— Прости, Шарлотта, — прикусила до крови губу Гретта. — Это ради тебя.

В покоях дочери Микаэль Де Муар разжал пальцы, Шарлотта откачнулась и грохнулась на пол.

— Что вы творите отец? — взвыла она, подтягиваясь за спинку кровати, чтобы встать.

— Ты знаешь, дорогая, что я не люблю закатывать истерики и не жалую того же от других, — проговорил тот холодно. — Я мог бы наказать тебя, как подобает, ты запятнала нашу фамилию своей выходкой, и это — непростительно. Но ради твоей матушки, царствие ей небесное, и из-за моей любви к тебе — я не стану пытать тебя бесконечными увечиваниями и запретами.

Микаэль Де Муар вынул из внутреннего кармана сюртука портрет рыси с иссиня-чёрной обводкой вокруг глаз, тёмным носом и густой висячей шерстью на щеках.

— Ноэль! — вырвалось из уст Шарлотты.

— А вот и нет! — отрезал лорд-канцлер. — Это портрет преступника по имени Ноттэниэль. Он устроил переполох в день твоего шестнадцатилетия. Он наставил покойного господина Беана выстрелить в хищника! Он сгнобил господина Фога Вулписа, во имя которого ты без моего ведома организовала тайное общество!

— Не может быть! Гретта, моя милая Гретта! Ты предала меня! — завосклицала Шарлотта, закатывая глаза в полуобмороке. — Я не верю вам, отец, не верю! Вы специально клевещите на моего господина Ноэля, потому что он вам не по нраву, потому что по вашим меркам — он мне не пара!

В лапах лорда-канцлера Де Муара зазвенела связка ключей:

— Вижу, ты пока не настроена на беседу, — вздохнул он. — Приведи свои мысли в порядок. Я загляну к тебе поутру. — И Микаэль Де Муар запер дверь, закрывая глаза на разразившиеся грозой стенания дочери.

Глава 25

Переворот

Жанна и Боуи сидели на краю сцены в осиротевшем зале театра, в насытившемся тишиной полумраке, сетуя о том, правильно ли поступили, открыв мистеру Вулпису столь болезненные реалии его происхождения.

— Мы должны были это сделать, Жанна. — Волк накрыл своей большой лапой маленькую кошачью, стремясь хоть как-то успокоить Жанну. За эти несколько дней они сроднились как звери, у которых слишком много общего. Боуи покаялся перед Жанной в своих грехах, и к его удивлению — заполучил от неё прощение. Никто не поймёт зверя лучше, чем тот, кому довелось барахтаться в той же трясине: ежесекундно пребывать во лжи и обмане, дышать украденным счастьем. — Вы же простили меня, Жанна, и он тоже простит! Это же мистер Вулпис, добрейшей души зверь! Другой бы на его месте уже свежевал с меня шкуру, как только понял, с кем имеет дело.

— О, Боуи, — вздохнула та, понурив уши, — даже если после всего мистер Вулпис нас не возненавидит, то друзьями нам точно уже не быть. Хотя может оно и к лучшему… Я не хочу, чтобы мы дошли до Северной горы, не хочу снова причинить ему боль…

— А что там, на Северной горе? — заинтересовался волк.

— Мой дом.

— И что не так с вашим домом, Жанна?

— Не спрашивай, Боуи! — заслонилась лапами от его вопроса кошка. — Я стою перед выбором всей моей жизни, понимаешь? Утратить всё: свой дом, свою семью! Или спасти их, принеся в жертву механического зверя! Казалось бы… выбор очевиден! Но я не могу, не могу, Боуи! Я не могу выбирать!

Боуи тоже расчувствовался, его глаза заслезились, и он приобнял ревущую Жанну за плечи.

— Прошу прощения, — сказал он. — Обещаю не спрашивать больше об этом.

— Вы слышите, Боуи? — Мышиный писк, смешанный с возней тысяч миниатюрных тел, заставил кошачьи слезы разом высохнуть. Жанна и Боуи поднялись, потому что под их лапами, мотающимся над полом у сцены, заворошились тёмные мохнатые спины группами стекающих в театр грызунов.

— Что происходит? — спросил Боуи королевским тоном, в котором скрежетали металлические нотки недовольства.

— Свержение! — закричали его подданные.

— Свержение? Чье⁈

— Ваше, конечно же!

Грызуны заразительно расхохотались, и волчий рев, от которого подскочило сердце даже у Жанны, не заткнул ни одну повстанческую душу.

— Как же вы свергнете меня? — попробовал другой подход к грызунам Боуи. — Кто же будет заботиться о вашем пропитании? Что будет с Крысиным Королевством?

— На трон взошёл новый правитель! — выкрикивали крысы.

— И мы теперь не Крысиное Королевство! — кричали мыши.

— Отныне и впредь мы есть Королевство Монстров! Да здравствует Король Монстров!

— Да здравствует Король Монстров! — подхватил хор голосов, и чёрная река меха, усов, глаз и облезлых хвостов ломанулась на сцену, щелкая желтыми зубищами.

— И кто же ваш новый Король? — Боуи отступал назад, загораживая собою Жанну.

— Господин Фог Вулпис! Господин Монстр!

Когда их обоих загнали в угол, волк не надумал ничего лучше, чем воскликнуть:

— Стойте!

Живая река интуитивно застыла.

— А как же предсмертное право короля? — ляпнул Боуи первое, что пришло в голову.

Крысы в передних рядах глупо почесывали макушки. Яростный трезвон голосов перешёл в нерешительный шёпот.

— Разве у нас было что-то подобное? — посовещавшись, уточнила толпа через дряхлого плешивого крыса.

— Д-да! Конечно! — подтвердил Боуи. — Я же Король, в конце концов! Кому как не мне быть в курсе королевских уставов?

Грызуны снова зашептались, по итогу рассудив:

— Хорошо, будет по вашему.

— Э… а что за право-то? — озвучила всеобщее недоразумение молодая мышь.

Боуи приосанился, чтобы выглядеть важно, и провозгласил монаршим голосом:

— Сверженный своим народом Король имеет право на исполнение последней воли! Моя же воля, — посмотрел он на Жанну в поиске одобрения, — заключается в том, чтобы получить аудиенцию вашего нового правителя!

Жанна закивала:

— Да, вот чего мы желаем!

— Молчать, кошка! — рявкнули грызуны. — Тебе слова не давали!

Боуи взял Жанну за плечи и переставил ее, как куклу, удалив от толпы, пока зубастые рты не цапнули её за хвост.

— Погодите! Пункт «3.456» моего устава гласит: «Последнее право распространяется и на близких сверженному Королю зверей», — выкрутился он.

Безмозглые грызуны были беспомощны перед громкими фразами и сложными цифрами.

— Да будет так! — подчинились они, и мохнатая чёрная масса потекла под лапами Боуи и Жанны, грубо выталкивая тех со сцены, пихая прочь из «Крысиного сонета» на улицу — в направлении замка. Как никогда мрачный — тот мерцал, протыкая вершиной сине-черные гроздья туч; молнии, желто-фиолетовыми ветками растрескивались по грозному небу, отсвечивали от стальных стен белесыми вспышками.

Мистер Вулпис, тем временем, восседал на троне, в дурацкой короне заместившей его джентльменский головной убор. Никакого королевского величия он не ощущал. Раз уж на то пошло — он не чувствовал вообще ничего.

— Правильно, — буркнул он, едва разняв челюсти. — Я же мек.

Лапу мистер Вулпис держал локтем на подлокотнике, а подбородок — в стальных пальцах. Эту позу лис не менял уже полтора часа. Точно также и взором не сходил он с одной точки, в которой тусклый свет лампы отчерчивала пыльная чернь тронного зала. Возможно, именно по этой причине последнюю четверть часа ему начала мерещиться знакомая лисица. Та скучливо высиживала в полутьме, и от хвоста её с треском отщипывались языки пламени.

— Не смотри на меня так, — нахмурился мистер Вулпис, задевая бровью чёрную повязку на своём бесцветном глазу: подарок от подданных в честь коронации. — Я не смог тебя спасти. Не смог. И сейчас от меня толку нет. Такой себе и из меня герой. И зверь высшего общества — тоже никудышный. Здесь мне самое место. Интересно, сколько я просижу на этом троне, пока не покроюсь ржавчиной и не буду разобран местными обитателями на запчасти, чтобы послужить частью убранства или антуража этого грязного города? Видишь ли, глупая лисица, в отличие от тебя я не могу умереть; могу только сломаться… Так что молчи, пожалуйста, не надо…

— Ваше Монстрейшество! — вылетел к нему из темноты Даск.