– Зачем «ворованное»? Чеченцы не воры. Джохар дал. Пришел и дал людям. Он еще придет. Он все вернет, как было.

– Вряд ли придет – его убили.

– Нет! Вы русские еще услышите про Джохара Дудаева. Услышите, и будете плакать от горя.

– Ну, отец, запугал!

– Я тебя не пугаю, сынок. Я тебя предупреждаю – уезжай домой, пока не поздно.

– Уезжать я не буду, пока не прикажут. Потому что я солдат. Я присягу давал. А вот почему будет поздно, интересно?

– Слушай, как вы нас, чеченцев, называете? Бандиты?

– Ну не все бандиты, есть и мирные люди.

Все три собеседника Дениса громко заливисто рассмеялись, привлекая внимание окружающих.

– «Мирные люди», – больше всех веселился шатен, – Вон видишь, мальчик маленький бегает – дай ему автомат, он будет в тебя стрелять. Старой женщине дай автомат – она тоже будет стрелять. Нет мирных чеченцев, понимаешь! Нет! Я не стреляю в тебя потому, что у меня нет автомата. Денег не хватает купить. Как только достану деньги или автомат – пойду воевать.

Николаев зло осмотрел того с головы до ног и зло бросил:

– Значит, в лесу встретимся!

– Посмотри туда, – пожилой ткнул заскорузлым пальцем в другой конец дворика. Денис повернул голову и взглянул на колоритнейшую фигуру, которую сам уже давно заприметил.

Это был рослый здоровяк. На лице его красовался нос, являющийся гордостью целой нации. На смуглых полных щеках был добротный здоровый румянец. Курчавую черноволосую голову венчала ярко-зеленая тюбетейка с вышивкой. Цветастая рубаха была заправлена в черные шелковые штаны, в свою очередь заправленные в высокие мягкие кожаные ботинки. Его мощный торс крест-накрест обхватывала пулеметная лента, а с шеи свисал ремень с привязанным к нему танковым пулеметом Калашникова – ПКТ. О всяких переделках и усовершенствованиях, которым подвергалось это не предназначенное для стрельбы с рук оружие, можно было судить по тому, что у основания раструба, которым оканчивался ствол, был грубо приварен какой-то металлический штырь, служащий мушкой.

– Это сын нашего муллы, – продолжал пожилой, – Взял в руки оружие, чтобы сражаться с вами.

Денис улыбнулся, его позабавил вид оружия, из которого теперь вряд ли можно стрелять, еще он представил изнеженного толстяка в качестве оппонента в лесной перестрелке.

– Купил он этот пулемет у вас же, у русских. За водку. Ведь вы русские очень много пьете, а мы – нет.

– Совсем, что ли не пьете?

– Совсем. Я не пью, он не пьет, и он не пьет. Пока идет война, никто не пьет!

– Ну не все же время на войне, можно веди иногда, и расслабиться – выпить.

– Нельзя пить. А вдруг меня убьют? Как же я пьяный перед Аллахом предстану?

– Во, блин, даете! – искренне удивился Денис.

– Мы не хотим жить с Россией! Мы хотим жить отдельно, – не замечая восклицания, продолжал чеченец, – И мы будем жить, как захотим. Придет Джохар и поведет нас в новый бой. В истории еще не было случая, чтобы регулярная армия победила партизан. Ни американцы во Вьетнаме, ни Советы в Афгане, ни французы и немцы в твоей России. Нигде, ни в Африке, ни в Америке.

Денис с удивлением смотрел на этого мужика, хоть его и клинило в сторону Дудаева, но в определенной исторической подкованности отказать ему было нельзя. Пауза затянулась, затем Денис неожиданно, даже для себя вспомнил:

– Было! В Америке индейцев просто истребили.

Глаза чеченцев вспыхнули яростным огнем. Николаев подумал, что своими словами сам спровоцировал их, но ответить они не успели. Ворота распахнулись и показались генерал Тихомиров и бывший полковник Масхадов.

Генерал в сопровождении телохранителей быстро прошел к машине.

Николаев цепким взглядом еще раз окинул свой сектор наблюдения, поправил на себе оружие и сказал:

– Ну что же, на войне, как в любой драке, у каждого своя правда. Я, надеюсь, в спину стрелять не будете?

– Чеченцы в спину не стреляют! – гордо вскинув голову, произнес до этого молчавший молодой парень в модной рубашке.

Денису, удалявшемуся от них твердым спокойным шагом, очень хотелось верить в эти слова, но на собственном боевом опыте он знал, что это не так.

Он чувствовал, как десятки яростных взглядов толкали его в спину и буравили затылок. Так хотелось оглянуться, а, оглянувшись, не увидеть направленный на него и его товарищей ствол. Но он не станет этого делать, потому что он знал, что тогда он проиграет одну из важнейших для себя битв – битву характеров.

Пролетел июнь, подходил к концу июль. Обстановка в республике изменилась. Начался вывод войск. Некоторые части уже погрузились на эшелоны и отправились домой. Поговаривали, что и их бригада вот-вот будет выведена, ходили сплетни про разные сроки. А пока боевых действий никаких не было. Жизнь в лагере дольше походила на мирную жизнь воинского гарнизона. Какие-то построения, занятия, утренние осмотры даже начались. Единственным развлечением была поездка в Ханкалу на сопровождение колонны.

Богучарцы все чаще собирались вчетвером – Николаев, Кучин, Швец и Пузаев, и придавались мечтаниям, как они дома будут отдыхать и отрываться. До конца командировки совсем немного – 14 августа домой.

Дни ползли один за другим. Пришло приказание – готовиться к выводу. Сначала разкомплектовали все БМП в роте. Потом и вовсе оставили по одной на взвод, остальные сдали. Те, что остались, были годны разве что только как транспортное средство, стрелять они не могли и, были слепы.

Чемоданное настроение все больше усиливалось. В воздухе уже запахло домом. Но шел день за днем, начался август. Богучарцы уже представляли, как рано утром, еще до подъема, их построят перед вертушкой, потом – прыг в нее, и вот они – мирные леса и поля.

Но утром шестого августа их всех разбудила тревога.

Приказ был краткий – загружаться боеприпасами, сухим пайком, и в составе колонны выдвигаться в Грозный, там что-то началось.

И действительно началось. Грохот взрывов и стрельба были слышны на подъезде к городу. На улицах шла настоящая бойня. Из каждого подвала, из каждой щели в руинах хлестали свинцовые очереди. Из-за каждого забора, из-за каждого угла мог выскочить гранатометчик. С крыши и окон били снайпера.

Разведчики дрались отрешенно. Налетая на шквал огня, залегали, обходили, выбивали из укрытия. Несли потери, отходили под бешеным натиском. В кровь кусали губы, сдирая кожу на пальцах, ползли, вытаскивали себя и своих друзей из-под обстрела. Перебегали, перепрыгивали и снова залегали в кучах битого кирпича и колотого бетона. Воздух, насыщенный запахом пороха и дымом пожаров, дрожал от взрывов и визжал от пуль.

Так прошел первый день. Ночь принесла долгожданную передышку и относительный покой. Передали сообщение из базового лагеря, там тоже идет обстрел, бойцы оставшиеся на охране лагеря, из окопов не вылазят.

С рассветом – новый приказ: передислоцировать в район центрального стадиона. Бой загремел с новой силой. Стадион – некогда красивое здание – был жалкой руиной. По площади перед главным входом пробежали, отстреливаясь, несколько фигур и скрылись в проходе. Кобра махнул рукой – за ними. Снайпер и Швец рванули первыми, Святой за ними. На полном ходу, ворвались в тоннель входа на стадион. Денис увидел вспышку на противоположной трибуне, дымящийся след летящей гранаты, успел крикнуть: «Осторожно!» Но было слишком поздно – взрыв грохнул как раз между Серегой и Лехой. Их разметало в разные стороны. Николаева обдало горячим жаром, отбросило назад и посекло лицо и руки бетонным крошевом. Тяжело поднялся и, не веря в то, что произошло, увидел тела своих друзей – земляков, оба были мертвы. Пока дым и пыль еще не рассеялись, Денис под стеной скользнул внутрь чаши стадиона. Глазами нашел место, откуда был выстрел, засек там фигуру и стал стрелять короткими очередями, пока фигура не дернула в конвульсии плечами и головой и не затихла.

На трибуны уже пробрались и вступили в бой остальные разведчики. Святой вернулся к телам богучаровцев. Рядом сидел Смагленко и держался за окровавленную руку. Рана была не тяжелой, по касательной. Когда с убитыми и ранеными откатились назад, в расположение роты, к Николаеву подошел Байкал.