— Ка-а-ких побегов? — задохнулся надеждой Тишка.

— Вот я и говорю, что ты не знаешь истории революционного движения, — важно пояснил Алик. — Дзержинский из царской ссылки убегал? Убегал. Знаменитый революционер Камо устраивал прямо из-под носа жандармов побеги своих товарищей из тюрем? Устраивал.

— А ка-а-ак? — не унимался Тишка.

Славка слушал Алика, тоже разинув рот. Алик видел это, задирал нос выше и ещё чётче печатал шаг.

— Существуют разные способы — и перекидные верёвочные лестницы, — перечислял он, — и подкопы под тюремные стены, и каким-нибудь образом переданные заключённым напильники для перерезания металлических решёток на окнах…

— Каким каким-нибудь образом? — Тишка весь подался к Алику, но тот ушёл от прямого ответа.

— Ну-у, — пожал он плечами. — Это зависит от конкретных условий… Ты, Тихон, не беспокойся, чилийцы сами найдут способ выручить Корвалана. Уже кое-кого удалось спасти. В газетах называли ряд счастливых имён… — Алик попытался эти имена вспомнить, закрыв ладонью глаза: видно, свет мешал ему как следует сосредоточиться. — У них непривычные для нас имена, трудно запоминаются. Я, конечно, могу в бумагах найти. Меня Петя-Трёшник заставлял проводить политинформацию…

— Так и у вас было? — обрадовался Тишка.

— Ну, мы же не отстаём от жизни, — улыбнулся Алик. — Но мы старшеклассники… И проводим эти классные и внеклассные часы сами… О Корвалане, к примеру, было поручено мне.

Он подошёл к книжной полке — книг у него было набито втугую — и пробежался взглядом по корешкам:

— Кажется, над книжками клал… A-а, вот же, — Алик достал лист, на который была наклеена какая-то картинка. — Вот я показывал портрет дедушки Лучо, нарисованный одним из заключённых в фашистской тюрьме.

Тишка дрожащей рукой взял тетрадный листок с наклеенным на него рисунком.

Корвалан сидел на кровати, закутанный в одеяло, и читал книгу. Чёрная кепочка была надвинута на лоб до очков. Тишка разглядел на Корвалане пиджак и свитер — и почувствовал, какой ходод в камере.

— Они же его заморозят, — чуть не всхлипнул он.

Алик величественно успокоил его:

— Все революционеры прошли через такой ад…

Тишка прочитал под рисунком стихотворение:

От Сантьяго до жаркой пустыни,

Вдоль бескрайних морских берегов,

К счастью тянутся люди простые,

Разорвавшие цепи оков…

(Из чилийской песни «Венсеремос»).

Оков на Корвалане не было видно, но художнику могли и не разрешить их рисовать. Тюрьма есть тюрьма.

— А это он в каком лагере? — спросил Тишка.

Алик не знал.

— А в каком он сейчас сидит?

— Ты знаешь, я не задавался этим вопросом. Знаю, что он сейчас в женском монастыре, который переделан в тюрьму.

А вот Мария Прокопьевна знала. Даже Тишка запомнил, что Луис Корвалан уже более полугода находится в монастыре «Три тополя», расположенном на окраине города Сантьяго, чилийской столицы. Но Тишка не стал Алика раздражать своими познаниями. Пускай заблуждается, что он один умный. А то скажи, так опять выставят Тишку за дверь. Алик уже забыл о тех счастливых именах, которые хотел назвать Тишке, а Тишка после рисунка загрустил ещё больше: Корвалан на рисунке сосредоточенно читал книгу, а значит, о побеге ему никаких намёков от революционеров не было. До суда же осталось совсем немного…

— Ой, что и будет… — вздохнул он.

Славка тут же воспользовался его вздохом:

— Опять ударился в панику!

Нет, они не знали того, что знала о Корвалане Мария Прокопьевна, иначе бы так не бодрились.

Документы, письма, свидетельства очевидцев

«Поздно ночью 11 сентября 1973 года чилийцы увидели на экранах своих телевизоров военную хунту. В полном составе. Трёх генералов и одного адмирала. Людей с каменными лицами над прусскими воротничками парадных мундиров. С блестящими в свете «юпитеров» погонами. При всех регалиях. С пустыми, тупо глядящими в телевизионные камеры глазами.

Их мало кто знал в стране. Их имена были неизвестны чилийцам. Их голоса слышали разве что офицеры на штабных совещаниях или солдаты на плацах во время парадов.

Узурпаторами назвал Луис Корвалан генералов, захвативших власть в Чили. Он не побоялся их так назвать, глядя в лицо тюремщикам, которые грозили ему смертью. «Кто они, эти господа, чтобы угрожать мне! — воскликнул руководитель чилийских коммунистов. — Я ответствен только перед трудящимися».

Из газет.

«Его взяли в двух шагах отсюда, взяли в доме одной моей подруги 27 сентября, через две недели после путча. Сантьяго был завален убитыми, стреляли и ночью и днём. Тогда я подумала: вот и его убили…»

Из рассказа Лили Кастильо де Корвалан, жены Генерального секретаря Компартии Чили.

«27 сентября, около четырёх часов пополудни, мы услышали шум машин на улице. Через окно третьего этажа я увидела, как военные, подъехавшие на автобусах, оцепляют наш квартал.

Мы сидели в полной тишине. В дверь застучали. Женщина, жившая внизу, крикнула: «Сеньоры нет дома, и сына её тоже нет. Сеньора ушла и ещё не вернулась».

Наконец они ушли. День был мрачный, начался проливной дождь.

Минут через пятнадцать солдаты вернулись. Они взяли у соседей лестницу, влезли на наш балкон, выломали двери, разбили окна.

Прибыли они опять на армейских автобусах. Военных было человек пятьдесят или больше, все с автоматами. Когда они влезли через окно, я сидела на кровати.

Они спросили: «Вы что, не слышали, как мы стучали? А если слышали, то почему не открыли дверь?» Я сказала, что слышала шум и очень испугалась. Поэтому не открыла.

Корвалан перешёл в другую комнату. Меня заставили спуститься вниз и открыть дверь офицеру.

Когда я вернулась, Корвалан был совершенно спокоен. Он попросил у меня свой чемоданчик и плед. Затем неторопливо уложил вещи, хотя нас подгоняли, толкали автоматами, держали под прицелом. В квартире было человек тридцать военных, они простукивали стены, рылись в вещах и книгах, открывали ящики. Наконец нас посадили в автобус и отвезли в школу войск связи. Здесь нас разделили.

Мы там находились довольно долго, часа два или три.

Потом нас вывели на улицу и на другом автобусе отвезли в военное училище Бернардо О’Хиггинса.

Шёл проливной дождь, наступила ночь. Нас держали во дворе. Наконец появился полковник Флооди. Высокомерным тоном он заявил, обращаясь к Корвалану: «Значит, вы скрывались, преступник?..»

Корвалан держался твёрдо и на крики и оскорбления этого офицера отвечал с достоинством, уверенностью, большой выдержкой.

В училище с нами обращались как с военнопленными. Ночью не давали спать, постоянно устраивали переклички. Нас всё время оскорбляли, называли преступниками…»

Из рассказа подруги Лили Кастильо де Корвалан.

«Несколько дней я был заперт в небольшом помещении. Часовой всё время держал меня на прицеле. Иногда в каморку бросали матрас, но площадь была так мала — 2, 5 квадратных метра, — что я не мог лечь и вытянуть ноги. Никакой связи с внешним миром и самое жестокое обращение… Затем меня перевели в другое помещение — на четвёртом этаже. Хунта решила любой ценой сломить мою волю. Для этого использовалась, в частности, пытка бессонницей…

Держали свет в моей каморке всю ночь включённым или через каждые 5—10 минут включали либо выключали его. Часовой всё время щёлкал затвором винтовки. Бывало, что на ночь запускали музыку. В этих условиях следовало использовать дневное время, чтобы восстановить силы…»

Из воспоминаний Генерального секретаря Компартии Чили Луиса Корвалана.