Отзывы покупателей, относящиеся к упаковке, разбирала сотрудница отдела по работе с клиентами госпожа Отомо, распечатывала и вручала мне вместе с бланком ежедневного отчета. Большинство отзывов были благосклонными, но не без тревожных вкраплений. Письмо прекрасным почерком, дополненное иллюстрациями – «мне бы очень хотелось увидеть серию с изображениями цветов из сорока семи префектур Японии», – прислал отправитель, якобы писавший нам каждую неделю в течение года. Порой попадались несколько более зловещие послания: «На меня произвело неизгладимое впечатление то, какие важные темы вы выбираете. Скажите, нельзя ли мне поработать в вашей компании? Неважно, сколько у вас платят. Если бы я получил эту работу, то подготовил бы серию „Серийные убийцы“. Первым в ней стал бы Эд Гин. Вторым – Джон Уэйн Гейси. Третьим – Петер Кюртен. Четвертым…»
«За такими эффектами мы не гонимся», – сказал директор. Госпожа Отомо была того же мнения, как и другие сотрудники, с которыми я обедала. Разумеется, хорошо, если текст заставит потребителя насторожиться и даже слегка вздрогнуть, но никаких кровавых или скандальных подробностей на упаковке продукции нашей компании быть не должно.
Выслушивая эти мнения, я кивала, но не переставала думать о том, что рано или поздно обнаружу, что эти слова обернулись против меня. Сидя одна у себя в кабинете, я уже начинала чувствовать, как меня угнетают мысли о предстоящем. Еще некоторое время мои рабочие дни будут заняты списком «Интересных фактов о международных новостях», который достался мне в наследство от господина Киёта, но никаких идей для будущих серий он не оставил, поэтому, как только они закончатся, мне, видимо, придется придумывать что-нибудь свое.
В тот день я написала тексты для № 91: «Йозеф (Зепп) Блаттер», № 92: «Эдвард Сноуден», № 93: «Тунгусский феномен», № 94: «АЭС Вермонт Янки» и № 95: «Малала». Объем каждого должен был составлять сорок пять – пятьдесят слов. По любым меркам это немного, и вполне простительно считать, что текст такого размера можно накатать моментально, однако поставленное директором условие, что описание каждого факта должно быть удобопонятным для любого человека в возрасте «от десяти до девяноста лет», серьезно осложняло его составление. К примеру, мне очень хотелось написать, что Блаттер, президент ФИФА, был также президентом Всемирного общества друзей поясков для чулок. От такого предложения директор компании покатился со смеху, но быстро опомнился и решительно отверг его, сказав, что, по его мнению, оно приведет в ужас пожилых дам. Видимо, мысленно он сосредоточился на образе малолетнего внука и его бабушки, которые вдвоем лакомятся рисовыми крекерами. В понимании директора ребенку было десять лет, бабушке – девяносто. Со временем до меня дошло, что десятилетних детей с девяностолетними бабушками на самом деле очень мало. И я заволновалась, стоит сказать об этом директору или нет.
За обедом я завела с госпожой Тэраи и моими новообретенными сотрапезницами разговор о девяностолетней старушке с десятилетним внуком, а также о Всемирном обществе друзей поясков для чулок. Отклик, полученный мною по первому вопросу, был таков: «Если бабушка родила мать ребенка в сорок лет, а мать – в сорок один, тогда такое вполне возможно». По второму вопросу я услышала: «Людей вроде нас это вполне может рассмешить, но маленьким детям и старикам читать такое будет, скорее всего, неловко». Только одна из моих собеседниц решительно встала на защиту Всемирного общества друзей поясков для чулок, утверждая, что они должны войти в описание факта, – так сказала сотрудница на полный рабочий день госпожа Тамада, разведенная. «Вечно ей не хватает пикантных подробностей», – подтрунивали над ней остальные женщины.
В облике госпожи Тамада, которая была, пожалуй, двумя или тремя годами старше меня, и впрямь чувствовалось что-то зазывное. Три месяца назад она встречалась с охранником, господином Фукумото, тоже разведенным, но они расстались, когда было решено, что его дети переедут жить к нему. Ранее они подумывали пожениться, но, видимо, госпожа Тамада решила, что воспитывать чужих детей – совсем не то, на что она рассчитывала, и ей требуется гораздо тщательнее обдумать этот вопрос. Меня встревожило, что я оказалась посвящена в столь личные сведения, проработав на новом месте меньше недели, но мои соседки по обеденному столу сами то и дело выкладывали подробности такого рода о себе. Совсем иначе обстояло дело с госпожой Эригути, о которой я за все время работы узнала лишь то, что она училась в женском университете и состояла в клубе альпинистов.
Очевидно, в результате давней привычки обедать вместе с моим предшественником фабричные женщины, казалось, горели желанием обсуждать упаковку крекеров. Когда я призналась, что меня очень радует проявленный ими интерес, и спросила, все ли сотрудники компании относятся к ее продукции схожим образом, мне объяснили, что в широком смысле здешних работников можно разделить на два лагеря: «вкусовиков» и «фактовиков».
– Строго между нами, но те, кто помешан на вкусах, вечно зазывают выпить народ из отдела разработки продукции и лоббируют свои интересы, когда проводятся голосования по новым продуктам. Прямо надоело уже.
– Но вы ведь, если не ошибаюсь, говорили недавно, что пытались организовать голосование единым блоком, когда предлагалось добавить васаби в «Пластинки с натто и сыром»? – уточнила я.
– Ну да, но, понимаете, госпожа Кавасаки пытается усидеть на двух стульях.
– Неправда! – возмутилась госпожа Кавасаки. – Просто я в самом деле не выношу васаби. Всего-то раз такое было. А так я на все сто процентов умеренная «фактовичка».
Значит, есть еще умеренные и крайние, изумилась я. А может, их и нет вовсе, и женщины все это выдумали специально для меня. Тем не менее я чувствовала, что некоторая степень конфликта сохраняется в этой компании, хоть в ней и создана атмосфера решения вопросов демократическим путем.
Я вернулась к себе, потирая живот, со смутным ощущением тревоги, нарастающей во мне. На обед была свинина, обжаренная с имбирем, и опять-таки приготовленная превосходно. Проходя мимо «Музея рисового крекера» я увидела, как какой-то человек сидит на диване посреди комнаты и читает книгу. Хм-м, подумала я. Люди, с которыми я обедала, вели себя непринужденно и весело, но, наверное, утомительно делать каждый день одно и то же.
Моя мама была очень довольна новой работой, которую я себе нашла, потому что теперь я часто приносила домой бракованные крекеры. В тот день, когда я вернулась домой с двумя пакетами «Пластинок с натто и сыром (с васаби!)», она пришла в восторг и воскликнула: «Они же продаются только по особым случаям!» Это напомнило мне один эпизод из тех времен, когда я только ушла со своей старой работы и, в сущности, превратилась в затворницу. Однажды, когда мне до смерти захотелось соленого, но только чтобы не выходить из дома, я принялась рыться в большой банке, куда мама складывала все крекеры, и съела все «Пластинки с натто и сыром (с васаби!)», какие там нашлись, – всего их было штук пять. И теперь я вспомнила, как мама накричала на меня: «Они же такая редкость!» Следом за этим воспоминанием явилось еще одно – как однажды мама грызла крекеры и удивила меня, заявив ни с того ни с сего: «Вот если бы ты, я или твой отец были масонами, мы сумели бы подыскать тебе легкую работу».
Теперь-то я понимала, что это неожиданное заявление почти наверняка было вызвано одним из текстов господина Киёта. Когда же я сообщила ей, что отныне моя работа заключается в написании этих самых текстов, она сказала только: «Опять тебе досталось что посложнее!»
В конце концов я дописала очередную порцию фактов из серии международных новостей, список которых оставил господин Киёта, и пришло время создать несколько новых серий с нуля. Дизайн упаковки «Приморской сливы» переработали, по этому поводу было решено подготовить и новые тексты для нее. Предыдущей серией были факты о животных, сравнительно безобидный материал по меркам господина Киёта, но когда я предложила директору продолжить поиски животных, которые укладываются в ранее заданные рамки, он решительно отказался: нет, лучше создать новую серию.
