1 . Как об этом рассказывалось в предыдущем разделе, люди Михаила убили Льва, а его труп без всякого сожаления и жалости через Скилу вытащили на ипподром[1] и сделали это без тени страха, поскольку дворец кишел заговорщиками и злоумышленниками. Вослед вывели они его супругу и четырех их сыновей: Симватия, после коронации переименованного в Константина[2] , Василия, Григория и Феодосия, посадили их на корабль и отправили на остров Прот. Юношей подвергли там оскоплению, причем Феодосию это стоило жизни (его похоронили в одной могиле с отцом).
2 . Михаила освободили из-под стражи папия и, не сняв с ног кандалы (не могли найти ключей, которые для безопасности Лев хранил при себе), усадили на царский трон, и все находившиеся во дворце преклонили колена и провозгласили его самодержцем. В середине дня, когда молва о случившемся уже распространилась повсюду и едва удалось разбить молотом кандалы, царь, не омыв рук, не обретя в душе страха Божия и вообще не успев сделать ничего необходимого, отправился в великий храм Божий[3] , дабы получить венец от руки патриарха и сподобиться всенародного провозглашения; опорой же и защитой были у него лишь те, кто злоумышлял вместе с ним и участвовал в убийстве. Да и кто стал бы удивляться зломыслию их обоих: Льва ли, у которого не нашлось ни одного помощника из бывших льстецов и хвалителей (как змеи попрятались они по своим норам), Михаила ли с его бесстрашием и кровожадностью, который не как палач (а случилось это по воле всем повелевающего провидения), а будто увенчанный победой атлет, шествовал по улицам, хотя надо бы сидеть тихо и скорбеть, не из-за того что он по справедливости пролил достойную того кровь (в этом тоже нет ничего похвального), а потому, что недостойно сделал это в месте божественном и чистом, где ежедневно льется кровь господня – искупление грехов наших. [23]
3 . Но пусть обратится история к его родине и, повествуя о делах его, расскажет и о нем самом. На свет его произвел город нижней Фригии по названию Аморий, в котором издавна проживало множество иудеев[4] и неких афинган[5] . Из-за постоянного общения и тесного с ними соседства возросла там ересь нового вида и нового учения, к которой, наставленный в ней с детства, был причастен и он. Эта ересь позволяла, совершая обряд, приобщаться спасительной Божьей купели, которую они признавали, остальное же блюла по Моисееву закону, кроме обрезания. Каждый, в нее посвященный, получал в свой дом учителем и как бы наставником еврея или еврейку[6] , которому поверял не только душевные, но и домашние заботы и отдавал в управление свое хозяйство. Приверженный к ней с детства и преданный душой, не сохранил он в чистоте и этих убеждений, но – вот уж смешение всяческого безверия! – вскоре и ее исказил, при этом и христианское учение извратил, и иудейское замарал. Этого учения он придерживался и, войдя в зрелый возраст, будто виноградная лоза от усов, не мог избавиться от невежества и грубости. Взращенный в них и воспитанный, изучал он и соответствующие науки, которыми, достигнув царской власти, гордился и тщеславился, видимо, более нежели короной. Что же до словесных наук, то он их презирал и ловко отводил от своей души, ибо они опровергали его доводы, могли переубедить и отвратить от еретической веры. Умудрялся он и свою веру почитать и нашу не отвергать, ибо не мог состязаться с таким сонмом блистательных мудрецов, и возрастом и числом превосходящих.
4 . И тем не менее чтил он свое. А было это предсказывать, какие из новорожденных поросят вырастут упитанными и размерами не будут обижены, или наоборот, стоять рядом с лягающимся конем, ловко погонять лягающихся ослов, наилучшим образом судить о мулах, какие из них пригодны под грузы, а какие хороши для седоков и не пугливы. А кроме того, с одного взгляда определять коней, какие из них сильны и быстры в беге, а какие выносливы в бою. Определять также плодовитость овец и коров, какие из них от природы обильны молоком, и более того, различать, какой детеныш от какой матки родился, если даже животные с детенышами не издают ни звука. Вот что он знал и чем гордился в первые (а можно сказать и последние) свои годы.
5 . Михаил терпел и переживал нищету, а когда возмужал, всеми способами попытался от нее отделаться, и вот явился он как-то к своему стратигу, чтобы себя показать и шепелявым языком привлечь внимание. В это время один афинган (знакомый и доверенный стратига) объявил, что Михаил вместе с еще одним человеком вскоре прославятся и даже сподобятся царской власти. Такие речи разгорячили душу стратига, он уже как бы пожинал будущие плоды и решил из-за собственной медлительности не упускать случая, вернуть который нелегко и непросто. И вот уже и стол накрыт, и стратиг, махнув рукой на всех прочих, зовет на пир этих мужей. В разгар попойки стратиг вывел к ним своих дочерей и объявил их женихами и невестами[7] . Изумленные столь неожиданным оборотом дела, они сначала лишились от удивления дара речи, а потом согласились и решили единодушно, что стратиг скорее Богу подобен, нежели человеку. [24]
6 . Не хочу один спорить со многими и не стану отрицать, что искусство прорицаний включает в себя многие вещи: полет птиц, сновидения, лицезрение рассеченных тел всевозможных животных. Однако ни я, ни, как полагаю, никто из благомысленных людей не станет также и утверждать, что это искусство чисто и обходится без помощи демонов, силящихся оторвать человека от Бога, ведь мы слышали, что хорошим его знанием отличаются люди образа жизни не непорочного и чистого, а скорее низменного и жалкого[8] . Но зачем задаюсь я сейчас таким вопросом ? А затем, чтобы не решил кто-нибудь, будто люди, этим занимающиеся, вещают по Божьему вдохновению, и не приписал Богу ответственность за их зломыслие или – что то же самое – за их власть, и не подумал, что благомысленны те, кто этим людям доверяется (ежедневно множество их терпит неудачу и сами становятся причиной собственной гибели). Пусть лучше обвинит он первопричину зла – змею, ту, что, обходя вселенную и найдя подходящие органы, бросает семена вожделения к царской власти не в одного или двух, а во многих, подзадоривает и подстрекает их к покушению, убеждает их возмущать народы и учинять гражданские распри по образу и подобию того слепца, что непрерывно мечет камни: бросив много камней, он, и не видя, рано или поздно попадет в того, кого хочет[9] . Я уклоняюсь сейчас от темы повествования, чтобы никто не возвел к Божеству ни эти события, ни царствования еще более мерзкие, и при этом опираюсь на известное изречение, гласящее: «Поставляли царей сами, без меня»[10] .
