Еле сдерживая трепет, я поставила ногу на педаль газа, и багги покатился вперед.

– Вот так, поезжайте вокруг здания и к двери, – велел господин Хакота и скрылся.

Я вела багги осторожно, держась подальше от деревьев и слушая, как под шинами шуршат опавшие листья, пока наконец не остановилась перед дверью головной конторы «Даров леса». Ехала я так медленно, что господин Хакота успел снова выйти. В руках он держал толстую брошюру, которую протянул мне.

– Держите! – сказал он. – Здесь есть все про секцию «Дары леса». Заучивать наизусть не надо, просто просматривайте в свободную минуту.

– Ладно. – Я отложила брошюру на пассажирское сиденье.

– Так, следуйте за мной, – позвал он, сел в свой багги, и мы двинулись в путь колонной.

Господин Хакота повел нас по узкой дорожке, убегающей от головной конторы в гущу деревьев. Здесь лес изобиловал ягодами и другими плодами – видимо, в честь этих «даров» секция и получила свое название. Я не специалист в ботанике, но заметила несколько деревьев, похожих на хурму. В лесу было тихо – настолько, что я поняла, почему моя предшественница стала «дергаться», объясняя это тишиной: единственные звуки, которые я слышала, издавали моторы, листья, шуршащие под колесами, да птицы. Вести багги было забавно, но мысль, что меня оставят совсем одну там, где так тихо, вызывала легкое беспокойство.

Дорожка закончилась у хижины с островерхой крышей. Площадь хижины составляла, пожалуй, полторы стандартные полицейские будки, и она стояла в лесной тишине так, словно ее забыли здесь по ошибке.

– Приехали, – указал на хижину господин Хакота, останавливая багги, и я сделала то же самое, потом выбралась из-за руля.

– Не волнуйтесь, внутри есть туалет. Есть и электричество, и плита, так что вы сможете готовить.

– А, ясно. – Я кивнула. Хорошо это или нет? Судя по тону господина Хакота, наверняка хорошо.

– Мы хотели бы, чтобы вы проводили здесь целый день, – продолжал он. Чрезвычайно неохотно я кивнула и сразу задумалась, не пожалею ли об этом. – По сути дела, нам просто нужно, чтобы кто-нибудь находился здесь. Но мы подумали, что не делать вообще ничего будет утомительно, так что нашли вам простую работу, чтобы выполнять ее за письменным столом.

Он взял с заднего сидения своего багги картонную коробку, размотал проволоку на пружинном замке, открыл дверь и внес коробку в хижину. Я последовала за ним и увидела тесноватую комнату, три татами в которую еще поместились бы, но четыре – вряд ли. В комнате стоял маленький письменный стол, в трех стенах были окна, в двери – прозрачная стеклянная панель, так что хижина просматривалась со всех четырех сторон.

– Это билеты на выставку «Скандинавия», которая открывается в здешнем музее через два месяца. Компания, которая должна была снабдить билеты перфорацией, сделала ноги, так что эту работу мы решили поручить вам.

Господин Хакота вынул из коробки пачку билетов и положил на стол.

– Пользоваться будете вот этим, – продолжал он, вручая мне вращающийся резак с лезвием, похожим на шестерню, линейку из нержавейки и коврик для раскроя формата А4.

– Когда это занятие вам наскучит, мы хотели бы, чтобы вы исследовали окрестности, передвигаясь пешком. Если найдете что-нибудь, сделайте пометку на карте, – с этими словами он вытащил из нагрудного кармана своего комбинезона свернутую квадратом бумагу и расстелил ее на столе.

Карта представляла собой скорее набросок, почти все место на ней оставалось белым. Мне сразу бросились в глаза контора «Даров леса» и дорожка, ведущая к хижине, а также несколько силуэтов деревьев, разбросанных там и сям. Я увидела строение с островерхой крышей – видимо, эту самую хижину, а чуть поодаль от нее обнаружился еще один рисунок, который привлек мое внимание: он напоминал некий предмет одежды, помеченный «выездная форма, дождевик (желтый)». Еще дальше пометка гласила «полотенце Исагирре (лохмотья)», а рисунок рядом с ней изображал, как я предположила, то самое полотенце.

– Эм-м…

– Да?

Господин Хакота выжидательно смотрел на меня широко открытыми глазами, и от этого почему-то было труднее высказать то, что я собиралась, но понимая, что объясняться так или иначе придется, я указала по очереди на дождевик и полотенце.

– Что это вообще такое?

– А-а, это… Это ориентиры.

– Дождевик и рваное полотенце?

– Да, они как-то застряли на ветках деревьев. Никто не знает, откуда они взялись, – невозмутимо добавил господин Хакота.

Минуточку, думала я, вам не кажется, что это как-то жутковато? В парке нашли предметы из ткани, и никто понятия не имеет, откуда они взялись? Ведь дорожка заканчивается у дверей этой хижины.

Фамилию, написанную на карте, я слышала в местных вечерних новостях. Кольдобика Исагирре, игравший за команду «Кангрехо Обаяси», приехал из Сан-Себастьяна в Стране Басков. Набожный католик, Японией он заинтересовался после того, как узнал о Франциске Ксаверии, тоже баске, который прибыл сюда миссионером в XVI веке, в итоге Исагирре решил пойти по миссионерским стопам. В новостях его называли маленьким быстроногим нападающим. Я не разбираюсь в футболе, но его необычное имя в сочетании с характерной внешностью – большими темными глазами, на редкость густыми бровями и очень бледной кожей – произвело на меня сильное впечатление. Задумавшись, я вспомнила, что сюжет в новостях, который я видела, содержал съемки в этом самом парке и утверждал, что это один из любимых уголков Исагирре, где он часто бывает. В новостях рассказывали о том случае, когда Исагирре заблудился в парке, задержался здесь уже после закрытия, и в конце концов его вывел один из сотрудников музея. Больше всего мне запомнилась детская улыбка Исагирре – улыбка человека, совершенно не отягощенного муками совести.

В дальнейшем я встречала в Интернете известия о том, что когда «Кангрехо Обаяси» перевели в низшую лигу, Исагирре не стал возобновлять контракт, а вернулся в Испанию, ссылаясь на семейные причины. Комментируя эту новость, читатели обменивались всевозможными мнениями и догадками: «Поверить не могу, что он слинял, как только его компанию понизили», «он так же виновен в случившемся, как и все остальные», «а по-моему, Исагирре сделал для команды все, что мог», «вам что, нет дела, что его отец в самом деле болен?». Шесть месяцев спустя Исагирре вернулся в Японию, вновь заключил контракт с «Кангрехо Обаяси» и продолжал играть за эту команду до сих пор. На прошлой неделе я слышала в новостях, что ее ранг снова был повышен.

– А вы не пытались вернуть эти вещи их хозяевам? – спросила я господина Хакота, отказываясь от стратегии «это же явная жуть» и пытаясь применить более мирный подход.

– Да от них же одни лохмотья остались! Будь они хоть немного целее, я бы еще подумал. – Господин Хакота поскреб в затылке.

Дело не в том, в каком они состоянии, чуть было не возразила я, но опять передумала.

– Как же они очутились на деревьях так далеко в лесу?

– Может, ветром принесло? – предположил он. – В смысле, когда «Кангрехо» в прошлом году понизили, тут в парке чего только не летало. Не только полотенца, но и клочки формы, и мужские трусы, и все такое.

– И как вы поступили с этими вещами?

– Все, что было в приличном состоянии, мы сохранили. Какое-то время у нас работало специальное бюро находок у входа – для всех, кто заходил забрать свое имущество. Все, за чем так и не пришли, мы передали в музей, и они продолжают возвращать людям их вещи. Особенно сейчас, когда «Кангрехо» снова повысили: у нас прямо-таки наплыв посетителей, желающих получить обратно то, чего они лишились.

– А вам не кажется, что владельцы этого полотенца и дождевика тоже не прочь их вернуть?

– Так это же просто тряпье! – воскликнул он, с отвращением скривился и покачал головой. – Они в таком скверном состоянии, что поневоле задумаешься, что с ними стряслось такое. Их как будто сотни метров тащили сквозь кусты, или топтали, или не знаю что еще.

Оба предположения внушают глубокую тревогу, мысленно отметила я, но так или иначе было ясно, что для господина Хакота плачевное состояние полотенца и дождевика переводит их в разряд вещей, возвращать которые хозяевам не имеет смысла.