Этот человек всегда приходил из неоткуда и уходил в никуда. Появлялся неожиданно и, чаще, на закате, или после наступления темноты. Одетый во все черное, в длинном плаще и высоких сапогах, он переступал порог нашего дома и, каждый раз, первым делом, оглядывался по сторонам, охватывая просторную комнату цепким взором, словно подмечая, не изменилось ли что за время его отсутствия, пока моя матушка спешила помочь ему снять тяжелый плащ. Она всегда смотрела на этого мужчину так, как не смотрела ни на одного из тех, кто постоянно вертелся подле нее, оказывая знаки внимания и пытаясь добиться расположения. Стоило сказать, что моя матушка была хороша собой. Первая красавица в нашем городке, раскинувшемся почти у самого океана, но при этом, всегда одна, за исключением тех дней, когда в доме появлялся этот человек.

    Я помню еще, что он приносил с собой море. Этот глубокий ни с чем не сравнимый аромат предштормового воздуха, чистый и свежий, когда до грозы, мелькающей всполохами у линии горизонта, всего ничего.

    У мужчины были пронзительные глаза цвета осени и походка, выдававшая закоренелого моряка, чуть покачивающаяся, но при этом уверенная и твердая. Он был широкоплеч и, возможно, хорош собой. Будучи еще девчонкой, я не находила красоты в загорелом почти до черноты, лице и короткой бороде, в скулах, покрытых мелкими шрамами, точно белыми росчерками, похожими на чаек, парящих в синеве неба. Но, наверное, мать любила его. Это теперь я понимала значение этого слова, тогда я была еще слишком мала, чтобы знать, что такое любовь.

    В том, что мужчина был моряком, я не сомневалась ни секунды своей жизни. Все в Портулаке были связаны с морем, да и как иначе, если именно море кормило и одевало нас. Моя мать работала кухаркой в таверне, обслуживавшей моряков на пристани. Двухэтажное здание, где можно было и наесться до отвала и отоспаться на верхнем этаже в съемной комнатушке. Я иногда приходила туда, но, чаще всего, мать была недовольна, если я появлялась у Билли – так звали ее хозяина и владельца таверны, пожилого капитана, из-за возраста и подкосившегося здоровья, сменившего море на твердую землю, о чем он сам, впрочем, не переставал жалеть, то и дело отыскивая свободные и благодарные уши для своих, порой прелюбопытных рассказов.

    Мать всегда была трудолюбивой и молчаливой. Часто, глядя в ее глаза, я видела в них бездонное синее море. Она редко рассказывала мне о своих чувствах, о своем прошлом и менялась только когда в нашем доме появлялся этот странный мужчина в черном плаще, с клинком у пояса.

    Вот и сегодня, скрипнувшая дверь оповестила меня, что кто-то зашел в дом. Без стука именно так приходил только этот моряк.

    Оглянувшись, увидела высокий черный силуэт в дверном проеме. Порыв ветра едва не задул одинокую свечу, когда мужчина, повернувшись, захлопнул двери и прошел вперед, глядя на мою мать, что встала со стула и уже спешила ему на встречу.

    Она молча обняла его. Моряк также молча, обхватил ее длинными крепкими руками и прижал к своей груди, зарывшись лицом в волосы матери. Они стояли так долго, а я просто смотрела на них и не знала, что думать. Мне было всего десять и, кажется, это был последний раз, когда я видела этого человека в нашем доме.

   - Где ты пропадал так долго? – спросила мать, едва оторвавшись от его груди. – Я места себе не находила, все думала, что произошло непоправимое!

    Мужчина отчего-то посмотрел на меня и от этого темного взгляда, в глубине которого, казалось, бушевала буря, мне стало совсем не по себе.

   - Катарина! – мать проследила за направлением взгляда гостя и обратилась ко мне. – Оставь нас. Уже поздно и тебе пора спать.

    Мне совсем не хотелось уходить, тем более, что мне показалось, будто этот человек хочет рассказать матери нечто интересное, а, как я уже говорила раньше, мне было всего десять и, как все дети, я была в какой-то мере любопытна и любознательна, хотя, в данном случае, имело место первое определение. Так что, я не торопилась уходить и матери пришлось еще раз повторить свою просьбу, причем, в этот раз, тон ее голоса не терпел возражений и, встав из-за стола, я направилась мимо гостя и матери в смежную комнату, прикрыв ее так, чтобы осталась самая крошечная щель для подслушивания, но мать дернула ручку, и я оказалась в пространстве спальни, освещенной одиноким огарком свечи, который, того и гляди, грозился растечься в горячую лужицу воска.

    Торопливо раздевшись, нырнула под одеяло за мгновение до того, как свеча погасла, а тонкий фитилёк, в последний раз вспыхнув, утонул в еще жидком воске, чтобы к утру превратиться в застывшую уродливую лепешку.

    Кровать показалась мне ужасно холодной и некоторое время я просто лежала без сна, пытаясь согреться и слушая ветер, шумевший за закрытыми ставнями. Ветер и море…эти звуки всегда сопровождали мой сон и, обычно, шум прибоя действовал на меня как самая лучшая из колыбельных, но не сегодня. А все из-за моряка, который сейчас сидел там, за дверью с моей матерью. Чужой мне и близкий ей. Это сейчас, став взрослой, я с удивлением думала о том, почему мать даже не познакомила меня со своим мужчиной. Но тогда мне казалось это неважным, да что там говорить, я просто не задумывалась над этим.

    Неожиданный стук по крыше заставил меня встрепенуться. Я уже начала дремать, когда этот звук пробудил меня ото сна, и я открыла глаза, глядя в темноту.

    Наверное, я все же немного поспала, поскольку в комнате было подозрительно тихо. Барабанящий звук усилился, а море, что находилось в паре миль от нашего дома, казалось, стало ближе и теперь шумело прямо под окном.

   «Шторм!» - поняла я.

    По крыше застучало еще сильнее, то ли град, то ли сильный дождь. Море часто приносило с собой тайфуны и циклоны нередко жаловали наш берег, где два течения теплое – Аркотис и холодное – Матрион, сталкивались, отчего погода на нашем побережье была так же изменчива, как ветер и зачастую жарким летом мог пойти совершенно ледяной дождь, а посреди зимы наступали дни, когда устанавливались почти летние деньки с теплой солнечной погодой.

    Портовый городок Портулак насчитывал всего около пятисот жителей, большая половина которых были моряками. И хотя наш город не пользовался особой популярностью у торговых и дорогих судов, но все же порт чаще всего был оживлен и у матери в таверне всегда хватало работы. У нас был свой форт и свой губернатор, а вход в фарватер (1) охраняли пушки, только вот я не помнила ни разу за свою жизнь, чтобы из них когда-либо давали хотя бы один раз залп и в большей степени такая защита воспринималась как пустая угроза пиратам, которых с каждым годом становилось все больше в свободных водах. Только вот в Портулак пираты не совались. Капитан Уильям по этом поводу говаривал, что просто наш городок слишком беден и не интересует флибустьеров, а мне всегда хотелось посмотреть на настоящий пиратский корабль. Я отчего-то была уверена, что такие суда отличаются от тех, что заходили в наш порт. Воображение рисовало мне дорогие фрегаты с неизменным «Веселым Роджером» трепетавшем на ветру и обязательно с черными, словно ночь, парусами…

    Дождь стал постепенно стихать, но мою сонливость словно рукой смахнули. И, продолжая слушать утихающий ветер, я смотрела на потолок, думая о своем, когда внезапно услышала тихие шаги. Кто-то направлялся к моей двери и решив, что это мать хочет проверить, уснула ли я, я повернулась на бок и зажмурилась, понимая, что если она найдет меня бодрствующей, то очень сильно разозлиться.

    Спустя секунду двери действительно отворились. Раздался слабый скрип и желтый свет упал через порог. Я вжалась в одеяло, усиленно делая вид, что сплю, когда шаги стали приближаться, а спустя мгновение теплая материнская рука поправила на мне одеяло и подоткнула со всех сторон, причем сделала она это так осторожно, что, если бы я в действительности сейчас спала, она ни за что не разбудила бы меня такими касаниями.