– Куда же это он запропастился? — недовольно пробормотал Цицерошин. — Извините, вынужден оставить вас на некоторое время, — продолжил он и вышел.

Окерлунд стал рассматривать обстановку кабинета полицейского начальника. На полках в шкафчике за стеклом расположились призы за отличную стрельбу. На стенах в хороших рамках висели несколько личных благодарностей от Его Императорского Величества и министра внутренних дел. За «обеспечение образцового порядка во время открытия в Ревеле памятника Петру Первому 28 сентября 1910 года». За «лично принятые меры к розыску и задержанию чинами Ревельского сыскного отделения опасного преступника Градецкого».

Окерлунд вспомнил, что читал в газетах об этом уголовнике-рецидивисте, натворившем немало бед и даже убившем городового.

В это время вошел хозяин кабинета в сопровождении нескольких человек.

– Господа филеры, — командным тоном объявил полицмейстер, — будьте любезны взглянуть на фотографию. Не встречался ли вам данный субъект?

Филеры посмотрели и только отрицательно покачали головами.

– Что ж, это, и вправду, было бы слишком большим везением, — подытожил Цицерошин.

– Господа, взгляните повнимательнее, — заговорил Окерлунд. — Этот человек страдал зубной болью, у него вполне мог быть флюс, а это искажает черты лица.

Филеры опять стали разглядывать фото.

– Ваше высокоблагородие, — обратился один из них к своему начальнику, — вот уже с неделю я веду наблюдение за конторой «Фабиан-Клингслянд», человека с флюсом я не видел, однако человек с повязкой на щеке туда заходил и очень даже похожий на господина с фотографии. Я извиняюсь, его данные имеются?

– Вот антропометрическая справка, — Окерлунд достал из портфеля листок бумаги.

– Аккурат подходит, — констатировал филер.

– Так вы полагаете, что это он? — спросил полицмейстер.

– Так точно, очень похож, — отрапортовал филер.

– Молодец, Семенов, — похвалил Цицерошин. — Все свободны.

Офицеры вновь остались наедине.

– Вот так, Рагнар Ансельмович, я же говорю, бесследно у нас никто не пропадает.

– А почему вы ведете наблюдение за этой конторой?

– Есть у нас серьезные основания полагать, что господа из данного коммерческого предприятия занимаются не только поставками косметических средств из Швеции, но и самым непосредственным образом связаны с революционной деятельностью. Нам пока не удалось схватить их за руку, ждем удобного случая. Кстати, по нашим каналам на таможне мы получили данные, что контора буквально вчера приняла крупный коммерческий груз, который вызывает у меня некоторые вопросы, хотя таможенники ничего предосудительного не нашли ни в товаре, ни в сопроводительных документах. Другое дело, что по моей просьбе они слишком не усердствовали в досмотре, дабы не вызвать подозрения у получателя груза. Эх, хотел я попозже, дабы дальнейшую судьбу груза отследить. Как срочно вам необходимо найти этого Рихтера?

– Он является носителем секретов, за которые немцы отдадут все что угодно.

– Неужели? Хорошо, Рагнар Ансельмович, пощупаем голубчиков. Чувствую, что толк с этого дела будет. Завтра, в пять утра, и нагрянем, — подвел итог Цицерошин, и огонек охотничьего азарта загорелся в его глазах.

– Я могу участвовать в операции?

– Извольте.

Предрассветным утром полицейские тихо вскрыли склад, расположившийся в отдельно стоящем пакгаузе красного кирпича, и так же тихо разбудили мирно спящего сторожа, сразу заткнув ему рот кляпом, чтобы тот с перепуга не стал орать.

Одновременно провели обыск в самой конторе, и уже в восемь утра заспанную и ничего не понимающую мадам Суменсон привезли в полицейское управление.

– Это произвол, — сходу бросила она, чуть только ее ввели в кабинет полицмейстера.

– Неужели? — с улыбкой ответствовал Цицерошин.

– Да, произвол и насилие!

– Вы забыли добавить про беззащитную женщину, — как бы вторил возмущенной даме полицейский.

Суменсон несколько обескураженно посмотрела на Цицерошина и Окерлунда.

– Неужели вы думаете, милостивая государыня, что мы вот так, ни с того ни с сего, с раннего утра, всеми полицейскими силами бросились на несчастную, ни в чем не повинную женщину? Мы так похожи на каких-то маньяков? Отнюдь нет, смею вас заверить. Основания к вашему задержанию что ни на есть самые серьезные.

– Дайте папиросу, — взвизгнула дамочка.

Окерлунд молча достал портсигар и спички. Суменсон затянулась.

– В чем же меня обвиняют? — с вызовом спросила она.

– Знаете, что это такое? — спросил Цицерошин, поигрывая пальцами с небольшими металлическими детальками.

– Откуда мне знать?

– Действительно. Так я вам объясню, это есть литеры типографского набора.

– И что?

– Мы их нашли вот в этих банках с дамским косметическим кремом, — полицмейстер указал на синюю металлическую банку с надписью «Нивея». — Это хорошо придумано, оригинально, я бы даже сказал, свежо. Ведь консистенция крема такова, что литера не будет предательски брякать даже при сильной тряске. А ежели какой звук и будет, то все подумают, что просто соударяются между собой банки. При этом сама литера в силу закона притяжения останется скрытой под слоем крема.

– Это провокация!

– Конечно, это мы с господином старшим лейтенантом насыпали шрифт в дамский крем с тем только, чтобы скомпрометировать вас и вашу фирму.

– Именно, — брякнула Суменсон.

– Хорошо, мадам. Я вам поясню истинное положение вещей, ибо, как мне кажется, оно до вас не доходит. Сейчас идет война, мы с вами практически находимся на секретном военном объекте, коим является база Балтийского флота здесь, в Ревеле. Посему любые противоправные действия могут расцениваться как военное преступление, которое неминуемо приводит к эшафоту. Даже уголовники это поняли и затихли, уйдя на самое дно. А господа революционеры не поняли.

– Я не знала, что было в этом грузе.

– Неужели? Вот эта баночка была изъята из вашего кабинета, на ней наверняка найдутся отпечатки ваших пальцев.

– Ну и что, я действительно попросила принести одну банку из последней партии в качестве образца новой упаковки. Кстати, никаких лишних предметов в банке не было.

– Конечно, не было, вы зачем-то положили литеру себе в редикюль. Вот она. Кажется, «живете».

– Не докажете.

– Вы знаете, мы оставили людей на складе и за баночками приехали. Их проводили до вокзала, где, с божьей помощью, и взяли. Одним из экспедиторов оказался студент по имени Роман Шиловский, совсем еще мальчик, но уже с револьвером в кармане. Однако он быстро сломался и как-то сразу стал давать показания. Теперь мы, собственно, знаем, что груз должны были отвезти в Петроград. Шиловский в том числе показал, что именно вы заправляли всем, что происходило в конторе, и, конечно, знали о тайном содержимом банок. Вот так, милостивая государыня.

– Врете!

– Отнюдь нет. Вот его собственные письменные показания. Я не ведаю, знаком ли вам почерк Шиловского, но вот извольте взглянуть.

– Запугали мальчишку, — фыркнула Суменсон.

– Не без того. А как вы хотели? Так вот за эти деяния вам грозит высшая мера наказания, но она может быть смягчена и заменена на тюремное заключение, если вы проявите разумную рассудительность и не станете скрывать обстоятельства другого, еще более тяжкого преступления.

– О чем вы, не понимаю?

– К вам приходил вот этот человек? — вступил Окерлунд, показывая фотокарточку.

– Не помню.

– Помните, он был с повязкой на щеке.

– Да, кажется, припоминаю, он искал крем от морщин.

– Он слишком молод, чтобы пользоваться такими средствами.

– Ну, может быть, для родителей?

– Он сирота. Хватит врать! Если вы сию минуту не расскажете обо всех обстоятельствах этого преступления, вас будут пытать самыми изуверскими способами как германскую шпионку, и расстрел вы почтете за великое благо, — железным тоном произнес Окерлунд. — Я из военной котрразведки и цацкаться с вами, как полицейские, не стану. Полномочий у меня для этого вполне достаточно.