Мы отвечаем на угрозу выхода семьи из терапии тем, что, напротив, безоговорочно соглашаемся с улучшением и берем на себя инициативу завершения терапии, в то же время демонстрируя неопределенность и уклончивость своей позиции.

Поскольку в этот момент семья еще не дозрела до того, чтобы явным образом потребовать завершения терапии, и пока занята предваряющими это решение маневрами, получается, что мы сами, сообразуясь со своей авторитетной позицией, решаем прервать терапию. Первая цель такого шага – сохранение твердой инициативы и контроля за ситуацией, предотвращение и аннулирование маневра "противника". Наша вторая цель имеет непосредственное отношение к нашему контракту с семьей – соглашению о конкретном числе сеансов. В ситуации необъяснимого исчезновения симптома идентифицированного пациента на фоне вышеупомянутого коллективного сопротивления мы решаем немедленно прекратить терапию, желая проверить подлинность "выздоровления", пока у нас еще остаются сеансы в резерве на случай, если "выздоровление" не выдержит проверку временем.

Мы сказали, что наша позиция в этой ситуации неопределенна и уклончива. Это обусловлено тем, что мы не позволяем себе как-либо выразить свое критическое мнение о предполагаемом улучшении и в то же время не подтверждаем его. Мы ограничиваемся простым комментарием, в котором "фиксируем" удовлетворение семьи результатами терапии и сообщаем о своем решении завершить терапию текущим сеансом. Мы подчеркиваем, что готовы согласно контракту отработать с семьей неиспользованные сеансы, если у семьи возникнет такая потребность.

Эта терапевтическое вмешательство провоцирует семью на ответные реакции, которые могут варьировать по своей интенсивности, однако в любом случае они принимают форму открытого действия. Одна из типичных реакций – вопрос: "Но что вы сами думаете?", направленный на то, чтобы вовлечь нас в обсуждение наших сомнений и возражений, которые затем легко были бы дисквалифицированы. Не поддаваясь на это, терапевты продолжают утверждать, что их решение базируется на демонстрируемой семьей удовлетворенности. В результате оказывается, что семья объявлена ответственной за решение, исходящее на самом деле от терапевтов.

Еще одна характерная реакция – мрачное молчание, за которым следуют протесты, выражения сомнения, неуверенности и пессимизма и в конце концов – настойчивое требование назначить еще один сеанс либо, на худой конец, твердо пообещать, что при необходимости их просьба о назначении сеанса будет выполнена без проволочек.

Независимо от реакции семьи, терапевты остаются тверды в своем решении прервать терапию, предоставив семье возможность обратиться к нам с просьбой провести оставшиеся сеансы, но с условием, что это произойдет не ранее, чем по истечении определенного промежутка времени. Такая парадоксальная тактика позволяет на&1 предотвратить саботаж со стороны семьи, ставя ее в ситуацию, когда она должна будет рано или поздно сама попросить о продолжении терапии.

Подобного рода маневр может применяться и с другими типами семей, например, с молодыми парами, имеющими ребенка – идентифицированного пациента в раннем детском или предпубертатном возрасте. В этих случаях, если удается быстро достичь исчезновения симптома, у родителей иногда тотчас же возникает желание уйти из терапии. Мы при этом избегаем оказывать давление, критиковать и интерпретировать. Наш опыт показал, что коллективное сопротивление семьи непреодолимо. Уважая родительское сопротивление, мы берем на себя инициативу прерывания лечения, но всегда оставляем открытой возможность возвращения к терапии. Подобная позиция терапевтов позволяет родителям почувствовать себя более свободными по отношению к терапии. Излишне говорить, что положительные изменения у ребенка вселяют в них определенное доверие к терапевтам. Некоторые из этих пар впоследствии вернулись к нам для обсуждения собственных проблем (не пользуясь в качестве предлога симптомом ребенка).

В других случаях, завершая терапию, мы договариваемся о телефонном разговоре или о проведении сеанса через несколько месяцев для сообщения новостей и контроля за результатами. Таким образом, мы оставляем семью "в состоянии терапии" благодаря тому, что косвенно даем ей знать о сохраняющемся интересе к ней и своей доступности для дальнейших контактов.

Глава 13. Как справиться с маневром отсутствия члена семьи

Один из множества маневров, используемых семьей для защиты status quo, а именно: маневр отсутствия члена семьи – хорошо известен и описан уже не одним исследователем. Авторы (Sonne, Speck, Jungreis, 1965), первыми посвятившие этой теме специальную работу, пришли к выводу, что данный маневр хотя и осуществляется одним членом семьи как будто бы по собственной инициативе, в действительности является семейным маневром, в котором принимает участие вся семья"^[29]. Однако эти авторы не дают никаких рекомендаций по поводу предотвращения или нейтрализации этого маневра, ссылаясь на необходимость дальнейших исследований.

Основываясь на своем непосредственном опыте, мы присоединяемся к их мнению: отсутствие одного или более членов семьи обусловлено общим семейным сопротивлением; однако в отличие от этих авторов мы считаем абсолютно необходимым включать в анализ динамики терапии собственное поведение терапевтов и ошибки, которые они могли сделать (поскольку все это является неотъемлемой частью системного процесса). Мы обнаружили, что эти ошибки чаще всего связаны с морализмом, незаметно закрадывающимся в поведение и цели терапевта помимо его воли, иначе говоря, с его склонностью предлагать семье более совершенные модели поведения и потому становиться сторонником перемен, а не гомеостаза.

В первые годы наших исследований повторение таких ошибок часто вызывало негативную обратную реакцию, выражавшуюся в уходе из терапии одного из членов семьи. И мы оказывались в затруднительном положении, поскольку должны были вернуть его для продолжения терапии.

Естественно, пока мы не осознали ошибки, вызвавшие эту ответную реакцию, мы могли лишь совершать их снова и снова. Раз за разом мы попадали в положение людей, пытающихся восстановить свой контроль над ситуацией с помощью авторитарных установок и способов поведения. "Наш пациент – вся ваша семья, и мы не примем вас на сеанс, если вы придете не в полном составе"^[30].

В других случаях мы делали вид, что нам совершенно все равно, или чаще принимались подробнейшим образом исследовать и интерпретировать значение и мотивы отсутствия, никак, разумеется, не разрешая проблему. Отсутствующий член семьи так и оставался отсутствующим или появлялся время от времени, когда это ему приходило в голову, в образе долгожданного гостя, встречаемый интерпретациями и вопросами относительно мотивов, как его длительного отсутствия, так и теперешнего возвращения. Ясно, что все подобные интерпретации могли быть легко дисквалифицированы, что и происходило на самом деле.

По мере того, как мы учились понимать и устранять самые очевидные из своих ошибок, "прогулы" терапевтических сеансов становилось все более редким. Однако они все равно случались время от времени в результате либо не столь очевидной ошибки, которую мы сразу же начинали искать на командном обсуждении, либо нашего точного, но преждевременного для семьи терапевтического маневра.

Как мы уже сказали, изучение конкретной семьи, особенно семьи, вовлеченной в шизофренические взаимодействия, может происходить исключительно путем проб и ошибок. Важно тщательно анализировать все идущие от семьи обратные реакции в контексте поведения терапевтов и руководствоваться ими при дальнейшем взаимодействии с семьей.

В последнее время мы полностью отказались на сеансах от авторитарных установок и от расследования причин отсутствия. Если кто-то из членов семьи не пришел на сеанс, мы тем не менее принимаем семью, объясняющую мотивы его отсутствия, обычно абсурдные, незначительные или носящие слишком общий характер. (Ему не разрешили отлучиться с работы, потому что он не ладит с начальником. Он не смог сегодня пропустить школу, потому что у него контрольная. Он не хочет приходить, говоря, что не верит в терапию, не видит никаких результатов. И т. д., и т. п.) При этом мы воспринимаем отсутствие члена семьи как маневр против терапевтов и терапии и становимся вдвойне внимательны к происходящему на данном сеансе, рассматривая его в связи с материалом предшествующего сеанса.