Когда же ты привыкнешь? Когда уже поверишь, что он здесь? Что он твой.

Даже с красным от холода носом и кругами недосыпа вокруг глаз, Свят был невероятно, умопомрачительно красив; каждая черта его лица была на своём месте.

Хочешь растерять всю решительность – просто посмотри на него подольше.

Верность Ему просияла и сложила ладони в порыве умиления.

Верность Себе упрямо качнула головой и недовольно поджала губы. Вокруг её золотых волос настойчиво вилась фраза «Свят, я хочу серьёзно поговорить».

– Свят, – решительно выпалила Вера. – Я больше не хочу скрываться.

И без того кристальное безмолвие лестницы стало совсем звонким; каждая нота тишины натянулась до предела. Парень моргнул и посмотрел ей в глаза – настороженно смущённо и досадливо. Он не шевелился и дышал еле слышно.

Будто даже сейчас их прослушивали сотни ушей.

– Не отступай, – железным тоном произнесла Верность Себе. – Лично тебе, милая, скрываться незачем. Вот и подумай о «лично себе».

Верность Ему покачала головой – укоризненно и обречённо.

– Я не против публичности, – пробормотал Свят, пряча глаза. – Просто мне нужно…

– Я не про публичность, – поспешно перебила Вера, переступив с ноги на ногу на узкой ступеньке. – Я про обычные – не тайные – отношения. Когда мы можем, например, вместе выйти из машины и зайти в Университет.

Когда ты можешь прийти сюда, даже если Лина и Настя дома.

Отлично. Стоило начать – и нужные слова посыпались из неё упругим горохом.

Ещё бы; они стойко держались внутри целых две недели.

– Ты ощущаешь, что они тайные? – тихо спросил парень, глядя в окно за её спиной.

Поколебавшись, Вера кивнула и тут же неопределённо покачала головой. Он так отчётливо поблёк и растерялся, что хотелось максимально сгладить эту просьбу.

И спешно извиниться за всё, что она «ощущает».

– Это обычная нежность компромисса, – буркнула Верность Ему. – Куда без неё.

– Хорошо, – уронил Елисеенко, откинув со лба волосы быстрым движением руки. – Хорошо, да. Действительно. Да. Ты права. Я и сам думал об этом. Сегодня.

Он проговорил это так отрывисто и монотонно, что верилось в «сам» с большим трудом. Казалось, сегодня его только вынуждали об этом «думать».

И она, и кто-то ещё.

Но имело ли это значение, если он так легко сказал «да»?

С облегчением вздохнув, Вера нежно коснулась губами его верхней губы, над которой росла тонкая колючесть, и еле слышно прошептала:

– Спасибо.

Спросить, почему он хотел сохранять их в тайне? Спросить?

Весь его вид будто говорил: «Я согласился, что ещё нужно?», и она прикусила язык.

До третьего этажа они дошагали в молчании.

И это отчего-то встревожило.

Выдернув из кармана ключ, Вера оглядела безлюдный коридор, который освещался лишь сумрачным светом из окна в торце.

– Жутковато, – весёлым тоном прокомментировал Елисеенко, устремившись к нужной комнате. – Музей старинного быта не для слабонервных.

Была эта весёлость его тона напускной?

Или вечер действительно продолжает быть хорошим?

– А я тебя предупреждала, – сварливо припечатала Верность Ему.

– Может, нам… – пробормотала Вера, воткнув ключ в старую замочную скважину. – Может, нам после пиццерии всё же лучше было бы поехать…

Стоило ему проявить благосклонность и сговорчивость – и она мгновенно начала чувствовать липкий стыд за всё своё недостаточно эстетичное, что их окружало.

– Куда? – уточнил он, не дождавшись продолжения.

– К тебе домой, – буркнула она, искоса взглянув ему в лицо.

Был сейчас нужен этот стыд?

– Нет, – твёрдо определила Интуиция, ласково переглянувшись с Судьёй. – Нет, твоя коса на его камень ничего сегодня не испортила.

В шоколадном взгляде горела только досада; досада из-за его шутки.

Казалось, он боялся испортить вечер так же сильно, как она.

И это осознание запело внутри нежной струной первой октавы; с плеч упал целый сугроб – вроде тех гигантов, что лежали по бокам от общаги.

Всё. На сегодня определённо хватит серьёзных бесед.

Теперь только беззаботность; только бессодержательный нежный трёп.

– Я дома и здесь, – елейно сообщил Свят, шагнув в комнату и включив свет.

– Да прям! – лукаво воскликнула Вера, захлопнув дверь; в груди пела тихая радость. – Уж я наслышана, что ты на самом деле говорил об общагах!

Лина и Настя уехали вчера вечером, а она сама не появлялась здесь с утра четверга – и комната основательно промёрзла в отсутствие людей.

Но сегодня мне непременно будет тепло на этой кровати.

– Это не я говорил, – с расстановкой заявил Святослав; притянув её к себе, он положил ладони на её талию. – Я начался в феврале.

– Какая удобная позиция, – пробормотала Вера, поглаживая его шею.

– Знаю парочку позиций поудобнее.

Запрокинув голову, девушка рассмеялась и тут же глухо вскрикнула: на шее легонько сомкнулись его зубы.

– Я обязана обсудить с вами то, что вы вытворяете, – вкрадчиво произнесла она.

– Вот сейчас вытворю, и обсудим, – невинно уронил брюнет. – Кстати об обсуждениях. А почему ты на сообщение не ответила? О том, что я жду в машине.

Его глаза горели расслабленным ребячеством, которое казалось особенно уместным среди нехитрого интерьера студенческой общаги.

И совершенно не резонировало с этим вопросом.

Лицо Верности Себе приобрело настороженное выражение.

– Я увидела его уже после пары, – пожав плечами, ответила Вера, добавив в голос побольше беспечной нежности. – И решила не отвечать, а сразу пойти к машине.

– Моим сообщениям скучно парировать? – уточнил Свят, поцеловав её пальцы; его губы улыбались, но в глазах не было ни грамма юмора. – Это заявление ниже пояса. Я плохо справляюсь с ролью вашего спутника. Горю по всем кратерам.

Говорит так, будто «это заявление» – моё.

Он целовал её пальцы проникновенно и привлекательно, да.

Но губы его по-прежнему улыбались без участия глаз.

– Я же сказала, почему, – глухо пробормотала Вера. – Дело не в «скучно».

Я что, обидела его этим?

– Кажется, да, – рассеянно уронила Интуиция. – Он пытается перевести обиду в шутку.

– Ладно, малыш, – протянул Свят, коснувшись губами её запястья. – Забей.

Верность Себе всё ещё хмурилась, но её Хозяйка уже с облегчением уткнулась носом в любимую шею – хоть под сердцем и свербело что-то неприятное. Этот уголок – между его шеей и воротником рубашки – пах так головокружительно…

Мятным чаем и печёным яблоком; мокрым асфальтом и терпким снегом.

На плечи опустилась тишина, напитывая разум и душу полным доверием к моменту.

– Я правда как дома, Вера, – нарушил Свят эту тишину. – Везде дом, где мы рядом.

* * *

Будь по-твоему, Вера, хорошо. Будь по-твоему, мой нежный Дом. Ладно. Пусть.

Пусть – он и сам давно мечтал ходить по коридорам заснеженного Универа, держа в ладони эти тонкие пальцы и оберегая её плечи от студенческой суеты.

Пусть; нужно решаться.

И плевать, кто увидит их вместе – Гатауллин, Артур или чёртов Олег.

– Осталось выбрать среди них лауреата, – угрюмо буркнул Адвокат. – Гатауллин, конечно, понастырнее, а Артур – поопаснее, но зато сраный Петренко сумеет слишком хорошо оценить её рассуждения о наполнении реальности словами.

Этот кретин извлечёт метафору даже из сломанной зубочистки на дне урны.

Обхватив Уланову крепче, Свят прикрыл глаза, глубоко вдохнул и в который раз – несмотря на тревогу – ощутил себя атлантом.

Покоясь в его руках, она отчего-то дарила ощущение небывалого могущества.

Казалось, если она она! ищет у него любви, защиты и безопасности… если он может быть надёжным оплотом для её громадной души, ему по плечу будет весь мир.