Это плохо. Чертовски плохо…

Вертолет медленно опускался на площадку перед госпиталем. Поднятый лопастями ветер разбросал по сторонам мусор и пыль, ударил в лицо запахом нагретого железа и пластика. Парадные двери госпиталя распахнулись, выпустив троих санитаров и каталку, на которой лежал укутанный термонакидкой человек. Я активировал усиленное зрение и понял, что моя самая худшая догадка оказалась верной — в вертушку корпорации грузили Джона Доу.

С оглушающим рокотом вертолет взмыл между стройными небоскребами. Мы с Андерсон проводили вертушку потухшими взглядами, наблюдая, как в сумраке Лост Сити растворяется наш единственный шанс.

В новой больнице Джону нравилось, хотя он и не был уверен, что это именно больница — слишком много непонятного оборудования и вооруженных людей вокруг. Все заперто на биометрические замки, кругом камеры и датчики. Может это военный госпиталь? Палата, куда его положили, оказалась просторной и светлой, тут даже дышалось легче. На стене, напротив кровати, шумел листвой лес. Конечно, Джон понимал, что это всего лишь голограмма, но все же с удовольствием слушал, как тихо пели невидимые глазу птицы, и вдыхал полной грудью аромат хвои. А ведь он когда-то гулял по такому же лесу… Джон тут же себя одернул. Нет. Никакого леса никогда не было.

За последние два дня он многое узнал. Медики определили, что его биологический возраст — сорок шесть лет, однако когда Джон смотрел в зеркало и видел в отражении измученного больного человека, то думал, что ему, по меньшей мере, сотня. Он в целом чувствовал себя мумией, вечность пролежавшей в саркофаге, и которую зачем-то откопали. Но куда более важными были воспоминания. Джон понял, что его воспоминания о прогулках по лесу не настоящие, как и воспоминания о детстве, о доме. Зато он вспомнил, что такое Иллюзион и что есть повинность, от которой он пока освобожден. Узнал, что умеет водить авто, и даже вспомнил, что раньше у него была машина красного цвета.

Джон Доу заново открывал этот необычный мир, учился быть собой. Не зная собственного имени сделать это не так-то легко, однако он был твердо уверен, что его звали именно Джоном. Фамилия другая, но имя точно Джон. Ведь так его когда-то называла мать. Каждый раз, засыпая, он видел ее во сне. Она шла навстречу в летящем голубом платье и улыбалась. Ее голос звучал мягко и нежно:

— Ты нужен мне, Джонни. Ты особенный, ты мне так дорог! Я люблю тебя, сынок. Послушай песенку… А лучше давай ее споем вместе.

Пам-пам-пам, тадам.

В небе звездочка горит,

Сердце теплится мечтой,

Что однажды мы с тобой

Прямо к небу полетим.

Пам-пам-пам, тадам.

Что однажды ты и я

Будем выше облаков.

Что однажды ты меня

Вдруг избавишь от оков.

— Слушай песню, Джонни, и запоминай. Пам-пам-пам, тадам…

Он слушал. И запоминал. Образ матери стал для него спасением, ориентиром в новой реальности, где порой было сложно понять, что правда, а что вымысел. Доктор сказал, что это хорошо. Наличие «маяка» поможет вернуть память. Со слов доктора, мозг Джона намерено блокирует воспоминания о том, что произошло в заброшенном доме, чтобы не травмировать психику. Правда защитный механизм дал сбой, и вместе с болезненными страшными воспоминаниями в черноту канули остальные.

«Ничего, это пройдет, — убеждал себя Джон. — Рано или поздно я вспомню правду».

Дверь палаты с тихим шелестом открылась, впустив двух медиков, которые катили стойку с оборудованием. Следом за ними вошел поджарый мужчина в белом халате, надетом поверх серой униформы. На ногах визитера были ботинки с высоким берцем и грубой подошвой, на манер тех, что носят военные или силовики. Да и выглядел этот человек не как врач — слишком цепкий взгляд черных глаз, пружинистая и в то же время мягкая походка хищника. Он будто бы ежесекундно ждал нападения, которое придется отразить.

«Откуда я это знаю?» — подумал Джон.

— Здравствуйте, Джон, — заговорил «не врач». Голос у него властный, грубый. — Меня зовут Виктор Дэймос. Я — главный всадник корпорации «Астор».

«Всадник?» — удивился Джон. Слово показалось странным и вроде бы знакомым. За ним скрывалось что-то необычное и… Опасное? Кажется, это как-то связанно с Иллюзионом.

— Я проведу с вами сеанс совместного погружения в Иллюзион, — бесстрастно продолжал Дэймос. — Во время сеанса я подключусь к вашему нейроимпланту.

— Это больно?

— Это НУЖНО, — с нажимом сказал Дэймос и махнул медикам.

Вздохнув, Джон устало откинулся на подушку. Наблюдать за тем, как всадник и медики готовятся к очередной пытке, не хотелось, поэтому он смотрел на лес. Толстые стволы деревьев, размашистые ветви, жухлая трава… Джон замер, будто окаменевший, когда увидел, как между деревьев промелькнула женщина в голубом платье.

Съемная квартира встретила полумраком, запахом корицы и одиночеством. Я снял куртку и небрежно кинул на кресло, сделав это так, будто заскочил домой всего на пару минут, и мне скоро опять уходить. Дурная привычка разбрасывать вещи идеально сочеталась с привычкой все время куда-то спешить. Однако теперь, когда «Астор» увел у меня из-подноса последнюю зацепку, спешить было некуда. Разве только в Иллюзион, для того чтобы отработать свою повинность и позволить программе реабилитации подлатать мой уставший мозг.

Решив, что не полезу в капсулу голодным, я открыл холодильник и поморщился. Вчерашняя недоеденная банка дешевой синтетической тушенки печально вопрошала: «Ну что, Акс, может, наконец, добьешь меня?».

— Скорее синтетическая жратва добьет меня первой, — вздохнул я и вытащил тушенку.

Деньги заканчивались, а на пособие сильно не пожируешь. Я никак не мог понять: почему доктор Бартон затягивает с моей лицензией? Он будто специально все время переносит тестирования и назначает дополнительные программы реабилитации, в которых я не нуждаюсь. Зачем пытаться убедить здорового человека в том, что он болен? Причин я не мог найти. Может дело в личной неприязни? Но и тут глухо. До того, как система назначила его моим доктором, мы не были знакомы, так что трахнуть его жену, угнать его тачку и опустошить его банковский счет я точно не мог.

Усевшись в кресло, я вывел на терминал файл, который передала Андерсон. За последние пару дней я выучил в нем каждую точку и запятую, но за неимением других зацепок снова и снова продолжал ковырять несчастный документ в надежде, что мог упустить нечто важное. Без особого рвения я выгребал вилкой тушенку, а второй рукой в сотый раз пролистывал файл.

Заброшенный дом, в который меня привело анонимное сообщение из Иллюзиона, принадлежал семье Ховерс. А конкретно — тому самому безногому старику, где он проживал со своими дочерями и внуком. Ховерсы съехали оттуда пять лет назад… А потом вернулись в качестве трупов.

С «переезда» Ховерсов начиналось самое интересное.

Андерсон пробила их по базам данных и выяснила, что в профилях Ховерсов стоят черные метки за пропуск повинностей, все семейство уже пять лет как в розыске за нарушение. После выдачи системных черных меток копы Тринадцатого сектора немного посуетились, поискали «переехавших», но тщетно. Из отчетов пятилетней давности следовало, что эти люди исчезли. Андерсон дотошная ищейка, поэтому проверила — ничего с тех пор не изменилось, новых данных о Ховерсах нет. С момента переезда они перестали существовать в системе Лост Сити — ни счетов, ни страховки, ни штрафов за превышение скорости… Ничего. Даже покупок нет. Малочисленные друзья и дальние родственники все как один были уверены, что Ховерсы уехали в неизвестном направлении, оборвав все связи. Однако люди просто так не исчезают, подобно призракам, тем более что в призраков ни я, ни Андерсон не верим. Значит нужно идти по цепочке дальше.

Андерсон, конечно же, пошла. Она запросила данные о выезде Ховерсов за периметр Лост Сити, ведь люди могли уехать с одним из караванов в другой город или вовсе уйти жить в Пустошь к так называемым «свободным». Но за эти пять лет никто из них за Стену мегаполиса не выезжал. Во всяком случае, легально.