вера с полнейшей невозмутимостью собирает со стола оставшиеся листки, поднимает с пола оброненную Синяевым бумажку, кладет к своим, и как бы в отместку Нюрке громко поет песенку про двух медведей.
