– Двенадцать, – тихонько пискнула Лана.

Мать с тревогой косилась на неё, вцепившись в руки обоих детей. Эл чувствовал, как она сжимает его ладонь всё крепче и крепче.

– Нетронутая?

Лана нахмурила тонкие тёмные брови, силясь понять, что с неё спрашивают.

– Мужчины тебя уже брали? – невозмутимо пояснил свой вопрос незнакомец.

Она замотала головой, стыдливо опуская глаза, румянец пятнами разлился по щекам.

Незнакомец продолжал разглядывать её.

– Хороша, эрр Летар? – не утерпел надсмотрщик.

– Хороша, – без всяких эмоций кивнул высокий торговец. – Эту возьму. Есть у меня один покупатель, большой любитель хорошеньких невинных дев. Уж не знаю, чем они его так прельщают, но платит он за таких наложниц щедро. Так что девочку беру. Сколько ты за неё хочешь?

– Сотню, не меньше!

– Эрр Тандар, я у тебя не всех рабов купить хочу, а одну маленькую тощую девицу, – покривился покупатель. – Мне же ещё на ней заработать надо… Где твоя совесть?

– Совесть, друг мой эрр Летар, в наших делах штука непозволительная, – хмыкнул главный надсмотрщик. – Дешевле девчонку не отдам. В Левенте мне за неё две сотни отсыплют.

– Ладно, – угрюмо кивнул высокий. – За эту дам сотню. А за тех двух, что я прежде выбрал, даже не пытайся столько просить! Сотню за обеих, не больше.

– По рукам! – сразу же согласился Тандар.

Тощий тёмный Летар оглянулся на двух молодчиков, поджидавших чуть в стороне, кивнул небрежно на Ланку. Главный надсмотрщик грубо выдернул девочку из общего строя. Но увести её не успели – до всех наконец-то, разом, докатилось осознание того, что происходит.

– Мама! – отчаянно заблажила сестрёнка, бросаясь обратно к матери.

Лаиса вцепилась в свою девочку так, что не сразу вышло оторвать. Заливаясь слезами, она рвалась вперёд, потом упала на колени, обнимая ноги равнодушно глядящего сверху эрра Летара. Эл ринулся на помощь, но тётка Иланга сцапала его и помешала.

– Пощадите! Не отнимайте! Милосердной Матерью Мира заклинаю, не разлучайте! Умоляю, умоляю…

– Пошла прочь, дура! – замахнулся Тандар.

Но тут уж Эл выскользнул из пальцев Иланги, подскочил, закрывая собой мать, и плеть, взвизгнув коротко, впилась в детскую спину.

– Постой! – Летар остановил вновь занесённую руку, с усмешкой поглядел на Лаису, стоявшую на коленях. – Не разлучать, говоришь? Эрр Тандар, а я, пожалуй, и эту возьму… Только не за сотню!

– Эта тебе на что? – весело рассмеялся главный надсмотрщик, довольный новой сделкой. – Тебе не кажется, что для невинной розы она уже слегка подувяла? У неё вон детей двое…

– Да, не юна… – согласился высокий. – Зато как красива! За что люблю Вифрию – это смешение южной и северной крови родит исключительно красивых женщин. Куда до них герсвальдским… Так что, забираю и дочку, и мамашу! Если никто не купит – себе оставлю. Красивая южанка. Но думаю, с продажей я не прогадаю…

– Мама! – испуганно всхлипнул теперь уже Эливерт, когда помощники Летара, подняли с колен Лаису. – Мамочка!

Он заревел, не сдержавшись, отчаянно цепляясь за её юбку. Лаиса причитала и выла, эхом ей вторила Лана.

– Эрр Летар, может, ты тогда их всех кучей заберёшь? – захохотал Тандар. – Глянь, тут ещё одна баба имеется и мальчонка… Раз у тебя есть покупатели на красивых девочек, может, найдутся и любители красивых мальчиков?

– Нет, с этим не ко мне, – покривился торговец. – Я дела веду с людьми, у которых честь есть. Такую мерзость я не понимаю… Но в Левенте, впрочем, падких до утех с детьми хватает. Предложи его там! А я… Нет, нет!

– Честь есть… Самому-то не смешно? – продолжал усмехаться надзиратель. – Эрр Летар, мы торгуем людьми: я, ты, они, и те, кто их покупает, тоже с нами заодно… Мы продаём жизни. Мы хуже убийц. Мальчики, девочки, мужчины, женщины… Какая разница кому и зачем? Не делай вид, что ты благороднее меня! Тебе также нет дела до того, что сделают с этой девчонкой, как мне нет дела до того, что будет с этим пацаном. В Бездне мы всё равно встретимся все вместе! И я, и ты, и «твои люди чести». Не хочешь их забирать – не надо, но морали меня не учи!

– Я не хотел сказать, что у тебя нет чести, – примирительно кивнул торговец. – Лишь то, что мальчик мне не нужен. Ну а эта… Да она уже стара и уродлива. Такой только в поле пахать. Нет, эрр Тандар, этих оставляю тебе… Идём! Что тут у тебя ещё есть?

И они просто пошли неторопливо дальше, уже не слушая, что творится за их спиной.

А там двое молодчиков тащили прочь к стоявшему неподалёку обозу двух упирающихся, завывающих тоскливо невольниц. За ними пытался бежать ревущий в голос мальчишка. Но его оттащили надсмотрщики, швырнули обратно к притихшей толпе.

Плети засвистели на разные голоса. Но боль ударов не могла заглушить боль разорвавшегося на части сердца.

– Мамочка, мама! Не бросай меня! Лана, мама! Я хочу к маме! Ма-а-а-а-м-а-а-а-а!

– Рот закрой, щенок! Хватит скулить! – Эливерт получил пинок в живот, и на несколько мгновений потерял способность кричать и плакать, только корчился безмолвно.

– Эй! Убьёшь – из жалования заплатишь! – предостерёг Тандар одного из своих людей, заметив бесчинство.

Главный надсмотрщик уже провожал к обозу недавнего своего гостя.

– Поднимайся, гадёныш! Завоешь – пришибу и денег не пожалею!

Эливерта поставили на ноги. Он смотрел, как покатился прочь обоз. Привязанные к нему рабыни оглядывались ещё долго, пока могли хоть что-то различить издали. Он смотрел им вслед, закусив губу, чтобы не орать в голос, слёзы градом катились по лицу. Но в какой-то момент прорвало – будто душу вынули, и она устремилась вдогонку матери.

– Ма-а-а-м-а-а-а! – закричал Эливерт, снова бросившись вперёд.

Его поймали, сбили с ног, снова запели свою кровавую песнь плети. Он понимал, что сейчас его убьют, но это не пугало. Куда страшнее было остаться одному. Навсегда.

– Пощадите, славные эрры! Пощадите! Он уймётся сейчас, он не будет больше кричать!

Иланга неожиданно выдернула его истерзанное тело из-под ударов, оттащила в сторону.

– Хоть звук услышу… – пригрозил кто-то.

– Нет, нет… Он молчит, молчит! – тётка зажимала рот Эливерта грязной ладонью.

Но он и сам уже не плакал и не кричал.

Никогда больше! Ни один из этих мерзких безжалостных взрослых не увидит его слёз. Он больше не будет плакать никогда. Он будет терпеть, как бы ни было больно. Он будет сильным. И однажды они все заплатят за то, что сделали! Они все!

Кто они? Да он и сам не знал. Сейчас это было не так уж важно… Важно, что надо забыть про слёзы, важно, что надо быть сильным, надо выжить, чтобы потом найти маму, освободить её и увезти отсюда прочь, на Юг, где не бывает рабов, и никого не бьют плетью…

***

Он их, ясно-понятно, не нашёл. Ни Лаису, ни Ланку.

В тот день он видел своих мать и сестру последний раз. Он не забывал о них никогда. Нельзя сказать, что сделал всё возможное и невозможное для их розыска, но всё-таки искать пытался. И не терял надежды, что однажды судьба подарит долгожданную встречу. Но этого так и не случилось…

А тогда, в хмурый непогожий день, на дороге в Левент, глядя вслед уезжавшему обозу, он поклялся, что больше никогда не проронит ни одной слезы. И клятву эту до сих пор сдерживать получалось.

В тот день, когда он навсегда потерял своих родных, Эливерт умер в первый раз.

Он остался совсем один, и что-то угасло в сердце навеки. Лаиса ему солгала. Любовь – это никакое ни счастье. Любовь – это боль. Это невыносимая боль и горе. Потому что нет ничего страшнее, чем любить и потерять. Ничего нет в этом мире ужаснее, чем потерять тех, кого ты любишь!

Маму и сестрицу угнали невесть куда. Что стало с отцом, ведает только Дух-Создатель. Скорее всего, сложил голову ещё в родной деревне. Или же попросту удрал в лес (как сказала тётка)… А это ещё хуже, чем если бы он помер.

Эливерт теперь был совсем один, хоть рядом маячила костлявая мрачная тень Иланги. Он знал, что надо быть сильным. Но быть сильным, когда сердце скулит как раненый пёс, невозможно. И он заставил его умолкнуть.