– Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? – Его дыхание обжигает мне щеку, и мое собственное дыхание учащается.

– Я тоже тебя люблю, – говорю я вместо своего обычного «я знаю». Я ведь и правда его люблю. Люблю свое отражение в его глазах. Жить с Адрианом – это все равно что смотреться в зеркало, которое всегда льстит. Он видит во мне человека, которым я хочу быть. Вот бы и мне эту женщину так же ясно разглядеть…

Мы с Билли встречаемся в «Броукен Лэнд» – гринпойнтском баре, который, по нашим расчетам, расположен на полпути от меня к ней. Когда я прихожу, она обычно уже сидит за стойкой – в руке бокал вина, на землистых щеках румянец. Подвыпившую Билли я люблю больше всего. Она становится шумной, игривой и забывает о том мире, который оставила дома, – о муже, детях и своей инстаграмной ипостаси. Фотографии с наших совместных тусовок никогда не всплывают в ее интернет-жизни, но я чувствую себя не грязным бельем, а единственной сферой ее существования, на которую не наложены никакие фильтры.

Она целует меня в щеку.

– Ты что, на диете? Худеешь к встрече выпускников? Совсем отощала!

– Да нет. – Я отстраняюсь. В незапамятные школьные времена нам иногда ударяло в голову, что мы слишком жирные, и тогда мы пропускали обед, а потом вставали на весы моей мамы и ликовали, когда безжалостные цифры оказывались к нам снисходительны. – Просто волнуюсь.

– Да с чего тебе волноваться? Ты же ничего плохого не сделала!

– Знаю, – говорю я. – Но все равно как-то неуютно. Я стала другим человеком…

Детектив Фелти наверняка другого мнения. Иногда в приступе паники я думаю: а вдруг это он написал записку? Вдруг он знает про фотографию, засунутую туда, где ей самое место, – в томик Джона Донна? Вдруг он в курсе, что я сказала этому парню в последнюю нашу встречу и что он мне ответил?

Когда к нам подходит бармен, я заказываю бокал просекко, но тут же передумываю и беру целую бутылку. Если Адриан дома спросит, я отвечу, что мы с Билли пропустили по одной, и даже не совру.

– Ты собираешься остановиться в той же комнате, – говорит Билли. – В Гробовщаге. И до сих пор не рассказала Адриану, что там произошло. Он же по-любому узнает!

Я закатываю глаза:

– Да не повторяй ты это дурацкое название! В конце концов, это просто общага. И потом, я забронировала отель, ты забыла? – Я пропускаю мимо ушей то, что она сказала про Адриана, потому что до сих пор надеюсь, что ничего ему рассказывать не придется. Что Джастин, Монти и дармовая выпивка займут все его внимание.

Билли берет меня за руки. Ногти у нее выкрашены в цвет тиффани. Я всегда обращаю внимание, какой у женщины маникюр. Это верный показатель ее психического здоровья, как бы нелепо это ни звучало. У Билли ногти в полном порядке. Если когда-нибудь я увижу ее с красными кутикулами и обкусанными заусенцами, мне сразу станет ясно, что с ней что-то неладно.

– Перестань, Амб. Как будто я тебя не знаю! Ты сама не своя!

Когда я начала учиться в Уэслиане, Билли все хотела, чтобы я завела подруг. Конечно, не таких близких, как она, но все же. Я рассказывала ей о Салли, но в общих чертах.

– Да просто я много нервничаю. На работе в последнее время дурдом. – Я до боли сжимаю и отпускаю ее пальцы.

Она отхлебывает вина, маркируя кромку бокала вторым красногубым штампом. В студенческие времена, приезжая на летние каникулы в Пеннингтон, мы подрабатывали официантками в ресторане «Вилла Франческо» и потешались над тетками, которые оставляли всю свою помаду на бокале по мере того, как тот пустел.

– Ты его там увидишь? – спрашивает она уже мягче. – Того парня, в которого ты была по уши влюблена и до сих пор не хочешь об этом говорить?

– Лапа, – почти беззвучно выдыхаю я. – Конечно, нет!

– Да расслабься ты, – отзывается она. – Я же не говорю, что ты должна с ним переспать! Сама знаешь, что у меня было с Колтоном. На моем девичнике у нас все почти случилось. И случилось бы, если бы не его моральные устои. – Она потирает руки.

– А ты никогда не думала написать ему? – интересуюсь я. Бармен щелкает пробкой просекко. У меня возникает ощущение, будто мы что-то празднуем.

– А что я ему скажу? «Привет, я замужем и у меня двое детей»? Иногда я пытаюсь представить себе, как сложилась бы моя жизнь, не окажись он таким добронравным. – Она делает паузу. – Я пыталась найти его в Инстаграме. У него закрытый профиль, но на аватарке он да собака. Надеюсь, это значит, что он так и не женился.

– Надеешься? Но почему? Все еще думаешь, что у вас есть шанс?

Она пожимает плечами:

– Мне он принадлежать не может. Но я не хочу, чтобы он принадлежал кому-то еще, понимаешь?

Еще как понимаю!

Каждый раз, когда Билли изливает мне кусочек своей души, мне ужасно хочется излить взамен свою – как в школьные годы, когда мы тыщу раз оставались друг у друга с ночевкой и в темноте поверяли друг другу свои девичьи секреты. Она знает, что я любила парня по прозвищу Лапа, но ничего из этого не вышло. И мои намерения привезти его домой на зимние каникулы и познакомить их так и остались намерениями.

– Да не будет его там. Лапы. Он не приедет.

– Ну почему, может, еще и явится. А там видно будет. – Она болтает в бокале последние капли вина. – Ты не подумай, я не подбиваю тебя на измену! Ты знаешь, я люблю Адриана! Но возможно, тебе нужно закрыть гештальт.

Я прикладываюсь к бокалу, чтобы губы не сложились в то, во что норовят сложиться. А потом отхлебываю еще – чтоб уж наверняка не узнать, была это улыбка или сердитая гузочка. Слава богу, правда остается при мне.

После того, что я сделала, он не появится никогда.

Народу вокруг было много, но я мячиком скакала между двумя полюсами – Салли и Флорой. Остальные девчонки хоть и держались в большинстве своем дружелюбно, но я никогда не могла рядом с ними расслабиться и побыть собой, пусть даже и не знала в точности – собой, это кем. Я постоянно переживала, не сболтнула ли по пьяни лишнего, не прорвался ли опять джерсийский акцент и не травила ли я дебильные школьные байки. Я сооружала себя из черт, которые перенимала у других девушек, превращая собственную личность в мозаику. Может быть, больше всего я завидовала Салли потому, что на ней так ладно сидела ее собственная кожа, что все в ней было интересно, оригинально, круто.

Во мне от природы не было ничего интересного, оригинального и крутого – я очень хорошо это знала. Зато был один полезный навык. Будучи хорошей актрисой, я успешно подделывалась под разных людей и затягивала их на свою орбиту. Я с Салли и я с Флорой – это были два совершенно разных человека. И они прекрасно уживались.

Подружиться с Флорой значило выбрать легкий путь. Мои родители пришли бы в восторг от ее воспитания и обаяния, от ее бесконечных «пожалуйста» и «спасибо». Она признавалась мне, что скучает по дому, особенно по сестре. Поппи была на четыре года младше и только пошла в старшую школу. Флора звонила ей почти так же часто, как Кевину.

– Поппи хочет к нам приехать, – говорила она. – Я столько ей о тебе рассказывала! Она творческая натура. И тоже хочет поступать в Уэслиан! В новой школе ей нелегко.

Однажды я даже коротенько с ней поговорила – Флора передала мне телефон, шепнув:

– У нее сегодня плохой день. Скажи ей, что все наладится.

– Все наладится, – солгала я в трубку.

Флора была из тех, кто всегда выручит и утешит. Из тех, кто подставит плечо. Она держала мне волосы, когда меня выворачивало наизнанку после попойки у Доры, и даже забежала проведать меня между парами. Прохладными сентябрьскими вечерами мы бродили по кампусу, поверяя друг другу свои мечты, – я могла говорить с ней откровенно, не боясь, что она будет, закатывая глаза, пересказывать мои слова другим девчонкам. «Амброзия и впрямь думает, что пробьется в Голливуде!» Ее фирменная «милота» не была подделкой, как я ни пыталась пробить в ней брешь и выпустить из нее воздух.