– Встретивший нас был среди опоздавших, – продолжила Лена. – Честно говоря, цвет его глаз показался мне болезненным, и, пока он весь вечер наблюдал за тобой, я наблюдала за ним. Когда тебя пригласили на танец, он рассмеялся, словно ожидал чего-то подобного. Это нельзя назвать чем-то угрожающим, но мне показалось странным его поведение.

– Мне сказали, что я похожа на своего отца.

– Думаешь, твой отец имеет к этому отношение?

– Он поддерживал идеи Тёмного Правителя, но не думаю, что всё настолько серьёзно, чтобы податься в Орден, посвященный ему.

Мы нырнули в тишину. Во мне трепетала смесь волнения и гнева, преследующего меня на протяжении целого года. Изо дня в день. На отца, на то, как он поступил с нами, но было ли это его решением? Мрачные мысли обожгли язык и остались торчать во рту, оставив недосказанность висеть в воздухе. Больше эту тему мы не поднимали, но бурлящий в друзьях интерес никуда не делся. Я видела его в каждом мимолётном взгляде, ощущала в каждом прикосновении, но разговаривать об отце мне больше не хотелось.

Когда друзья уехали, я ощутила жгучий укол одиночества. По крыше продолжал барабанить дождь. Меня удерживала в объятьях пьеса Батена, которую ставят раз в год в нашем университете, и старые записи Марии Конкри, которая агрессивно пыталась привнести в общество веру в искусство. Мои пальцы вынуждено перебирали каждую её запись для проекта по кастаньянской литературе в честь дня Тёмного Святого. Тридцать первого октября Кастанья склоняет голову перед Великим Тёмным Правителем. Жители молятся, совершают жертвоприношения в честь его Великого имени. Единственный день осени, когда мне было запрещено выходить из дома.

От усталости начинали неметь пальцы. Я потянулась и украдкой, словно прячась от призраков, целующих меня в спину каждую ночь, взглянула на часы. Почти три часа ночи. Сбросив пьесу и стопку исписанных мною листов на пол, я забралась под одеяло и прижалась щекой к подушке. Тонкие простыни, как им положено, должны ласкать открытые участки кожи, но этой ночью я ощущала лишь влагу, исходящую от них. Кошмары, словно кукловод, дёргали за ниточки моё уставшее тело. Я просыпалась каждый раз от того, что меня убивали на столе маленькой тусклой церкви, и удивительным было то, что убивал меня незнакомец, с которым я танцевала на маскараде.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ 5

Влага подо мной показалась мне лужей, когда я окончательно проснулась. Волосы обременили мою липкую шею своей шершавостью. Я плавно прошлась пальцами вдоль ключиц и откинула густые влажные пряди за спину. Надо мной навис весь ужас прожитой ночи. Мне казалось, каждая клетка моего тела прошла через насильственную драму, в которой я исполнила главную роль. Солёные капли крупными бусинами скатывались по моему лбу, оставляя влажные, едва заметные дорожки на моей коже.

Мне с трудом удалось выбраться из постели. Разом стянув всё постельное белье, я бросила его возле шкафа и отправилась в душ. Только после прохладной воды и свежей одежды я обратила внимание на вибрирующий от бесконечных сообщений мобильный. Очередная громкая вибрация, на этот раз от звонка, заставила меня взять телефон в руки. Кассель заворчал в динамик раньше, чем я включила громкую связь.

– Где тебя носило? Уже почти восемь.

– Спала. Чего тебе?

– Последствия грозы серьёзнее, чем я думал. Перекрыли лесную трассу и несколько объездных дорог. Канцлер сообщил, что до конца недели университет закрыт.

– Прекрасно, – выпалила я, скрестив руки на грудной клетке, – именно то, чего я хотела. Просидеть до глубокой ночи за грёбаной литературой, чтобы узнать, что университет закрыли.

– Брось, Люс, отличная новость ведь.

– Замечательная.

Я нервно прошлась ногтями по рукам, затем потянулась к приоткрытому окну. В моих волосах заиграл дождевой осадок. Малькумны спрятались от излишней влаги в своей мрачной гостиной, освещённой яркими тёплыми лампами. Почему именно они живут напротив? Я склонилась над оконной рамой и в уже который раз попыталась разглядеть огромный особняк, скрывающийся за старой ивой. Толстые белые колонны закрывали собой треть крыльца. Издалека чёрная крыша напоминала скользкую чешую рептилии.

– Люс, мы приедем ближе к обеду, ладно? – вновь заговорил Кассель. – Не хочется торчать дома.

– Хорошо. Прихвати сырные кальмары с собой.

– У тебя есть пицца с вяленой рыбой?

– Возможно, – я усмехнулась. – Посмотрим, сколько сырных кальмаров я получу.

– Так нечестно.

– Пицца огромная, парень. Думай хорошо.

– Прям огромная?

– Тащи кальмары и увидишь, – бросила я на прощание и сбросила звонок.

С первого этажа донёсся звонкий смех Декель. Накинув на тело огромный свитер Касселя, я спустилась на первый этаж. В носу заиграли лёгкие нотки пирога из ананасов и двух сортов яблок. Я вошла на кухню. Деник, лениво забросив ноги на соседний (мой) стул, болтал по телефону, попутно пытаясь забросить кубик сахара в одну из чашек с дымящимся кофе. Филипп, его лучший друг, уткнулся носом в одну из пяти книг, изредка отвлекаясь на тёплый имбирный чай.

– Где мама? – спросила я.

– Спит, – ответил Филипп, подняв на меня взгляд золотистых глаз. – Выспалась?

Я потянулась за кофе, игнорируя возмущённый взгляд Деника. Думаю, в этой чашке плавает не более двух кубиков сахара, если учитывать то, насколько плохо он целился.Я сбросила его ноги со своего стула, наблюдая за тем, как он от этого нервно перебирает пальцами. Его тёмные волосы сбитой паутиной легли на брови. В детстве Деник напоминал мне паука. Признаться, он и сейчас на него похож.

– Нет, но до следующей ночи продержусь, – я опустила горячую чашку на блюдце. – Что-то ты рано сегодня. Ночевал здесь?

Филипп пил чай маленькими глоточками; его присутствие согревало меня, как солнце в неимоверно жаркий летний период. Он стукнул чашкой о блюдце, прежде чем вновь поднять голову и ослепить меня своей улыбкой.

– Ночевал.

– Что-то происходит, – произнёс Деник, подушечками пальцев отбивая ритм по деревянной поверхности. Филипп закрыл книгу и заметно расслабился, почувствовав прикосновение стула к спине. – Старик Чарльз хочет встретиться.

– Зачем? – поинтересовалась я, прихлёбывая горячий кофе.

– Что за Чарльз? – поинтересовался Филипп.

– Отец матери, – ответила я. – Он кроме неё никого не любит.

– А меня ненавидит, – выплюнул Деник, закатив глаза.

Грубый каблук винтажных ботинок отбивал ровный ритм по деревянному полу. Декель сбросила вызов и громко хлопнула входной дверью. Словно утренняя буря, она влетела на кухню, попутно убирая подальше от лица пушистые от чрезмерной влаги волосы. Её губы сжались в кривую полосу, контур которой был спрятан за приятной розовой помадой.

– Это просто катастрофа! – Декель гневно бросила пакеты с продуктами на пол. – Виктория и Этан расстались. Она вторую неделю заливает слезами весь дом и просит меня быть рядом. Этим утром мне пришлось отговаривать её от идиотской затеи отрезать волосы, – она хмыкнула и, открыв холодильник, потянулась к пакетам. – Еле вырвала ножницы из её скользких ручонок!

– Звучит настолько грустно, что мне захотелось курить, – Филипп, потянувшись до хруста в спине, поднялся и в компании моего брата вышел на улицу.

Мы осели на крыльце. На небольшом журнальном столике покоился морской салат, хрустящие крабовые снеки и зелёный чай. Молнии играли с пепельно-серыми облаками, создавая иллюзию огней, играющих с призраками. Я вскинула голову и приоткрыла губы, наблюдая за тем, как густой дым плавно вытекает из моего рта. Дерегорьевские травы жгли язык. Я передала косяк Лене и отпила немного чаю.

– Вчера ночью, – начал Кассель, играя пальцами с хвостом соседского кота, – мне показалось, что я видел на дороге женщину, с которой танцевал на маскараде.

Касс взволнованно оглянулся. Его ресницы трепетали над глазами так, словно он вовсе и не смыкал их этой ночью. Лена потушила пылающий кончик косяка и выбросила дымящиеся остатки в маленькую стеклянную банку, оставленную Николаем.