–Если подушки мешают, я уберу.

–Что вы, здесь чудесно, —Аня раскинулась на кровати, окунувшись в пестроту и мягкость подушечек, —я словно в пестром раю. Марго, у вас здорово.

–Рада, что тебе нравится. Напротив —моя мастерская. Потом посмотришь на мои художества. Отдыхай, – Марго взяла с кресла мохнатый верблюжий плед, бросила Анне и присела на край кровати. – Встречусь с твоим Ромой, заберу чемодан и заскочу к одному человеку. Он мой старый верный друг. У него есть возможность пробить людей. Давай-ка узнаем всю подноготную об этой девице.

–Зачем? – встрепенулась Аня.—Что там о ней знать?

–Мы даже не знаем, что в мозгах твоего мужа. Хотя с ним ты двадцать лет. Нужно понять, кто она и чем дышит.

Анна внимательно посмотрела на Маргариту.

–Вы правы. Я вот подумала… а вдруг она… манипулирует Андреем? Или втянула его во что-то… и он стал таким…

–Только не оправдывай его! – повысила голос Маргарита – Чтобы там у них ни было, он не ребенок, здоровый мужик, и ничто, ничто не дает ему права поднимать на тебя руку. Ты знаешь ее полное имя?

–Дина Борисовна Киселкина.

–Мы узнаем, что она за птица.

Маргарита вернулась. Она вкатила чемодан, положила на кушетку в прихожей пакет с новым Аниным мобильником и медленно пошла по коридору. В квартире было тихо. Анна лежала в кровати, безмятежно погрузившись в глубокий сон. Маргарита тихонько подошла к двери, посмотрела на Аню. «Какая потерянная и одинокая женщина, —вздохнула Марго.—Как я. У меня могла быть дочь ее возраста. Если бы все вернуть. Я бы все решила по-другому. Переиграла тот день. Что же мы творим со своими жизнями? Я зубами цеплялась за карьеру, за вещи, за шмотки. И так же, как Аня, цеплялась за своего инфантильного мужа. Если бы вернуться в тот день…» Маргарита развернулась, чтобы уйти, но в этот момент раздался звонок Аниного мобильника.

–Марго! Вы здесь? – крикнула сонная Анна.

Маргарита зашла к Ане.

–Только вернулась.

–Мой телефон… не соображаю, где он?..

Маргарита взяла с кресла Анину сумку, протянула ее Ане. Она достала звонивший мобильник.

–Это Андрей, —Аня испуганно посмотрела на Марго.

–Ответьте ему. Спокойно. Как будто вы дома. Все хорошо.

–Включу громкую связь.

Маргарита кивнула и сделала жест, что «ее рот на замке». Анна ответила на звонок:

–Да, Андрей?

–Чего так долго не брала?

–В ванной была.

–Ну как ты? Успокоилась?– его голос был раздражен.

–Я работаю. Пишу.

–Ясно. Выпила мою кровь, зарядилась и теперь спокойно пишешь. Ты – вампир. Как твоя мамаша покойная.

–Пожалуйста, не трогай мою маму, —Анна вспыхнула от негодования и слегка повысила голос.

Марго жестами показала, чтобы Аня не вздумала заводиться.

–А у меня хреновое настроение, —продолжил Андрей.—И съемки идут хреново. Это ты все устроила. Ехал, чуть не разбился.

–У тебя сейчас перерыв?

–Перестановка света. Похоже, уйдем в переработку.

–Ясно.

–Так что закончим очень поздно. Меня не жди. И не звони. Приеду как приеду. Поняла?

–Да, —тихо ответила Аня.

–Ты поняла? Не слышу.

–Ты приедешь поздно. Ждать не буду. Лягу спать.

–Ну все, меня уже зовут. Пока.

Анна посмотрела на Марго взглядом провинившейся собаки. Марго увидела, как у Ани трясутся руки.

–Это он – вампир. Пьет твою кровь и навешивает на тебя чувство вины. Пойдем, Аня, нам нужно выпить что-то крепкое. Виски или коньяк.

–Я не пью крепкие напитки.

–Тогда чай с бальзамом. В оздоровительных целях. Вон как тебя лихорадит после звонка. И поесть нужно. У меня есть биточки мясные, вкуснейшие и нежнейшие. Под грибным соусом. Пошли, девочка. Твои вещи я привезла. Все в прихожей.

Анна ела в полном молчании, полностью выключив Маргариту, рассказывающую, как она в последнее время увлеклась кулинарией. Своей болтовней о кухне и рецептах Маргарита хотела отвлечь Аню, но увидела ее безжизненное лицо и поняла, что старается напрасно.

–Аня, хотя бы на время выкинь его из головы. Я знаю, как засасывают мысли. Так и реально свихнуться можно.

–Я о себе думаю. Он мне изменил. Выбивает из-под меня почву. Врет. Ведь я мозгами понимаю, что вся эта моя трагедия – такая банальная и грязная история. Ничего нового. Все как у всех. Но я не знаю, как мне резко стать сильной. Типа выкинуть и забыть. Я зациклилась на человеке, который об меня реально ноги вытирает. И я боюсь его… и по-прежнему чувствую его власть надо мной. Понимаете?

–Еще как.

–У других людей настоящее горе – болезни, смерть. И они держатся, не раскисают, двигаются дальше, борются за жизнь. А я… я сама себе противна. Кто меня такую будет любить?

–Ты сейчас тоже болеешь, Аня. В тебя выстрелили не одним выстрелом. А целой автоматной очередью. Изрешетили всю. С чего тебе быть сильной?

–Андрей всегда говорил, что во мне мало оптимизма. Что мне нужно чаще улыбаться и легче смотреть на проблемы. И постоянно думать о хорошем. Конечно, я думала о хорошем. Но не по всякому поводу. И я не робот. Иногда накатывала грусть и всякое такое. Иногда я утром просыпалась и говорила, что мне страшно. Его это так бесило. У него в компе тысячи фоток этой Дины. И она там все время улыбается. И корчит рожицы. Возможно, ему нужна такая женщина…

–Тогда пусть убирается к ней! Скажет честно – полюбил другую и катится. Почему он так не сделал? Почему издевается над тобой? И с какого хрена ты должна постоянно излучать радость? Лично меня от этой навязанной доктрины «жить в вечном позитиве» уже давно тошнит. А если я от природы лирик или зануда? Это что, грех какой-то? Мы не должны хамить и делать больно. А вот улыбаться с утра до вечера точно не обязаны. Мы не обязаны излучать оптимизм и веселье в плохой компании, где и поговорить-то не о чем.

–Конечно, вы правы…

–Конечно, права! Скажи, Ань, ты веришь, что у него съемки до ночи?

Аня посмотрела на Маргариту, но ничего не ответила.

–Я не верю. Думаю, он тебе специально это сказал. И умышленно добавил тебе чувства вины. Чтобы ты ни о чем не спрашивала, когда он ночью прискачет.

–Думаете, он будет с ней? – Аня ощутила невыносимое пекло в груди.

–Допускаю. И очень бы хотела это проверить.

–Зачем?

–Если я права – тебе будет легче расстаться. Именно расстаться – не разлюбить. У вас была длительная совместная жизнь. Вы навсегда останетесь в памяти друг друга. Это так. А если я ошибаюсь, у тебя будет время для принятия решения. Ведь я могу ошибаться. Вдруг он действительно с ней порвал?

Аня почувствовала, как пересохло во рту, залпом выпила остывший чай из кружки.

–Да, и еще. Завтра мой друг, Виктор Георгиевич, выдаст нам всю подноготную на Дину. Если плюс к этому мы проследим за Андреем, то у нас будет полный комплект информации.

–И как же мы проследим?

–Знаешь, где он сегодня снимает?

–Да.

–Я поеду туда и прослежу.

–Марго, хочу, чтобы вы ошиблись.

–Я тоже.

Было около десяти часов вечера. Моросил нудный дождь. Около кафе, где проходили съемки, стоял камерваген – автофургон с операторской аппаратурой. Маргарита сидела в такси, наблюдала за киношниками, выбегающими из кафе покурить. Она не ощущала себя ни миссис Марпл, ни кем-то другим в этом роде. Она осознавала, что добровольно вторглась на чужую территорию, проникла в чужие проблемы и затащила Анну к себе, не терпя возражения и не дав ей времени на раздумье. Маргарита поддалась искреннему порыву и желанию быть полезной Ане, по-матерински защитить ее, укрыть от катящейся на нее беды, дать возможность выговориться, выспаться, наконец, почувствовать себя в безопасности и расставить все точки. Как только Марго подъехала сюда, сразу позвонила Ане, отчиталась о занятой позиции и узнала, что Аня села за компьютер работать. Марго была искренне этому рада. Она как никто знала, что любимая работа способна отвлечь от боли и впоследствии вылечить ее. Потом Марго позвонила Марии, своей помощнице по хозяйству, тридцатилетней кареглазой гагаузке, и отменила ее завтрашний приход. Марго знала, что Мария расстроится из-за этого, несмотря на то что это никак не повлияет на ее зарплату. Мария жила в Подмосковье, с мужем, который часто поколачивал ее. Он делал это без всякого повода, бережно сохраняя старые традиции гагаузов – бить жену, чтобы помнила, кто ее хозяин. И каждая поездка к Маргарите, и уборка в ее квартире являлись для Марии долгожданным увлекательным путешествием, глотком воздуха свободы. Но когда Маргарита возмутилась поведением мужа Марии, девушка тут же, достаточно резко, пресекла все дальнейшие дискуссии на эту тему. Она уважала мужа, традиции и искренне считала их правильными. И Маргарита подумала: «Плевать. Пусть терпит боль, если ей так нравится. Но при таком раскладе, мы ни хрена не примем закон о домашнем насилии. Двадцать первый век. Она – молодая женщина, а рассуждает как дикарка. И у нас пол-страны таких дикарей».