Мы молча смотрели в глаза друг. Я продолжала гладить его по лицу, зарывалась пальцами в волосы, а он уверенно обнимал меня, не предпринимая больше ничего. Вот только взгляд хищника, который ходит вокруг жертвы кругами, выжидая удобный момент, но никогда свою добычу не отпустит, выдавал его с головой. А мне и не хотелось сбегать.

Я сама наклонилась к нему и прикоснулась к его губам, почувствовав как он вздрогнул. Я понять не могла свою смелость или безрассудность, но я продолжала его целовать мягко и легко. Чуть касаясь сухуми губами. Слегка проводя языком по его губам. Как будто я иду вроде и по родному дому, но с завязанными глазами. Все должно быть знакомо, но на самом деле каждый шаг в неизвестность. Дима боялся меня спугнуть, но я чувствовала каждый его прерывистый вздох, как он чуть сильнее стискивает меня своими сильными руками, как тянется за мной, когда я отстраняюсь.

И все же он не смог удержаться. Он стал целовать меня, разгораясь все сильнее. Обнимал меня одной рукой за талию, а второй, запутавшись в моих волосах, не давал отстраниться ни на миллиметр. Смешной. Мне самой нужны было быть к нему, как можно ближе. Чтобы я могла всем телом чувствовать, что он не глупая фантазия, а живой, настоящий, горячий, твердый, мой. Чтобы его запах окутывал меня, заполнял всю меня до кончиков волос, смешивался с моим, превращался в запах сладкого желания.

Наши поцелуи становились все глубже и все… неторопливее. Как бы странно это не звучало. Хотелось прочувствовать каждый до самого донышка. Хотелось наслаждаться вкусом друг друга, каждым движением губ и языка. Мы хотели получить все до последней капельки, ничего не потерять, не пропустить. И это ничуть не гасило страсть. Она набирала обороты как лесной пожар. Медленно и неотвратимо. Как огонь от маленькой горящей веточки охватывает куст, деревья рядом, и вот уже стихия сметает все на своем пути. И кажется, что огонь ползет так медленно, что ты все контролируешь и, если что, успеешь убежать. Но нет. Ты уже ничего не можешь сделать. Так и у нас притяжение переросло в желание, а потом огненной лавой по венам разлилась безумная страсть, и уже не мы решали, что будет дальше. Он покрывал поцелуями мои губы, щеки, глаза, шею. Зацеловывал каждый миллиметр кожи и все время шептал: — Я люблю тебя. Я так тебя люблю.

Когда мы смогли оторваться друг от друга, я увидела в его глазах темное торжество. А потом в одну секунду он закинул меня на плечо и понес наверх. Я успела только взвизгнуть и шлепнуть его по ниже спины.

Через несколько секунд с меня стащили туфли, поставили на кровать, а потом развернули к себе спиной. Дима стал прокладывать дорожку из поцелуев вдоль позвоночника, медленно расстегивая на мне платье. Обводил языком по контуру белья, покрывал тело остро-нежными укусами, рассылая по всей коже сладкую дрожь, которая только подбрасывала дровишек в наш пожар.

— Как же я мечтал об этом весь день, — прохрипел он. В его голосе было столько голода, что как бы мне не было приятно, я не удержалась и развернулась к нему. Я хотела видеть его лицо, его глаза.

Тяжело дыша, как будто он пробежал марафонскую дистанцию, он пытался расстегнуть манжеты на рубашке, но так при этом его глаза, не отрываясь, жадно шарили по моему телу, по груди, животу, бедрам, пальчикам ног, он скорее вырывал пуговицы «с мясом». Я опустилась на кровати на колени и попросила: — Я хочу сама.

Облизнув губы от открывавшейся мне картины, я любовалась на его идеальное скульптурно вылепленное тело, прорисованные мышцы, кубики пресса. Я посмотрела ему в глаза вовсе не спокойно и невинно, я безумно его хотела. Между нами было такое напряжение, что мне казалось, что я слышу потрескивание электрических разрядов.

Не разрывая нить взгляда, я очень, очень медленно стала расстегивать пуговичку за пуговичкой. Это было мучительно и мне, и ему. И мне это очень нравилось. Я также медленно начала стаскивать рубашку с плеч, попутно лаская его кожу, ощущая напряжение каждой мышцы, гладя его по груди, обводя пальцами кубики на животе.

Когда рубашка упала на пол, я опустила руки на пряжку его ремня, слегка пройдясь ногтями по его животу, отчего он зашипел что-то неприличное и зажигающее. Это предвкушение, обещание дальнейшего удовольствия были прекрасны сами по себе. Но терпение никогда не было сильной стороной Шумского. Поэтому через секунду брюки тоже оказались на полу, а смеющаяся я на кровати, придавленная всем этим великолепным телом моего бывшего мужа.

Это было какое-то непрекращающееся безумие. Мне нужно было прикасаться к нему, целовать, чувствовать его всей кожей вопреки всем доводам рассудка, принципам, опыту и чему бы то ни было. Я просто знала, что жизнь всегда будет неполной, если я сейчас остановлюсь и уйду. Такую жажду, наверное, испытывают наркоманы, когда готовы отдать все за дозу, а мне была нужна моя доза любви.

Мне было жизненно необходимо жадно его целовать, зарываться в его волосы, подставлять шею, грудь, живот под поцелуи, царапать ему спину, наслаждаться, как он рисует языком узоры на моей коже, вдыхать его запах, и сравнивать какой он разный на руках, животе, спине, млеть от того, как его руки жестко могут стискивать мои бедра и нежно ласкать мою грудь, задыхаться от тяжести его тела, слизывать пот и прикусывать кожу, оставляя свои метки.

Меня то заполняло темное жгучее удовольствие от того, как он наматывает мои волосы на кулак, и я прогибаюсь как натянутый лук. То было невыносимо сладко ощущать себя маленькой и хрупкой в его больших руках, таким нежным цветочком, чувствительным к самому легкому прикосновению пальцев, к даже просто к дыханию, которое нежным ветром скользило по моей коже и будило новую истому, хотя казалось я уже достигла пика удовольствия.

Во мне то просыпалась развратная эгоистичная стерва, собирающая все сливки наслаждения, то ее хитро сбивала с пути истинного покорная рабыня, желающая только служить своему господину. Я вела себя как гулящая мартовская кошка, и у мужчины рядом не было шанса остаться равнодушным к этому призыву.

Нас окружала музыка из наших стонов, вскриков, бессвязных признаний:

— Я умру, если ты не сделаешь этого.

— Ты — моя жизнь.

Я признавалась ему в любви и тут же клялась, что ненавижу его. Он называл меня то богиней, то ведьмой. И я верила всему, что он говорит, и не верила одновременно.

Но я видела, что он не может оторваться от меня также, как я от него. Притягиваясь как магнит, стоит мне отстраниться хоть ненадолго. Ловя каждый мой взгляд, каждый жест, воплощая все мои фантазии, исполняя все желания.

Это была невероятная ночь. Никогда я не проживала такое здесь и сейчас. Я наслаждалась каждую минуту, каждую секунду. Я не знала, что могу чувствовать так остро, так сильно. И мне не нужны были слова, чтобы разделить это на двоих, потому что я видела то неверящий самому себе, то торжествующий и собственнический, то голодный и хищный, то дикий от испытываемого удовольствия, то полный восхищения, но всегда направленный на меня, мужской взгляд.

Как будто судьба решила, что задолжала нам, и сегодня решила отсыпать счастья сверх обычного. А мы, в кои-то веки, решили не спорить с ней, не сомневаться достойны или нет, не бояться, что с нас за это что-то спросят, а взять все, что дают. Я бы предпочла умереть от удовольствия этой ночью, но не отказалась бы ни от чего.

Потом мы полусидя-полулежа валялись в кровати оглушенные теми чувствами, которые бушевали безумным ураганом, а потом перемололи, пережевали и выбросили нас на берег совершенно без сил. Дима не выпускал меня из рук, иногда начиная хаотично зацеловывать мне лицо, волосы, глаза, губы. И обнимал еще крепче, когда по моему телу легкой волной проносились отголоски прошедших удовольствий, вызывавших дрожь и желание прижаться к любимому как можно ближе.

В окном к нам заглядывали разноцветные фонарики. Они отражались теплой разноцветной мешаниной на наших телах, словно укрывая волшебным невесомым покрывалом и делая нашу встречу совсем сказочной. Если бы я могла выбирать последнюю ночь в жизни, я бы хотела, чтобы она была именно такой.