– Ладно, оставим Исагирре в покое; будет время – заполняйте карту. Если сможете, постарайтесь выходить в лес на час утром и на час после обеда. Увидите что-нибудь достойное внимания – обозначьте на карте и дайте нам знать. Да, и вам обязательно понадобится вот это. – Он протянул мне компас и рацию «уоки-токи». – Советую брать компас с собой всякий раз, когда выходите из хижины. Телефон здесь не ловит, так что в случае чего сможете связаться с нами по рации.
– «В случае чего»? А что, по-вашему, может случиться?
– Да что угодно! Если почувствуете, что скоро свалитесь с простудой, или заметите незнакомое животное.
Господин Хакота держался так беспечно, что я предположила: видимо, он не шутит, и я в самом деле могу обращаться к нему по любому поводу, но вспомнив, что тишина якобы чуть не свела мою предшественницу с ума, я понимала, что не стоит выходить на связь только ради праздной болтовни.
– А можно пользоваться рацией, если я заблужусь?
– Разумеется. Но вы вряд ли заблудитесь, тут же повсюду знаки.
Но при этих словах он отвел глаза, сцепил руки за спиной, затоптался на месте и в целом повел себя так подозрительно, что бросил тень сомнения на свое недавнее утверждение. Значит, здесь все-таки можно заблудиться, мысленно заключила я. И от этого слегка вздрогнула.
– А если волнуетесь, можете пользоваться вот этим. – Из поясной сумки господин Хакота вынул связку мелких белых пластиковых маркеров, какие втыкают в цветочные клумбы, и вручил мне. – Обозначайте свой путь ими, когда выходите размечать карту. У нас их полным-полно, так что когда кончатся, дайте мне знать.
– Ладно.
Я взяла белые маркеры, решив пользоваться ими изо всех сил. Заблудиться я не хотела. Особенно здесь, да еще поздней осенью.
– Что касается обеда, сегодня или я, или господин Нодзима, или госпожа Кудо привезем вам бэнто. С завтрашнего дня лучше берите его на работу сами.
– Конечно.
– Если постараетесь не устраивать пожары, можете кипятить воду в чайнике, а в остальном пользуйтесь этой хижиной как сочтете нужным. Запереть дверь изнутри нельзя, снаружи мы запираем ее только на проволоку, так что если беспокоитесь, лучше забирайте с собой все ценности, когда уходите. Если почувствуете, что вам что-либо угрожает, свяжитесь с нами по рации.
Оглядевшись, он заключил:
– Вот, пожалуй, и все, что тут можно сказать.
– Если вспомните еще что-нибудь, сообщите мне по рации, – попросила я.
– Договорились! – отозвался он и, пока выходил из хижины, я заметила, как он держится за поясницу, словно оберегая ее.
– У меня тоже нелады со спиной, – сказала я.
При этих словах господин Хакота обернулся ко мне, поморщился и покачал головой.
– Если начистоту, я уже сыт ими по горло. – Он сел в свой багги и продолжил, словно говорил сам с собой: – А раньше-то я пешком по этому парку разгуливал. Ходил куда хотел, – и он резко оборвал жалобы: – Ну если что, тогда до связи. В пять возвращайтесь по этой дорожке к конторе. – И он тронул багги с места.
Когда он скрылся из вида, я вернулась к столу в хижине и взяла пачку оставленных мне билетов. Оформлены они были просто, с единственными словами «Выставка „Скандинавия“», напечатанными готическим шрифтом на бумаге стандартной толщины, ясно указывая на то, что музей не намерен тратить лишние деньги на такой пустяк, как билеты. Однако сам Музей парка «Обаяси Дайсинрин» выглядел довольно внушительно и привлекал не только местных посетителей и школьные экскурсии, но и приезжих из других префектур. Я предположила, что, видимо, их принцип – не заморачиваться внешними деталями вроде оформления билетов, качества печати и так далее, а сразу наносить решающий удар эффектной экспозицией.
Усевшись за стол, я сложила три билета на выставку «Скандинавия» стопкой на коврик для раскроя. Потом приложила линейку к пунктирной линии на билетах и провела по линии вращающимся резаком, оставляя на бумаге перфорацию. Как мне и обещали, работа была проще некуда. На первых трех билетах линия перфорации получилась чуточку неровной, но уже на следующей стопке я освоила искусство проводить прямые линии. Так я и сидела, окруженная со всех сторон одними только деревьями и больше ничем, и мирно перфорировала билеты. Эта задача не требовала никакого умственного напряжения. В ней даже было что-то медитативное. Позанимавшись этой работой несколько часов я, хоть и понимала, что слишком поспешила с выводами, не могла отделаться от ощущения, что она идеально мне подходит. Ума не приложу, как могла моя предшественница уйти с такой спокойной и легкой должности?
Я прекрасно понимала, что у меня развилось нечто вроде дурной привычки после краткого времени, проведенного на новой работе, считать, что я уже уловила ее суть, но когда и бэнто, доставленное в полдень госпожой Кудо, оказалось действительно вкусным, сдерживать нарастающий во мне восторг я больше не смогла. Бэнто было из тех, какие продавали в магазине при парке, и все его составляющие – тофубургер, чипсы из плодов хлебного дерева с солью и перцем, салат из кудрявой капусты, киноа и орешков и ломтики хурмы на десерт – предположительно были собраны в парке. Госпожа Кудо объяснила, что один из вопросов, неизменно поднимаемых на ежегодных политических совещаниях, – вызывающий стойкую досаду и неуклонно снижающийся уровень самодостаточности Японии, поэтому парк прилагает согласованные усилия по выращиванию съедобных растений. Все составляющие бэнто были превосходны, особенно понравились мне чипсы из плодов хлебного дерева, и я решила зайти в магазин и купить еще, чтобы взять домой.
Когда госпожа Кудо уехала, я доела свое бэнто и разрешила себе немного расслабиться. Вокруг было так тихо, что я слышала только щебет птиц и шорох листьев на ветру. Сцепив руки за головой, я закрыла глаза. Я ощущала умиротворение. Сидя в такой позе, я вспоминала все работы, найденные для меня госпожой Масакадо. Я перебрала уже четыре. Особо ужасных среди них не попалось, но и совсем спокойных не было.
Чересчур радужных надежд на нынешнюю работу я не возлагала, но все же рассчитывала, что она послужит плацдармом для поисков чего-нибудь получше. Низкая почасовая ставка означала, что мои мысли сами собой устремились вдаль. Впрочем, сейчас мне в голову пришло, что я всегда могу дождаться набора сотрудников на бессрочный контракт и подать заявление.
Отчасти от сытости и позы с закрытыми глазами меня начало клонить в сон, так что я собралась с духом, потянулась и встала так резко, что у меня закружилась голова.
Для того чтобы немного стряхнуть сонное оцепенение, я собрала карту, компас, рацию и маркеры, которые дал мне господин Хакота, и вышла из хижины, закрыв дверь за собой на проволоку. За хижиной дорожки не было, только лесистая местность, где землю устилала опавшая листва. Земля была довольно ровной, и мне показалось, что пройти по ней в кроссовках будет нетрудно. Насколько я могла судить, все деревья в округе принадлежали к одному виду, так что служить ориентиром могла только хижина, из которой я вышла.
Я обошла хижину, встала за ней, воткнула маркер в землю и двинулась прочь. Следующий маркер я поместила через двадцать шагов, постоянно оглядываясь и убеждаясь, что маркеры хорошо заметны и что они приведут меня обратно к хижине. Так я постепенно углублялась в лес, но пока не находила ничего достойного запечатления на карте. Единственное, что я заметила, – что листья на деревьях краснеют и желтеют в своем темпе и ритме, и это выглядело очень красиво. На земле попадалось множество плодов каштана в колючей оболочке, а на деревьях – плодов хурмы. В радостном предвкушении, что я, возможно, когда-нибудь смогу унести домой немного каштанов, я подняла один плод. Он показался необычно легким, я перевернула его и обнаружила, что он открыт и пуст внутри. Еще несколько поднятых тоже оказались открытыми и без орехов. Похоже, пустыми были и все остальные колючие оболочки каштанов, которые валялись на земле.
Неужели каштаны съели птицы или еще кто-нибудь? Размышляя над этим вопросом, я сделала в углу карты пометку: «На земле много оболочек от плодов каштана, но самих каштанов внутри нет». Я предположила: не исключено, что здесь побывали посетители. Ведь это как-никак природный парк, значит, люди вполне могут бродить не только по асфальтированным дорожкам.
