Кажется, ее мама хотела еще что-то сказать, но лишь поджала губы, так что они превратились в тонкую полоску. Я так и эдак крутила ее слова. Все не могла взять в толк: то ли меня облекли доверием, то ли предостерегли, чтоб не смела дочку обижать.

– Ох, какой нам увлекательный год предстоит! – сказала Флора, когда ее семейство отбыло, – на прощание она крепко прижала к себе сестру и шепнула ей на ушко что-то, чего я не расслышала. – Лучшая подруга моей мамы – ее соседка по комнате, в которой они жили на первом курсе.

В душе у меня вспыхнуло волнение. Да, год просто обязан быть увлекательным. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы попасть сюда и сделать мечту былью. Чтобы изваять в 3D свое техниколорное будущее, где я стану главной звездой.

– У тебя очаровательный акцент, – сказала Флора, пришпиливая фотографии к пробковой доске.

– Спасибо, – выдавила я. Вот уж комплимент так комплимент! Она не хотела меня обидеть – хотя кто знает, – но заставила обратить внимание на то, чему я раньше не придавала значения. То, что я говорю, не менее важно, чем то, как я говорю. Мне не стать актрисой – а в Уэслиан я поступила на театральное отделение, – если не вытравлю из себя Джерси.

Пока мы разбирали вещи, дверь стояла нараспашку и на пороге то и дело появлялись люди с нашего этажа, чтобы познакомиться. Я улыбалась, обнималась, усиленно кивала на приглашения на будущие тусовки. Но поджилки у меня тряслись. Некоторые девушки, похоже, уже хорошо знали друг друга, непринужденно смеялись и обменивались только им понятными шуточками, вынесенными из частных школ Верхнего Ист-Сайда. Две модельной стройности блондинки приехали аж из Лос-Анджелеса: они все тыкали пальцами в телефоны и угорали над какой-то гулянкой после выпускного, на которой их одноклассница в сортире потрахалась с двумя парнями сразу.

Не с такими девчонками я ходила в школу – у наших стаканы из «Старбакса» словно приросли в рукам, они пересыпали речь всякими типа и на фиг и мерились россказнями о том, кто с кем перепихнулся на говенненькой вечериночке в подвале родительского дома, где парни в трениках геймили, сжимая в руках игровые контроллеры. В подражание им я носила джинсы с заниженной талией, так же зачесывала волосы, год подрабатывала в Stop & Shop и откладывала зарплату, чтобы купить сумочку «Луи Виттон» – ту самую в разноцветных монограммах, которая частенько мелькает на костлявых ручонках всяких знаменитых красоток.

В Уэслиане я рассчитывала с легкостью вжиться в тот образ, который, казалось, мне подходил. Но в первый же день поняла, что никакое «с легкостью» мне не суждено. Будничная прекрасность здешних девушек – свежая, яркая, но не бьющая в глаза – казалась недостижимой.

В коридоре мелькали не только девушки. Имелись на нашем этаже и молодые люди, что меня очень радовало, – вихрь стреляющих глаз и белоснежных улыбок. На меня они, впрочем, вряд ли позарятся, ведь тут есть варианты получше: целый шведский стол красоток, длинноногих, одетых просто, но дорого, – пальчики оближешь. А у парней аппетит о-го-го. Я мимолетно вспомнила Мэтта, с которым встречалась в старших классах, но тут же отогнала его образ. Не хотелось портить мой первый день здесь воспоминаниями о том, что он совершил.

– Пойдем пообедаем с нами, – сказала Флора. – Я уже договорилась с другими девчонками. Надеюсь, тут найдется еда для меня – я тебе говорила, что я веган? Когда мне было двенадцать, я посмотрела документальный фильм о том, что происходит с животными на бойнях, и с тех пор отказалась от мяса и молочных продуктов. На самом деле это не очень трудно, если человек готов работать над собой.

Самолюбования в ее словах не было – такой обыденный рассказ. Из нашей переписки я знала, что она веган. Но какое мне дело до Флориной диеты? Куда больше меня занимало само известие об этом обеде, осознание того, что однокурсницы о чем-то договорились, а меня не позвали. Я здесь еще и дня не провела, а уже такое фиаско.

На обед мы собрались в Саммерфилдсе – столовой, которая венчала Баттерфилд-С, как громоздкая шляпа. Куча народу, сдвинутые столы. В приступе саможаления мне хотелось позвонить маме и сказать, что я совершила ошибку. Но вместо этого, я написала Билли: «На помощь! Люди здесь совершенно другие».

Она, как всегда, откликнулась мигом: «Так вроде бы так и задумывалось?»

Рядом со мной сидела девица, от которой разило приторными духами, и уплетала жирнющий жареный сэндвич с сыром. На голове у нее была какая-то кошмарная попытка закосить под Викторию Бэкхем.

– Я Элла Уолден, – сообщила она. – Мы с тобой соседи через стенку. Ну как, круто здесь, правда?

Почему-то от одного взгляда на Эллу мне резко полегчало. Кожа у нее была серая, щеки круглые, шмотки немодные – живое доказательство того, что не все в Уэслиане клевые от рождения. Я смотрела, как она жует свой сэндвич, одновременно завидуя и осуждая ее за то, что она ест такую калорийную гадость на людях, хотя ей очевидно не мешало бы сбросить несколько фунтов. Сама я ненавидела есть на глазах у других.

Громкое «блядь» заставило меня подпрыгнуть – его изрыгнула сидевшая во главе стола девица с широко распахнутыми глазами в окантовке черной подводки, с белокурым хвостом и в рубахе на два размера больше, из которой выглядывал кружевной лифчик. Ее брови, густые и темные, оживленно взлетали и опускались, когда она говорила, и разительно отличались от маниакально выщипываемых тонких арочек, которые отличали моих одноклассниц. Забив на Эллу, я уставилась на эти брови, осенявшие ее лицо – лицо, которое мгновенно привлекало внимание всех окружающих.

– А потом Лапа такой: пожалуйста, не уходи, я для тебя что угодно сделаю, – рассказывала она. Голос у нее был гортанный, глубокий. – А я говорю: в том-то и проблема, – и ушла!

Все захохотали. Я подивилась: неужели все знают, кто такой Лапа?

– Ну ты красотка, – сказала она стильной азиаточке, сидевшей рядом с ней. Клара – смутно вспомнилось мне. Память уже не удерживала ворох новых имен. – Тебе здешние парни ни к чему. – Ее пальцы пробежались по Клариной руке. Мне тоже захотелось удостоиться ее внимания.

Так и произошло – как будто она прочла мои мысли.

– А ты кто? Откуда приехала? – поинтересовалась она, вперив в меня пристальный взор зеленых глаз.

– Амброзия. Из Пеннингтона. Это в Нью-Джерси.

Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Элла ее опередила:

– Пеннингтон! Фига себе, а я из Морристауна. Да мы с тобой почти соседки! Надо будет потом посмотреть школьные альбомы. Наверняка у нас есть общие знакомые!

Я крепко закусила губу. Зачем я вообще произнесла слово «Пеннингтон» и откуда эта Элла взялась на мою голову! Девушка во главе стола на меня больше не смотрела. Она переключилась на парня, сидевшего рядом с ней, закинула руку ему на плечо.

– Это моя соседка по комнате. Ни на чем не в состоянии сосредоточиться, – сказала девушка с другой стороны – веснушчатая брюнетка по имени Лорен, жившая в соседней с нами комнате. – Мы вместе учились в Спенсе. Она чокнутая.

Мне стало любопытно, что она подразумевает под «чокнутой».

– А как ее зовут? – полюбопытствовала я, но мой вопрос остался без ответа. Лорен уже заговорила с кем-то другим, выясняя, где в кампусе можно раздобыть годную травку. Побеседовать со мной рвалась одна только Элла. Не переставая жевать, она принялась рассказывать о своем выпускном и о коте по кличке Фредди. Я делала вид, что мне интересно. С ней проще всего было попасть на одну волну, окунувшись в наше похожее прошлое. Но я не собиралась возвращаться туда, откуда приехала.

Чокнутая соседка Лорен встала и ушла, а за ней – Клара и двое парней. Я постаралась не выказать разочарования. Вот бы попасть в их компанию! Я пялилась на банку диетической колы, стоявшую передо мной, пока Джемма из школы Святой Анны плакалась Флоре, что ужасно скучает по своему молодому человеку, который поступил в Йель.