Ты прикажи к тебе придти мне в полдень.

И если так велишь, то прикажи уж,

Чтоб на засов никто не запер двери,

И ты сама уйти куда не вздумай;

А оставайся дома и готовься,

Чтоб девять раз тебя я обнял кряду.

Но если так, приказывай немедля:

Так как я сыт и навзничь повалился,

Туника мне и паллий даже узки.

№34. К Диане^[107]

Мы под защитой Дианиной,

Чистые девы и мальчики,

Встретим Диану, мы чистые,

Песнью благочестивой.

О Латония,^[108] вышнего

Дочь Громовержца великая,

Ты, породила которую

Мать под делосской оливой,^[109]

Чтобы была ты владычицей

Гор и лесов зеленеющих

И по сокрытым ущелиям^[110]

Рек с громозвучной волною.

Ты и Люцина томящимся,^[111]

Ты и Юнона родильницам,

Тривия^[112] тоже, с заемным ты

Светом зовешься Луною.

Ты, в обращении месячном

Меря теченье годичное,

В закромы сельского пахаря

Сыплешь и сбор нарочитый.

Будь, под каким бы ты именем

Ни пожелала, священною,

И как издревле будь правнукам

Ромула вечной защитой.

№35. Приглашение Цэцилию^[113]

Нужному поэту, другу сердца,^[114]

Ты, письмо, Цэцилию скажи-ка,

Чтоб в Верону прибыл он, покинув

Стены Кома и Ларийский берег:^[115]

Я желал бы, чтоб услышал мысли

Своего и моего он друга.^[116]

Коль смышлен он, то пожрет дорогу,

Хоть бы тысячью его молений

Отзывала дева, обе руки

Наложив на шею, чтоб остался,

Та, что ныне, если правду слышу,

От любви к нему совсем изныла.

Ибо с той поры, как прочитал он

Начатую Диндимену, пламень^[117]

Пожирает мозг в костях бедняжки.

Я тебе прощаю дева, Саффо

Ты мудрее: очень уж изящно

Мать богов стал воспевать Цэцилий.

№36. К Анналам Волюзия^[118]

Аннал Волюзия, зловонное маранье^[119]

Исполни ты моей девицы обещанье;

Венера слышала обет и Купидон:

Что если буду я ей снова возвращен

И злой мой ямб искать не станет в ней предмета,^[120]

То сочинение мерзейшего поэта

Пожертвует она хромому богу в дар,

Чтобы мучительный их охватил пожар.

И думалось тогда девицей своенравной,

Что это был обет и милый, и забавный.

О ты, что рождена морскою синевой,

Кого Идалий чтит и Урион морской,^[121]

Чей Книд средь камышей любимый и Анкона,^[122]

Чей Аматунт, чья власть простерта до Голгона,^[123]

И до Дуррахия, где Адрии притон,^[124]

Прими обет и будь тобой он разрешен,

Коль нет безвкусного и пошлого в затее.

А вы меж тем в огонь ступайте поскорее

Мужиковатые, полны нечистоты,

Аннал Волюзия, зловонные листы.

№38. К Коринфицию^[125]

Плох, Корнифиций, стал Катулл твой и к тому же

Ему, клянусь, совсем тошнехонько пришло

И хуже с каждым днем и с каждым часом хуже.

А ты, казалось бы, не очень тяжело,

И не обрадуешь словечком утешенья?

Я злюсь. Ужель меня забыть тебе пришлось?

Словцо участия отрадней, без сомненья,

Всех симонидовских красноречивых слез.^[126]

№39. К Эгнатию^[127]

Эгнатий, белизну зубов своих являя,

Век улыбается: к скамейке приступая^[128]

Судебной, где до слез защитник всех довел,

Он улыбается; иль на костер набрел,

Где с воплем плачет мать единственного сына,

Он улыбается. Повсюду все едино

Он улыбается. Такой недуг по мне,

Нельзя ни вежливым, ни тонким счесть вполне.

Прими же мой совет. Эгнатий добрый, ныне:

Тибура ль ты жилец, или рожден в Сабине,

Ты Умбр ли сытенький, или этруск с брюшком,^[129]

Иль ланувиец ты, зубаст и смугл лицом,^[130]

Иль транспаданец, — (мне свои-то больно любы),^[131]

Ну кто бы ни был ты из тех, что моют зубы,

Не смейся ты всему, повсюду и при всех.