Рослый молодой человек отделился от группы придворных, послов и писцов и направился ко мне. Он держался как настоящий царевич, без подобострастия и надменности, но с достоинством. Я была приятно удивлена его внешностью и прекрасными манерами.

– Добро пожаловать, царевич Архелай, – сказала я. – Мы рады приветствовать тебя в Александрии.

Он улыбнулся.

– Видеть тебя, восхитительная царица Клеопатра, – это высокая честь.

Как я ни старалась, мне не удавалось найти в его словах или манерах что-либо недостойное.

– Благодарю за подарок, – промолвила я, поднимая руку с браслетом. – Прекрасная работа.

– Я счастлив познакомить тебя с мастерством ювелиров Команы, – прозвучал учтивый ответ.

После обмена любезностями я пригласила его в дворцовый павильон отобедать на открытом воздухе, а своих слуг, мастеров подглядывать и подслушивать, отослала. Вместе мы спустились по широким ступеням дворца и прошли через зеленую лужайку к белому затененному павильону, где нас поджидал стол. Архелай шагал легко и уверенно. Он превосходил меня ростом больше чем на голову.

Как обычно, мы расположились на ложах. Он оперся о локоть, внимательно посмотрел на меня, и мы оба неожиданно покатились со смеху, как будто были участниками одного заговора. От моего официального торжественного образа не осталось и следа.

– Прости меня, – наконец проговорила я. – Я смеюсь не над тобой.

– Я понял, – ответил он, и я поняла, что он действительно понял. – Я тоже смеюсь не над тобой. Наверное, я смеюсь от облегчения. Я ведь сотню раз задавался вопросом, зачем же сюда приехал. Чувствовал себя круглым дураком.

– Ты смелый, это очень ценное качество, – заметила я, присматриваясь к нему.

Кажется, он мой ровесник, волосы у него темные и прямые, рот – как у Аполлона. Интересно, так ли привлекательна его мать, вызвавшая интерес Антония?

– Но оказалось, все не напрасно, – продолжал он. – Стоило проделать такой путь, чтобы увидеть тебя.

– Пожалуйста, не переходи на избитые фразы.

Он улыбнулся:

– Беда с избитыми фразами в том, что порою они верны, но им никто не верит.

– Расскажи мне о твоем царстве, – попросила я, меняя тему. – Я ведь нигде не бывала, кроме Рима и Нубии.

В последнее время у меня пробудился интерес к внешнему миру.

Он объяснил мне, что его страна – это область Каппадокии, менее гористая, чем остальной край, и пока сохранившая независимость.

– Римский орел распростер над нами крылья, но пока не унес в свое гнездо.

– Да, аппетиты Рима мне известны.

Архелай удивился:

– Ну, у тебя-то нет оснований для беспокойства. Египет – слишком большой кусок, его трудно переварить.

– Боюсь, у Рима вместительный желудок.

Я видела, что он размышляет о том, можно ли задать вопрос о моей связи с Цезарем. Он решил не спрашивать, ограничившись словами:

– Но сейчас Комане ничто не угрожает.

Теперь я задумалась, можно ли сказать: «благодаря чарам твоей матери», – и тоже решила промолчать. Вместо этого я спросила:

– Что ты думаешь о новом наместнике Востока?

Пришел слуга и принес первое блюдо: латук, огурцы, фаршированные морским окунем, и пряные перепелиные яйца.

– Мы рады, что им стал Марк Антоний, а не Октавиан. После битвы при Филиппах побежденные строились в очередь, желая сдаться Антонию. Никто не хотел попасть в руки Октавиана: все знали, что он не ведает пощады. Некоторые пленники перед казнью просили Октавиана лишь о достойном погребении, но тот усмехнулся и ответил, что их тела будут пищей для ворон.

Есть ему явно расхотелось.

Да, такое я могла себе представить. Я воображала, как при этих словах Октавиан улыбается своей безупречной улыбкой.

– Власть над Востоком не могла отойти ни к кому другому, кроме Антония, – сказала я. – Наместнику предстоит подготовить вторжение в Парфию, и только Антоний может его осуществить. Кроме того, он служил здесь и раньше, он знает местные условия.

Я сделала маленький глоток белого вина, разбавленного горной водой. У него был легкий вяжущий привкус.

– А он… очень занят?

– И днем и ночью, – отозвался Архелай. – Особенно ночью.

Видимо, на моем лице отразилось удивление, ибо он счел нужным пояснить:

– Он неустанно занимается делами, принимает правителей и послов, совещается с чиновниками, выносит решения – которые, к слову сказать, все находят продуманными и справедливыми. Эфес – прекрасный город на море, с мраморными зданиями и мостовыми. Конечно, жителей Александрии этим не удивишь, но там есть кое-что, чего у вас нет: живописные окрестности, прекрасно подходящие для верховых прогулок. Несколько раз Антоний приглашал меня на эти прогулки и на охоту, так что я смог узнать его ближе.

Принесли новые угощения: жареные почки, копченого павлина и нарезанное ломтиками мясо быка. К ним полагалось три соуса: перец и мед, огуречный крем и порубленная мята в уксусе.

– Ну и каков он, по-твоему? – осведомилась я.

То было не праздное любопытство: грубость Деллия заставила меня заподозрить, что неожиданное возвышение повлияло на Антония не в лучшую сторону.

– Царь среди царей, – прозвучал неожиданный ответ, – и солдат среди солдат.

– О, ты хочешь сказать, что у него разные манеры в зависимости от ситуации! Меняет окраску, чтобы приспособиться к окружению?

Хамелеоны в человеческом облике никогда не вызывали у меня симпатии.

– Нет, я имел в виду нечто противоположное, – возразил царевич. – Я хочу сказать, что он всегда остается собой, вне зависимости от окружения. По сути своей Антоний человек скромный и честный. Что может быть более благородным и царственным?

– К сожалению, как раз среди знатных и могущественных особ подобные качества встречаются редко, – сказала я.

– Мне кажется, он вводит людей в заблуждение лишь тогда, когда без этого не обойтись, а на свой счет не обманывается вовсе. Если люди ошибаются, то только потому, что сами видят то, чего нет.

– Встречался ли Антоний с моей сестрой? – спросила я.

Как он поступает с Арсиноей?

– Нет, – ответил Архелай. – Арсиноя по-прежнему находится в храме Артемиды, а Антоний не относится к числу его посетителей. Хотя многие его люди не отказывают себе в посещении храмовых блудниц… То есть женщин, которые служат богине не духовно, но телесно.

Мы снова расхохотались. Я радовалась, что Антоний не ходит туда и соблюдает приличия. Впрочем, какое мне до этого дело?

Архелай стал рассказывать о своем дворе, но я прислушивалась не столько к его словам, сколько к своим чувствам. Я наблюдала за ними так же пристально, как ребенок смотрит на кокон бабочки, дожидаясь, когда он раскроется.

Признаюсь, наша беседа доставила мне удовольствие, да и сам Архелай пришелся по душе. Однако он понравился мне точно так же, как множество других людей и вещей: жрец Сераписа, являвшийся ко мне всякий раз, когда я хотела отметить годовщину или сделать особое приношение; женщина, что ухаживала за лотосами в дворцовом пруду и сплетала из них изящные гирлянды и венки; или мой бравый главный колесничий. Все они были привлекательны и согревали мое сердце остроумием, мастерством или добротой, скрашивая повседневную жизнь.

Но они ничем и никак не пробуждали ту часть меня, что погрузилась в сон или, хуже того, умерла вместе с Цезарем. Такая же история и с Архелаем. Я, например, не могла вообразить его без одежды, а самое главное – не имела желания воображать. Как не могла и не желала воображать рядом с ним саму себя.

Потом ночью я лежала в постели и ощущала жаркий летний воздух, наполнявший комнату. Мне пришло в голову: с одной стороны, я вроде бы не хочу телесной близости с мужчиной и не воодушевляюсь, думая об этом; но все-таки я об этом думаю.

Иногда можно внушить себе что-то – например, пробудить интерес к учению, к путешествиям, к какому-то роду деятельности. Но страсть неподвластна мыслям и воле, никакие ухищрения или уловки не способны призвать ее или изгнать. Похоже, у нее есть собственная независимая жизнь. Она погружается в сон, когда стоило бы танцевать, или бьет ключом без причины и без надежды.