– С сотрясением мозга тебя вряд ли так быстро отсюда выпустят. Так что отдыхай, поправляйся, а мне пора.

– Анжела, погоди минутку. Все хотел спросить у тебя – откуда появилось это странное название вашей центральной улицы – проспект Поющих Каштанов?

– Это ее старое название…его вернули только лет пять назад. В годы советской власти, как и во многих других городах, это был проспект Ленина. А откуда взялось? Есть одна красивая история, больше похожая на сказку, чем на правду, но тем и интересная.

Дело было где-то в начале нашего века. Губернатор этого города отдыхал в одном из чудесных уголков Крыма и ему, якобы, очень понравились местные каштаны. Он загорелся желанием иметь такие же в своем городе. Ему посоветовали одного человека, который мог бы все это организовать. Они встретились, обговорили условия сделки и ударили по рукам.

Весной в город пришел большой обоз с саженцами. Вот только губернатор к этой своей затее уже совсем поостыл. Вернее так, против каштанов он ничего не имел, но оплачивать их доставку совсем не хотел…и не стал. Человек, с которым у губернатора был договор, сильно рассердился и сгоряча сказал ему, что не пройдет и года, как смерть настигнет обманщика, и что каштаны будут первыми, кто поведает ему об этом. Губернатор велел отправить наглеца в тюрьму. А каштаны посадили вдоль центральной улицы.

В том же году, в один осенний вечер, возвращаясь в карете по центральной улице домой после какого-то увеселительного мероприятия, губернатор услышал странную, невероятно грустную музыку. Он спросил жену и кучера – слышат ли они чего-нибудь необычное, но они ничего не слышали. Тогда он сильно испугался, вспомнив пророчество обманутого им человека, и поведал о своем страхе жене. Она же только посмеялась, сказав, что он слишком много выпил в гостях.

Через неделю губернатор умер от сердечного приступа, а история о загадочной музыке и пророчестве обманутого губернатором человека пошла гулять в народе.

Почти все каштаны лет пятнадцать назад спилили под корень – мешали развитию коммерции. Оставили только один. Ты, наверное, видел его.

– Это тот, что рядом с художественным салоном?

– Да, это он.

Анжела ушла, поцеловав на прощание Павла в щеку, оставив его одного коротать часы в больничной палате "блата высокого уровня".

Борис Наумович Геллер работал экспертом по живописи в городской картинной галерее Семиградска вот уже более четверти века. В этом году ему должно было исполниться шестьдесят, и он с нетерпением ожидал этого события, в результате которого его невысокие доходы должны были пополниться государственной пенсией. За свое место он не переживал, потому что найти специалиста, равному ему, в провинции было довольно сложно, да если бы такой и нашелся, вряд ли бы он стал работать за то нищенское жалование, которое получал Геллер.

Работу свою он любил страстно и самозабвенно. Старинные холсты, десятки химических реактивов, хранящихся в пузатых стеклянных колбах, редчайшие каталоги и научные книги по экспертизе, прибор диагностики ультрафиолетовыми лучами – все это и еще сотня других специфических вещичек составляла его уединенный и недоступный для других мир, в котором он находил радость, понятную лишь узкому кругу посвященных.

Единственное, что отравляло ему жизнь – это болезненное пристрастие к алкоголю. Зеленый змий вот уже несколько лет подряд не выпускал его надолго из своих объятий, периодически бросая в пучину отчаяния, одиночества и страха. Геллер боролся с этой своей слабостью, насколько хватало силы воли и денежных средств. Но еще ни одна победа не принесла ему долгожданного мира с самим собой.

Борис Наумович взглянул на потускневший циферблат своих стареньких часов, выпущенных заводом "Луч" более пятнадцати лет назад. До окончания рабочего дня оставалось чуть менее двадцати минут. Скоро выставочные залы покинут последние посетители, двери музея закроются для посторонних и все сотрудники соберутся в небольшой уютной гостиной, чтобы отметить День рождения Антоши Лузгина – его любимого ученика, талантливого эксперта и интересного, перспективного художника.

– Борис Наумович! Тут клиент по вашу душу. Займитесь им, пожалуйста, только не опаздывайте к столу! – услышал он громкий, отрывистый, как барабанная дробь, голос.

– Верочка, опять вы кричите, неужели нельзя разговаривать потише, – обратился он к стоящей в дверях женщине, крупные, округлые формы которой казались несколько неуместными в интерьере его небольшой каморки, – неужели нельзя было предложить прийти ему завтра?

– Пробовала – не получилось. Очень уж настырный попался, говорит, что у него каждый день на счету, – ответила она, поведав тем самым Геллеру лишь половину правды. Сообщать же о том, что за уступчивость ей перепала пятисотрублевая купюра, она, конечно же, не стала.

Геллер пытался было возражать, но делал это как-то робко, неуверенно, словно заранее был убежден в бесперспективности своих усилий. Когда же в проеме дверей он увидел молодого, прилично одетого человека лет тридцати – тридцати пяти, то сразу смутился и попытался скрыть свое замешательство, взяв с полки первый попавшийся каталог и начав быстро и бесцельно перелистывать его страницы. Вошедший мужчина держал в руках несколько картин, обернутых в плотную бумагу и перевязанных жгутом, который обычно используется на почте для упаковки посылок и бандеролей.

"Ну почему, почему этот мальчишка приперся со своими картинами именно сегодня и именно к концу рабочего дня" – сокрушался Геллер, – "почему всякие неприятности достаются обычно мне, а других обходят стороной".

– Борис Наумович, извините, пожалуйста, что я так бесцеремонно проник сюда. Мне необходима квалифицированная консультация в отношении вот этих картин. Время поджимает, каждый день на счету. Я буду вам очень благодарен, если вы согласитесь мне помочь.

Геллер повидал за свою долгую жизнь немало людей, которые произносили в его присутствии эту туманную, загадочную фразу – "я буду вам очень благодарен", поэтому он прекрасно знал, что каждый вкладывает в это сочетание слов свой смысл. На этот раз опыт и чутье подсказывали ему, что благодарность будет вполне материальной. Осознав это, он воспрял духом, оторвал взгляд от книги и произнес:

– Да, да, конечно, присаживайтесь. Так что у вас?

– Спасибо, Борис Наумович, я постараюсь вас долго не задерживать. Ситуация следующая…

Геллер сначала равнодушно, а потом со все более возрастающим интересом рассматривал принесенные ему картины. Взял одну из них, положил на стол и принялся изучать ее с помощью большого многосильного увеличительного стекла. Так прошло минут десять. Когда он оторвался от этого увлекательного занятия, его взгляд казался задумчивым, а в глазах плясал лукавый огонек.

– Интересную работу вы мне принесли, молодой человек. Кстати, вы так и не сказали своего имени.

– Павел.

– Так вот, Павел, боюсь, что сразу я вам ничего определенного сказать не могу. Необходимо время. По крайней мере, вот эта картина, – он указал в сторону стола, – очень интересный экземпляр. Для определения подлинности нужно с ней хорошенько поработать. По крайней мере, если это и копия, то очень, очень качественная. Боюсь, что мне понадобиться около недельки.

– Так долго?

– А вы что думали? Взял, посмотрел – и готово? Если бы вы принесли мне заведомое барахло, то я вам бы сразу сказал – это барахло. А здесь чувствуется рука мастера, так что не обессудьте.

– Ну что ж, думаю, что выбора вы мне не оставили. Как у вас вся эта процедура оформляется?

– Паспорт при вас?

– Да, конечно, вот он.

– Подождите минуточку, сейчас я подготовлю все необходимые документы.

Геллер сходил за бланками договора и акта приема-передачи. Заполнил их и дал расписаться Павлу, отдал ему один экземпляр и просил позвонить дней через пять – может быть, результат экспертизы уже будет готов.