Вот же ублюдок.

Намеренно топочу по коридору, отжимая волосы и прокручивая в голове всевозможные изощренные способы обколоть яблоко сенной так, чтобы почти пятиметровый океанский дрейк с неделю гадил непереваренными водорослями.

Заворачивая за угол, я почти врезаюсь в Рордина, который стоит на моем пути, как валун, и с визгом отскакиваю назад.

Прежде чем я успеваю потерять равновесие, он быстро обвивает мою талию рукой. Выглядываю из-под спутанной мокрой копны – и меня мгновенно обжигает взгляд серебристых глаз.

Все мысли обращаются в дым.

Как раз когда я думала, что этот день уже не сможет меня нахлобучить еще сильней.

Делаю вдох и почти давлюсь густым запахом кожи и морозного утра. Он просачивается через легкие и наполняет кровоток, заставляя пульс биться в бешеном, нездоровом ритме.

Рордин пугающе, сверхъестественно красив. Один только его вид пагубно влияет на мою способность действовать нормально, и я это ненавижу.

Ненавижу очень, очень сильно.

Рордин склоняет голову набок, вскидывает темную бровь, но продолжает вжимать ладонь меж моих лопаток, наказывая молчанием.

Что-то глубоко внутри меня вопит: «Беги!»

Не то чтобы я когда-то его слушала.

С моих губ срывается выдох, грудь Рордина поднимается во вдохе, когда я отступаю на шаг – и на месте ладони остается холодный отпечаток.

Несмотря на то как Рордин возвышается надо мной, я выдерживаю его суровый взгляд, отказываюсь опустить вскинутый подбородок или дать хоть малейший намек на покорность. Пусть в Рордине за метр восемьдесят скульптурной, мужественной осанки, но пошли мои бушующие нервы куда подальше.

– Орлейт.

Голос – бархатное мурлыканье, от которого мое сердце колотится еще неистовей.

Приседаю в легком реверансе и скольжу в сторону, намереваясь обогнуть Рордина, как вода камень, но он двигается одновременно со мной.

Щурюсь.

Вход в Каменный стебель – прямо за его спиной, а я тут разливаю океан по всему полу.

– Прошу прощения, – бормочу я с еще одним шагом в сторону.

И вновь Рордин зеркально его повторяет, заставляя меня подпереть плечом всегда запертую каменную дверь, которую Рордин иногда открывает, прежде чем ночью покинуть земли замка.

По сравнению с Крепостью и Логовом именно эта дверь раздражает меня сильней всего.

Интригует меня сильней всего.

Я сломала множество шпилек, пытаясь вскрыть эту дрянь. За ней, вероятно, помпезный чулан для метел, но незнание… это особый вид пытки, которым я совсем не наслаждаюсь.

Вздыхаю, приваливаясь к двери, вскидываю брови и тычу в каменную поверхность большим пальцем.

– Ты наконец-то возьмешь меня на экскурсию?

Засунув руки глубоко в карманы, Рордин пронзает меня ледяным взглядом.

– Твой порез.

– Что с ним?

В глазах Рордина зарождается вызов.

– Он исцелен.

Чувствую, как от лица отливает кровь.

Он что… чувствует запах? Или следил?

Вот дерьмо…

– У Кая очень талантливый язык, – выпаливаю я, испытывая волну словесного недержания, которое, уверена, приведет меня к немедленному выселению.

– М-да? – Рордин делает шаг вперед, голос проникает мне под кожу, обхватывает сердце.

Сжимает его.

Отступаю подальше, изо всех сил стараясь найти хоть каплю воздуха для изнемогающих легких.

– Тебе разве… э-э… не пора в какую-то из деревень? – спрашиваю я более хрипло, чем обычно.

На этот раз Рордин вскидывает обе брови.

– Барт. Да. А что? Хочешь присоединиться?

Молча хлопаю глазами.

Он что, недостаточно меня задергал за день? Я уже и так согласилась на этот его бал.

– Нет, спасибо.

Клянусь, я слышу, как слова тяжело и гулко падают между нами на пол.

Уголок рта Рордина едва-едва заметно дергается, почти смягчая один из его многочисленных жестких углов.

Почти.

– Ты знаешь, – начинает Рордин, закатывая рукава, обнажая мощные смуглые предплечья и хвостик серебристых письмен, которых мне хочется увидеть больше. – Там есть пекарня, где готовят лучшие медовые булочки на всех территориях.

Хмурюсь.

– А ты не можешь просто захватить для меня несколько? – почти предлагаю сунуть их в Шкаф в обмен на мое подношение, но мы о нем не говорим.

Никогда.

Рордин пожимает плечами – плавным движением, которое удивительным образом достаточно смертоносно, чтобы сокрушить чей-нибудь дух.

Мой дух, если использовать его в правильной обстановке.

– Их… правила не разрешают вынос булочек.

Я не знаток всего, что лежит за границами земель замка, но тут уверена: это полная чушь.

– Итак? – давит Рордин полным, безраздельным вниманием, заставляя чувствовать себя так, будто я стою перед судом в ожидании наказания за ужасный проступок.

Украдкой отступаю еще на шаг и там наконец нахожу чуточку воздуха, прерывистое дыхание становится более ритмичным, но Рордин продолжает уничтожать меня взглядом коварных глаз, от которого собственная кожа кажется мне прозрачной. Он будто видит меня насквозь, наблюдает за вращением шестеренок.

Видит ли он, как завязаны они на своем кружении? Как легчайший тычок способен разорвать меня на части, разметать ошметки по полу?

– Я останусь здесь, – шепчу я, и глаза Рордина заволакивает тень, на его щеках напрягаются желваки.

– Живи, Орлейт. Все, о чем я прошу, это чтобы ты жила.

– Я живу. – Таков мой бесцветный ответ, и он встречен вздохом, который вырывается у Рордина так, будто тот его долго сдерживал.

Наверное, Рордин уже начинает уставать от этой игры. Что ж, не он один.

Он дергает подбородком в мою сторону.

– Разве ты не должна быть сейчас обмотана измерительной лентой?

Проклятье.

Опускаю взгляд на ямочку на его подбородке и снова принимаюсь отжимать волосы, будто в этом нет совершенно ничего необычного.

– О, упс. Вылетело из головы, наверное.

Рордин снова манит меня пальцем – отрывисто, словно подергивает наживку.

И я, прямо как тупая рыбина, ее хватаю – и вижу, что он по-прежнему смотрит так, будто моя кожа прозрачна.

Отвечаю тем же, пусть воды Рордина настолько мутны, что вряд ли ил однажды осядет настолько, чтобы я поняла их истинную глубину.

– Вылетело из головы, Орлейт? Я и не подозревал, что там ветрено.

Пожимаю плечами и тихонько ворчу, с тоской глядя на вход в Каменный стебель…

– Тебе повезло, – рокочет Рордин, указывая в противоположную моему убежищу сторону, – я как раз туда направляюсь. Могу тебя сопроводить.

Ну разумеется.

На долю мгновения всерьез подумываю броситься в свою башню. Рордин туда никогда не поднимается, только если я стою за дверью, что нас разделяет, и капля моей крови смешивается с водой в хрустальном кубке.

А потом отметаю эту мысль, когда Рордин склоняет голову набок, будто все знает.

От этого хищного жеста по мне пробегает дрожь – пытаюсь ее скрыть, вздергивая подбородок, перекидывая влажные волосы через плечо и удаляясь в указанном направлении.

Я знаю, когда можно лезть в бой, а этот…

Этот я уже проиграла.

Ненавижу это место, его забитые рулонами ткани углы, толпы манекенов на разных стадиях раздевания. Я не ценитель изысканных вещиц и экзотических тканей – мне неинтересно разгуливать, распушив перья, как некоторые мужчины и женщины, которые каждый месяц собираются на Трибунал.

Созерцаю свой приколотый к шнуру между двумя стенами повседневный наряд. С него вовсю капает вода.

Вот все, что мне нужно. Подвижность и никаких рюшей. Одежда, которая помогает сливаться с окружением.

Вздыхаю, вытирая волосы полотенцем. Я сижу, взгромоздившись задницей на стул, втиснутая в угол комнаты, словно неодушевленный предмет. Рядом со мной стоит манекен с лицом, похожим на куклу, которая у меня была… до того как я выбросила ее за балюстраду, слишком уж пялились ее широко распахнутые глаза.