Но мне никогда не переставал нравиться Хэллоуин. Обычно я посылаю своих детей выпрашивать сласти, потому что мне чересчур опасно покидать дом хэллоуиновской ночью, с моей окровавленной упыриной маской и тьмой-тьмущей наивных выряженных соседских детишек, ждущих, что их перепугают.

Что возвращает меня к миссис Най. Какой же милой старушкой она была…

Я позвонил в дверь, за мной толпились ещё дети. Она отворила и я громче всех закричал «сладость или гадость». Приветливо улыбаясь, она высыпала мне в мешок банку конфет «Загнат» и «Риз». Я поблагодарил её и протянул руку, для рукопожатия.

Мою левую руку.

Миссис Най, конечно же, приняла руку и потрясла. Она так и осталась в её ладони, я завопил, словно покалечился и миссис Най тоже завопила, от страха и потрясения, и уронила руку на землю.

Миссис Най в ужасе вытаращилась на меня.

И мне это понравилось.

Очень.

Трейвон вытаскивает близнецов из машины и подводит к дверям похоронного бюро. Он нарядил их обоих в чёрные костюмы, белые рубашки, чёрные галстуки. Он увязал их афропричёски в тугие «грядки». Чем пристойнее выглядят эти пятилетние дети, тем легче будет убедить распорядителя похорон, что они — пасынки покойной. Что это их мачеха лежит там в гробу.

Распорядителя похорон зовут Боб. Старый лживый белый засранец. Бывший коп. Этих убедить легче всего.

Боб встречает их у парадной двери. Хороший знак.

Вина белых — всегда беспроигрышный вариант. Разве два маленьких чернокожих мальчика из родни не захотят увидеть свою жившую отдельно мачеху? Наплести баек про их настоящую мать, умершую при родах. Что эта покойница — всё, что они всегда считали семьёй. Что её белая семья избавилась от них при первой же возможности. Вот почему их нет в списке родственников. Почему их нет в списке посетителей.

Проще простого.

Раньше Трейвон входил вместе с ними внутрь. Теперь он стоит у машины. Боб думает, что это — знак уважения к новой семье. По правде говоря, Трейвон просто устал смотреть на все эти смерти.

Боб заводит близнецов внутрь. За ним закрываются двери. Проходит немного времени, когда начинаются крики. Он видел это столько раз, что может в точности вообразить происходящее, лишь по приглушённому шуму.

Во-первых, семья спрашивает Боба, что это за дети. Замешательство. Выкрики. Пока безутешные родители усопшей бранятся с Бобом и угрожают лишить его работы и всего прочего, близнецы проскальзывают мимо и подходят к гробу.

Это должен быть открытый гроб. Однажды Трейвон ошибся, пустив близнецов к закрытому гробу. Вот почему он всё время носит повязку на правом глазу и кожаную перчатку на левой руке.

Тогда те, вывалившиеся из их ртов, мясистые голубоватые мешки, покрытые извивающимися трубками, не удалось остановить, пока они не насытились.

Трейвон не желал такого. Когда его затопило горе. Когда весь смысл исчез. Когда в нём осталась лишь пустая дыра, он обратился к бессмыслице.

Церковь. Нахрен её. Зачем платить кому-то деньги за лживые слова, что увидишься со своим умершим сыном в другой жизни, когда можно заплатить тому, кто говорит, что его можно вернуть из могилы?

Жена Трейвона, Тамара. Она пыталась держаться. Пыталась быть сильной. Она сумела пережить такое. Но это она переехала Трея-младшего на подъездной дорожке. Она говорила по телефону. Не увидела его. Услышала хруст, подумала, что это его велосипед.

Это был его череп.

Тамара замкнулась в себе. Пустые глаза. Её воинственный дух покинул тело задолго до того, как Трейвон перерезал ей горло на полу кухни. Задолго до того, как он получил доступ к Даркнету. Тайный Интернет. Прежде, чем он снял все сбережения, четыреста одну тысячу и обналичил пенсионный счёт, чтобы заплатить незнакомцу, встреченному в онлайне, который предоставил ему доступ к тайнам Ватикана. К чёрной магии.

Перерезанная Тамарина глотка стала вишенкой на торте. Она сама подставила ему шею. Она могла бы и сама её перерезать, если бы он попросил. Нет. Самое трудное? Самым трудным было выкопать тело Трея-младшего. Вытащить из земли маленький гробик.

Они заплели ему волосы в дреды. Облачили его в хороший костюм. Но голова у него осталась в три раза больше нормального размера, а левый глаз был набит ватными тампонами и покрыт трупным гримом, чтобы заполнить дыру, откуда его мозги брызнули на подъездную дорожку.

Трейвон почти впал в истерику той ночью, когда пытался вернуть Трея-младшего из мёртвых, слёзы его страха мешались с кровью от убийства, которую он щедро размазывал по всему трупу своего сына, как советовал Интернет. Он чертил символы, распевал слова и машинально выполнял инструкции, словно ведомый лишь извращённой потребностью бросить вызов Богу. Изменить то, что случилось. Обмануть судьбу. Он остолбенел, даже после всех этих денег, убийства, эксгумации, когда кровь Тамары слилась воедино и образовала толстую прочную корку на теле Трея-младшего.

Пока они были ещё маленькими, пока мешки и трубки ещё болтались снаружи их тел, Трейвон был слишком измучен, чтобы их убить. Тварей, что взломали скорлупу на трупе Трея-младшего. Тварей, что вылезли оттуда.

Конечно, он ждал чересчур долго. Но тогда он этого не знал. Не понимал правил.

Трейвон пытался их утопить. Безуспешно. Огонь. Ни признака ожога. Яд. Так он выяснил, как их замедлить. Погрузить их в сон.

Стазис.

Чтобы убить, он напоил их бальзамирующим составом. Вот почему он теперь водил близнецов на похороны. Сначала они стремятся к этой смертельной жидкости, потом засыпают и воспроизводятся медленнее.

Чтобы научиться этому способу, потребовалось много времени. Много времени. Множество смертей.

Но если он не станет этого делать. Если они выпьют чистой крови теми трубками до бальзамирующего состава, то немедленно размножатся.

Вот почему их было двое. Одинаковые близнецы. Одинаковые с Треем-младшим

Сперва, когда внутри мёртвого тела его сына был только один из них, то он подкормился трупом Тамары. Прежде, чем Трейвон схватил лопату и отсёк трубки от мёртвой жены, тварь в Трее-младшем стала двумя тварями. Раз — и всё.

В следующий раз кормились уже они обе. Когда он привёл в дом бродячую собаку, то растоптал маленьких шевелящихся тварюшек, которые полезли наружу из тел близнецов, пока те питались.

Именно тогда они слабее всего. Это — единственное время, когда они слабы. Лишь несколько мгновений после того, как они… рождаются?

Трейвон берёт из багажника пожарный топор и заходит в похоронное бюро.

Боб мёртв. Родители мертвы. Все мертвы. Убиты, прежде, чем поняли, что происходит. Их тела покрыты отметками присосок там, где трубки выкачивали паникующую, сломленную горем жизнь. Из ран капало зелёным.

Близнецы следовали правилам. Хорошие мальчики.

Сначала они подошли к мёртвой белой женщине. Её труп был похож на швейцарский сыр. Трубки, введённые в одни отверстия, выпили из её вен драгоценный смертельный нектар, затем вышли через другие, перед тем, как напасть на растерянных плакальщиков.

Мысленным взором Трейвон представил её труп, восстающий из гроба, приплясывающий, как марионетка на ниточках. Он представил потрясённые лица родителей, когда их внимание привлекло движение. Их бедная мёртвая девочка, тряслась в трёх футах над гробом, словно очутилась на электрическом стуле.

Здесь и теперь, он смотрит на их оторопевшие трупы с насмешкой и ухмылкой.

Люди, отправившиеся поглазеть на смерть, ничуть не ожидали, что она так скоро коснётся и их. Их эгоистичная скорбь. Их любимых оторвали от них так резко, так несправедливо.

Не тогда, пока я ем свой быстрый обед.

Не во время моего телешоу с Опрой.

Они слепы к опасности. Они пали, будто скот.

Они околели легче бродячих собак.

Трейвон переступает через мёртвые тела. От бальзамирующей жидкости близнецы в стазисе. Закапсулированные в прочную скорлупу. Даже при таком замедлении, у Трейвона есть лишь несколько минут перед тем, как корчащиеся твари окрепнут, сформируются и откажутся умирать.