Полгода спустя при моем дворе появился римский посланец Антония. Его звали Квинт Деллий, и он переменил уже много хозяев: служил у Долабеллы и у Цезаря, потом переметнулся к Кассию, затем перебежал к Антонию. Мне этот человек не нравился, и я заставила его долго дожидаться аудиенции.

К сожалению, незадачливый Архелай прибыл почти в то же самое время, стремительно преодолев немалое расстояние по суше и по морю. Его рвение тронуло меня, и я приняла царевича очень ласково. Но ему пришлось ждать, пока я разберусь с Деллием.

Деллий стоял передо мной, и его глаза находились вровень с моими, хотя я сидела на троне, а трон стоял на возвышении. Очень темные глаза на изрытом оспой лице смотрели сурово. Создавалось впечатление, будто не я, а он принимает гостя.

– Тебе, восхваляемая царица Египта, от господина Антония привет, – лаконично промолвил он. – Я явился, дабы передать тебе повеление прибыть к его двору и ответить на некоторые обвинения.

Мне показалось, я неправильно расслышала.

– Повтори, пожалуйста, – попросила я невозмутимым тоном.

– Я сказал, что тебе надлежит предстать перед господином Востока Антонием, дабы защититься от обвинений, перечень коих содержится в этом письме.

Деллий вручил мне свиток и с самодовольной ухмылкой отступил.

– Значит, Антоний просит меня, – сказала я, взвешивая каждое слово. – Но мне послышалось, будто ты сказал «повелевает».

– Наместник Антоний будет весьма рад, если ты прибудешь к нему и сочтешь возможным ответить на вопросы.

– Ага, стало быть, он не «повелевает», а «будет весьма рад», и мне предстоит не защищаться от «обвинений», а отвечать на вопросы, – насмешливо проговорила я. – Кажется, к тебе вернулась память.

Я сжала свиток, решив прочесть письмо потом, не на глазах у этого наглого и враждебно настроенного человека.

– И куда Антоний просит меня прибыть?

– В Тарс, где в скором времени появится и сам.

– Ты можешь передать наместнику Антонию, что царица Египта не подчиняется римским магистратам, не внимает чьим-либо «повелениям» и не собирается ни перед кем оправдываться. Я разочарована тем, что мой союзник, а некогда и друг счел возможным обратиться ко мне подобным образом. Если, конечно, его желание было передано верно.

Этими словами я предоставила послу возможность обелить Антония, но он ею не воспользовался.

– Значит, таков твой ответ? – спросил Деллий. – Ты не приедешь?

– Нет, – отрезала я. – Если ему угодно поговорить со мной, пусть приедет сам. Он уже был здесь четырнадцать лет назад и дорогу, наверное, помнит.

Оставшись одна в своей комнате, я прочитала свиток и нашла «обвинения» смехотворными: будто бы я помогала Кассию и Бруту, отдав им четыре римских легиона! Всем известно, что легионы были посланы к Долабелле и захвачены Кассием. Изменник Серапион передал им флот на Кипре, а мой собственный я потеряла, пытаясь прийти на помощь Антонию! Неужели он мог забыть об этом? Какое оскорбление!

Позднее мне пришло в голову, что все это можно объяснить наветами недоброжелателей – той же Глафиры или самого Октавиана. Особенно Октавиана: он был бы рад дискредитировать мать Цезариона и тем самым разорвать все связи сына Цезаря с Римом.

Архелай прождал несколько дней, и после отбытия Деллия мне пришлось согласиться на встречу с ним. Прежде чем отправиться в тронный зал для официальной аудиенции, я позволила Ирас заняться моим лицом и волосами, чего ей давно хотелось. Хармиона подбирала мне наряд.

Зачем я это делала? Рассчитывала ли я отпугнуть юношу неестественным цветом лица или слишком пышным нарядом? Хотя я была самой богатой и могущественной женщиной в мире – как легко произнести эти слова! – я умела располагать к себе людей. Но умела и удержать их на расстоянии. Все определялось наклоном головы, тоном голоса, выражением глаз.

Усевшись на скамью так, чтобы свет с севера падал мне прямо на лицо, я сказала:

– Хорошо, Ирас, пускай в ход свою магию.

Потом закрыла глаза и стала ждать.

Ее проворные пальцы погладили мои щеки и пробежались по линии скул.

– Лечение помогло, – заключила она. – Следов воздействия соли практически не осталось.

«А жаль, – подумалось мне. – Лучше бы они сохранились подольше. По крайней мере, пока соискатель не отправится восвояси».

Она распределила какую-то нежную субстанцию по моему лицу, втирая ее круговыми движениями.

Аромат был восхитительный.

– Масло из сыти, моя госпожа, – пояснила она. – А сейчас я удалю его смесью соков сикомора и огурца.

Ирас протерла мое лицо этим настоем, и кожу стало пощипывать.

– Твоя кожа станет гладкой, как отполированный мрамор, – говорила Ирас. – Хотя она и так хороша, в особом уходе не нуждается. А теперь закрой глаза, и я положу на твои веки охлаждающую смесь молотого сельдерея и конопли.

На мои глаза легла прохладная повязка.

– Полежи, расслабься.

Я и расслабилась – мысленно перенеслась в какое-то место, никогда не виданное прежде. Это был лесистый склон холма с высокими кипарисами и пасущимися овцами, где играли легкие ветерки.

– Ну вот, – сказала Ирас через некоторое время, сняв повязку. Я вернулась в реальность моей комнаты. – Чем ты сегодня хочешь подвести глаза – черной сурьмой или зеленым малахитом?

– Малахитом, – выбрала я. – Сурьма хороша на каждый день, а сегодня я все-таки встречаюсь с претендентом на мою руку.

Собственно говоря, если бы он хотел лишь подержать меня за руку, не стоило бы так суетиться.

Ирас взяла косметическую палочку и провела тонкие линии вокруг моих глаз, поверх век и за уголками.

– Теперь смотри. – Она поднесла зеркало. – Видишь, как зеленый цвет усиливает природную зелень твоих глаз?

Да, правда. Цезарь любил оттенок моих глаз – говорил, что они цвета Нила в тени. Но я давно не использовала зеленый цвет и привыкла к тому, что подсурьмленные глаза выглядели темнее. Теперь я сама удивилась – какими, оказывается, яркими они могут быть.

Ирас обмакнула палец в маленький горшочек с бараньим жиром, смешанным с красной охрой, и провела им по моим губам, придав им сочный красный цвет.

– Вот так! – вздохнула она. – Отказываясь красить губы, ты скрываешь их свежесть и форму.

Я уже чувствовала себя как усовершенствованная и дополненная версия знакомой Клеопатры.

– Твои волосы блестят от сока можжевельника и масла, в котором мы их промыли вчера. Теперь мне осталось расчесать их и вплести золотые украшения.

– Это хорошо, – послышался за спиной голос Хармионы. – Потому что я как раз подобрала зеленый наряд с золотой вышивкой.

Обернувшись, я увидела в ее руках зеленое платье финикийского покроя, подобранное у плеч, со вставкой на спине.

– Похоже, ты готовишь меня к визиту на Олимп и пиршеству в обществе богов, – заметила я. – Между тем я собираюсь выйти в собственный тронный зал.

– Может быть, для тебя это обычное событие, – сказала Хармиона, – но подумай о госте. Пусть он увидит то, ради чего стоило проделать такой дальний путь.

Я вздохнула. Бедный юноша, кем бы он ни был. Мардиан, наверное, обнадежил его, хотя и высказывался неопределенно.

Хармиона натянула на меня платье, другая служанка надела мне на ноги, тоже умащенные ароматическим маслом, расшитые золотом сандалии. Потом Ирас принялась укладывать мои волосы, а Хармиона вынула шкатулку с драгоценностями и выбрала изумрудное ожерелье, а также золотые с жемчугом серьги. Потом прибавила к ним браслет в форме кобры.

– Это подарок царевича, госпожа, – сказала она. – Архелай привез его и просил тебя надеть.

– Понятно.

Я повертела браслет в руках и нашла его изысканным. Тонкая работа: выделялась каждая чешуйка, в глазах полыхали рубины. Интересно, откуда он узнал о моей склонности к змеям?

Браслет подошел к моей руке.

Торжественно вступив в тронный зал, я прошествовала мимо собравшихся людей и поднялась к трону. Произнеся приветствие, я попросила выйти вперед царевича Архелая из Команы.