Следующие сутки разбавлялись только тем, что периодически мне давали ломоть хлеба, тёплый кусок прожаренного мяса, порезанного сыра и кувшин молока. С каждым куском я чувствовала, как силы наполняют измученный организм. Сказать почестному, я так никогда не ела. В приюте нас кормили скромно, растаскивая присылаемые сиротам продукты по своим хибарам. И если быть совсем уж откровенной, то я наслаждалась в данный момент каждым приёмом пищи. Мой спутник больше не появлялся, поэтому отвечать на мои вопросы было попросту некому. В моей голове приличных вариантов того куда меня везут совершенно не находилось, а о неприличных я старалась не думать. Точнее я старательно гнала остальные варианты, они были настолько нелицеприятны, что становилось страшно.

В какой-то момент мой спутник и наша немногочисленная охрана, стала радостно переговариваться и я поняла, что ехать осталось не так уж долго. Не зная радоваться или огорчаться, я просто ожидала того, что будет. Пейзаж за моим окном менялся. Всё чаще стали появляться деревеньки. С каждой пройденной лигой, деревни становились больше и больше, образовывая маленькие города. Этот край мне знаком не был. Исходя из своего образования и происхождения, я вообще мало что знала если честно. Наконец, перед глазами стали появляться оживлённые тракты, телеги с обозами и потому как сторонились и шарахались при виде нашей кареты, её владелец был довольно известным.

В какой-то момент, я, отодвинув шторку, наткнулась на серые глаза моего спутника. Он периодически заглядывал, ко мне во время сна. Вряд ли это было признаком симпатии, скорее проверял наличие признаков дыхания. Я, отодвинув шторку в сторону, хотела нагло, но слёзно, просить остановиться, так как мочи терпеть потребности, пьющего молоко организма более не было, но увидев, что я хочу открыть дверцу, мужик нагло махнул рукой и вместо окон и двери в карете появились глухие стенки. Стало темно и неприятно. Внутренний наглый характер, хотел совершить подлость. Но, так как внутри ещё были отголоски совести и жадности, а именно последняя радовалась мясу и хлебу, то подлость на какое-то время откладывалась. В карете было темно. Видимо мужик решил снизить уровень моего комфорта по максимуму, и теперь удобного диванчика тоже не было. Вообще кроме стен потолка и пола не было. Такое ощущение, что меня посадили в деревянный ящик и так везли.

Я возмущалась, я стучала, орала и долбила ногами. Наконец устав противится новому режиму, я уснула, пообещав себе продолжить после пробуждения.

Пробуждение было ярким, в прямом смысле этого слова. Зажмурившись, от ослепившего меня света открывшейся коробки, я вполне резонно уточнила:

– Вы охамели? Если да, то я вам не завидую! Хамов нигде, знаете ли, не любят!

Приоткрыв один глаз увидела, что около появившегося в ящике отверстия стоят двое. Один из них нарочито зажал рукой нос и с подозрением интересовался у моего спутника:

– Вы точно всю дорогу везли её вот так, и она после нескольких дней голодания и нахождения в трясущейся коробке, имеет силы столь вопиющим образом дерзить?

Мой спутник метнул взгляд недовольных глаз на этого щегла и уточнил:

– Вы сомневаетесь в моем слове, Елистрат? По одному её виду и запаху вполне понятно, что доступа хоть каким-то благам цивилизации у девушки не было.

Елистрат по новой сморщился и поводив по воздуху свободной рукой признал:

– Более вонючее создание и впрямь представить сложно. Ну ладно, возможно молодость имеет здесь преимущество и до полного истощения ей и впрямь далеко. Но ваша светлость, если его сиятельство решит сам удостовериться, в так сказать подлинности… – Было видно, как этот плешивый и невзрачный на первый взгляд мужичонка нервничает и заискивает перед моим вполне солидным, особенно на его фоне, спутником.

Обливаясь потом и даже забыв задерживать рядом со мной дыхание, он продолжил:

– Быть может вы могли бы…

Мой спутник развернувшись, стал удаляться со словами:

– Ну, нет, увольте. Насколько помню, именно вы, советник его сиятельства, усомнились в моих действиях, и приказали очередную подозреваемую привезти сюда, не допуская никаких контактов по пути. Я выполнил порученное, а теперь хотел бы отдохнуть с дороги. Всю информацию о девушке, я высылал ещё вчера с посыльным, и думаю, вы уже знаете, откуда она, кто она, и чем жила до встречи с нами.

Единственный знакомый мне ушёл, а Елистрат, опомнившись, по новой зажал свой крючковатый нос, и уставился на меня. Играть в молчанку он не собирался и, сделав несколько шагов назад скомандовал:

– Выходи!

Не сдвинувшись с места спросила:

– Ты кто, любезный?

Мужичонка оскорбился:

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать?!

Даже не вздумав пошевелиться уточнила:

– Как?

Ой, а он краснеть стал. И так страшненький, а теперь вообще атас! Нет, вы не подумайте, я девочка более менее, насколько это в моей ситуации возможно, воспитанная, но смысл сейчас мне политесы разводить? Выйду из этого ящика, они меня тюк по макушке и… далее рассуждать не буду, так как оно в понятие морали и нормы не вписывается. Там как раз находиться все то, что хуже, чем смерть со слов моего недавнего спутника. Кстати о нем. Что это было? Исходя из того что я услышала, кормить меня в пути не полагалось, и всю дорогу следовало провести в этой чёрной деревянной коробке. А я вполне себе хорошо дорогу провела… ну за исключением последних часов трёх. Вот только бы понять, в чем его выгода? Разобраться бы по-хорошему. Плохо то, что узнать не у кого – мужик-то убег, а этот который напротив стоит, на грани сердечной болезни. Я такое выражение лица уже видела у смотрящей в приюте. Я как с ней не заговорю так она вечно с такой мордой стоит и прохожих пугает. Выждав минутки три для приличия, кашлянула и уточнила:

– Так что меня ожидает по выходу из этой конуры?

Синьор помидор сморщился и пропищал:

– Тебе разговаривать не полагается! Бегом на выход я сказал! Быстро!

Я в принципе после отмены недавней казни никуда не торопилась, поэтому сложив руки на груди, просто откинулась на стенку моего временного пристанища и стала ждать. Тем временем к нашей компании подошла стража и несколько зевак убирающих двор. Решив, что самое время применить присказку о золоте и молчании я тоже ждала чего-то. Они тоже ждали. Знаете, что странно? Никто меня физически даже не пытался задеть. Это конечно радовало, но и настораживало отчасти. Не успело пройти и часу, как позади этой толпы раздался женский голос:

– Расступитесь ироды! Запугали девку вот носа и не кажет! Уйди я сказала, пока не растоптала!

Собравшаяся толпа расступилась и на свет появилась дородная тётя в фартуке и с чепцом на голове. Увидев меня и всплеснув руками, тётка завопила:

– Ну, до чего же ироды! Ну, просто бесы, а не люди! Вылезай моя маленькая, правильно господин маг сказал, доведут девку! Так его сиятельству и передам, что замучили лебёдушку!

Я, полы своей робы подобрав, устремилась к этой чудесной женщине. Вылезая задом вперёд как бы невзначай проронила, встав женщине за спину:

– Ну, вот так бы сразу, а то все угрозы да угрозы…

Тетка, заохав, запричитала:

– Ребенку угрожать! Да что ж это делается! Учти Елестрат! Все как есть расскажу господину! Сказано, приказано – пальцем не трогать!

Мужик побледнел и, видя мое довольное лицо заорал:

– Да ничего ей я не сделал!

Тетка стала разворачиваться ко мне, и я воплотила на лице своём скорбь великую. Всхлипнув для приличия жалобно произнесла:

– Мы можем уйти отсюда? В его присутствии теперь мне очень страшно…

Женщина, погрозив кулаком, прошипела мужику в лицо:

– Ну, погоди Елистратка! Все господину расскажу! Мигом свалишься с места тёплого! – и быстро сменив тон, добавила уже мне – Пошли маленькая моя.

Тетя, виляя пышными формами, пошла в сторону ворот замка, а я чуть задержавшись, ехидно улыбнулась Елистрату и потопала за ней.