Я видел на брегу Ундена,

Как плыл надменно черный лебедь.

В тисках великолепья плена

Он смел вокруг величьем веять;

Окрас его и есть мой взор,

Судьба его – мой приговор.

Узрел я родственную душу…

Стою пред ним: ногами в сушу.

Туман над озером седеет,

А черный лебедь не тускнеет;

Все тот же блеск его пера

Мой будоражил ум с утра.

Под ним уснула мирно гладь,

Имея честь сим отражать

Крыла той дивной птицы стать;

А мне бы рукопись в печать!

Мне торопиться в этот час!

Мне отвести с него бы глаз! –

В мгновенье мысли той жестокой,

Поднялся ветер над Унденом,

И тучей томно-светлоокой

Слетелись лебеди катреном.

Как снег белы: большая рать;

Ах, мне бы рукопись в печать!

Мне б поспешить! Но в этот миг

Услышал той я стаи клик:

Сродни горе брюзгливый, громок,

Свиреп, ревуч и жгуче-колок.

Они, как наковальню молот,

Взялись величие терзать:

Окрас его тому ли повод?!

На светлых вправе ль клеветать?!

Эх, мне бы в руки да кирпич,

Прервать сей лебединый линч! –

В мгновенье мысли благородной,

Унялся ветер над Унденом,

А крылья роскоши свободной

Из ига вырвались рефреном;

И скрылся в небе лебедь черный!

Я, року своему покорный,

Помчался дело увенчать:

Успеть бы рукопись в печать!

Вечерний час: ступал обратно

Вдоль брега спящего Ундена;

Мелькает силуэт невнятно:

Всё та же благолепья сцена.

Подкрался, шорох не тревожа,

А в клюве песнь того вельможи…

Проникся ею я до дрожи,

И стих в тиши творю столь схожий:

"Я – ночи сын, Ундена жемчуг.

Мне оберегом стал туман;

Проклятья – ореол легенды,

Вода смывает боль из ран.

Пером я черный, сердцем – белый:

Не грех мой мрак, но мрак мне – блеф.

Вспарю над миром чистотою,

Оковы лжи преодолев;

Меня запомнят, их забвеют:

Я серебрист той чернотой!

Лишь заводь обличает серость:

Пером кто бел – угрюм душой.

Моя краса со мной до смерти:

Не прикасайся, лицемерье,

Пера средь часа круговерти;

Не к лику мне твое творенье.

Пусть эта песнь в глуши Ундена –

Надежд лишь призрак пируэта:

Восславлюсь миру я однажды

Строфой великого поэта!"

Стиха трагичная персона,

Веянья преданности друг:

Слагаю памятник с фасона

Я верных стойкости подруг;

Не леденея на морозе,

С сердец хрустального бокала

Высокой чести данью оземь

Кровь благородная стекала.

Я помню, не предавши тленью,

Что Вашу поступь, Вашу прядь;

И передам сим поколенью

Деянья благородства пядь.

Голубка модного салона,

Острог читинский Вам – супруг:

Нам не узрелась с небосклона

Звезда пленительная вдруг;

Не Ваши ль слезы – нам проклятье:

Убогим, малодушным суд,

Сменившая роскошья платье

На увертюру смрадных руд?

Прости, голубка, мне – потомку –

Дрейфловый профиль и анфас;

Что я – мужчина лишь поскольку…

Но скольким недостоин Вас.

Честолюбив! При всём при этом

Желал я легких рифм поэтам:

Вольтер нутром он аль Марат,

Поэт поэту всё же – брат!

Стихов невзрачных не бывает,

Бывают чёрствые сердца:

Не тот, кто пишет, а читает –

Являет истинность лица;

Элита редкостных пород –

Поэты северных широт!

Под гнётом зла тысячелетий

Лишь проницательнее эти:

И тех великие умы –

Творенье горестной судьбы;

Не те ли – светлая дорога

В веках для тёмного народа? –

И честь, и совесть, и свобода!

Не те ль проводники восхода

Сиянья призрачных надежд

На крах всевластия невежд?

Как безысходно их проклятье:

Тех ценность в тюрьмах, не в карате!

Тех дар ничтожен средь орды,

Чьи представители – рабы;

Слепы, грубы, глупы, немы:

Не свет кумир им, гнусность тьмы!

Но вы – что братья – не мельчайте

В угоду мерзостных смотрин!

Тем память тех не оскверняйте,

Кто рвал оковы паутин

Бесчестья времени и люда,

Где имя каждому – Иуда,

Награда коим – эшафот:

Поэтов северных широт.

По Пречистинке пройду я

Пасынком седой Москве;

Внеурочно, без раздумья

Вновь любим сырой тоске.

Сеченовским переулком

На Остоженку спущусь,

Пусть изысканным притулком

«Geraldine» накормит грусть;

Долгорукого творенья

Сонным воздухом дыша,

Черпаю я вдохновенье

Для уютного стиха;

Осень моросью целует

Гению его лицо:

Улыбнулось умиленьем

Им Садовое кольцо;

Мачехи мила прическа

Пепельною красотой:

Та честна со мной без лоска

И добра своей душой;

Щедрой музою ютимый,

Что дана мне Богом в дар,

Одинокий, но счастливый,

Гоголя почту бульвар;

Сидя кротко на скамейке,

Обниму свою судьбу,

И признаюсь чародейке,

Что люблю мою Москву.

Вкусивший жизнь моею грудью,

Хранимый ласкою дитя,

Молитвой Матери взываю:

Собою не губи меня…

Позволь расправить эти плечи,

Цвести красой полей и рек.

Не будь погибели предтечей,

Мной порожденный человек.

Лиричным именем Россия

Я Господом наречена:

Счастливой быть – моя стихия,

Несчастной слыть – моя судьба;

Беспечною младою девой

Ордою дикой пленена,

И от сестер единокровных

Веками тьмы разлучена.

Угра омыла мои ноги,

Оковам ржавчину вменив;

Невольный брак и дни тревоги

Надеждой светлой заменив.

Рассветом северным сияя,

Стеснение в себе тая,

Я тропами родного края

Вернулась в лоно бытия.

Но настороженные двери

Не впустят сердце за порог;

Укором слышится: «Чужая.

А резус-фактор твой – Восток».

Печаль безропотной заботой

Укрыла боль моей души:

Примерив маску с позолотой,

Я родила детей в глуши;

Плохою матерью не стала:

Хранила сон ваш сенью ив.

Истоком Волги умывала,

О здравье Господа молив;

Подобно россыпи жемчужной,

Покрывши взор своим числом,

Столетия ватагой дружной

На мне селились вы потом;

И чем всегда была горда я

Земных средь лика матерей,

Смогла что, кровью истекая,

Родить талантливых детей!

Я ими Лиру приласкала,

Наукам обустроив дом;

Я ими небо раздвигала,

К далеким звездам став мостом.

Я Александрами воспета,

Петрами глас услышан мой!

Я – мать великого поэта,

И сын мне – космоса герой!

Вкусивший жизнь молочной негой,

Рожденный в муках мной дитя,

Молитвой слезной заклинаю:

Собою не позорь меня…

Смой лихоимства тяжкий грех,

Татьбы следы очисти с рук;

Богата ваша Мать на всех:

И на господ средь вас, на слуг.

Спешите дегтем линчевать

Дитя, что грабит свою мать: