Все же, чтоб скорее отделаться от назойливого внимания и побыть одному, мистер Вулпис строго спросил:

— Чего тебе надо?

— О, ничего, любезный Сир.

— Теперь ещё и «любезный» прибавилось?

Даск наигранно рассмеялся:

— Не поймите не правильно, мы лишь выражаем своё восхищение вами, господин Вулпис.

— Мы? — подозрительно моргнул мистер Вулпис.

— Слухи расходятся быстро, особенно среди летучих мышей (зрение у нас не очень, зато слух — отменный). Вы за минуту подняли из реки целый косяк рыбы, обеспечив нам всем на сегодня сытный обед и ужин. Его Клыкастое Высочество, конечно, ежедневно трудится ради нашего блага и трудится, скажу я вам, на славу. Мы всё это безмерно ценим, однако… даже его силами Королевство не вытянуть со дна, на которое мы пали. Тысячи страждущий грызут с голоду собственные хвосты! С вами же, любезный Сир, открываются новые перспективы!

Мистер Вулпис от таких заявлений прыснул со смеху.

— Что смешного, Сир? — задето улыбнулся Даск.

— О-о, не сравнивайте меня с вашим ведомым Королём, — сменился смех раздражением. — Если вы, мыши, думаете, что из меня можно сделать инструмент для ваших нужд, насадив на мою голову уродливую корону и обозвав Вашим Высочеством, то вы не на того напали. Возможно, подхалимства и клоунады достаточно для манипулирования Боуи, но со мной такое не сработает. Кроме того, если вы вдруг повредились памятью, напоминаю: я — мек.

— Вот именно! — захлопал крыльями Даск. — Вы, Сир, не такой, как все. Этому обществу вы не принадлежите. Вы никогда не будете приняты, никогда не будете поняты. Звери будут вас бояться, вопреки вашему доброму сердцу.

— Ты несёшь полнейший нонсенс, Даск! Не суди меня, коли не знаешь. У меня были и есть друзья, в отношениях с которыми моя природа не играет сути. — Мистер Вулпис вообразил в голове образы хорька Баритона, тётушки Хомы и Ганца. Мордочка Жанны тоже затесалась к ним, но лис с горечью её прогнал.

— С чего такая уверенность? — метнулся к потолку Даск. — Вы когда-нибудь думали, что их дружелюбие напускное? Что они разыгрывают с вами дружбу, потому что чувствуют себя в долгу перед вами? Потому что жалеют вас? Вы правы, я вас не знаю, господин Вулпис, но я уже видел такую морду прежде… у Его Клыкастого Высочества. До того, как тот стал королём. Местных жителей в Малиновом Королевстве не жалуют, мы все здесь — отбросы, и нам неважно — живые мы или механические, мышиной ли породы, волчьей или лисьей. Можно много говорить о равноправии, из-за которого веками ведутся войны, но мы такими понятиями не оперируем. У нас всё слажено, всё по факту. Если мы едины — то мы едины, и кичиться об этом как о достижении мы не будем. — Даск замедлил полёт и устроился на отростке сталактита.

— Ты пытаешься промыть мне мозги? — спросил мистер Вулпис с предубеждением в голосе, тем не менее — не достаточно явным, чтобы заставить летучую мышь пересмотреть свой высокопарный тон и примериться с отказом.

— В любом случае, Сир, поразмышляйте на досуге о моём предложении. Столь своенравная и вздорная кошка, как Жанна — вам не товарищ. — Даск важно завернулся в крылья и притомленно закрыл глаза.

Мистер Вулпис фыркнул, как он рассчитывал — презрезренно, что, однако, лишь вывело Даска на самонадеянную ухмылку. Только летучая мышь собиралась вздремнуть, как пещеры завибрировали от звукового сигнала. Лис глянул на экран трости и глазами Зузу распознал посреди цветастого отсверка пещеры белую кошачью фигурку. Она не шевелилась.

Глава 22

Отражение

Бирюзовая шаль воспарила над сказочно-пестрыми грибами, надувшись как парус от гуляющих по пещере ветров. Она зацепилась за отколотый край мерцающего камня — прозрачного, чистого, как выточенная искусным мастером ледяная скульптура, и, невесомая, взвилась флагом. Таких камней здесь было сотни. Они торчали с неровных поверхностей стен и потолка, будто вода в замёрзшем водопаде. В пещере и впрямь было свежо — дыхание производило облачка пара, впрочем, на наличие воды близ глубин ничего не намекало.

Жанна оценила высоту, на которой находилась, и расстояние до ближайшего гриба.

«Если я не растеряла навык, то вполне смогу допрыгать по этим забавным грибам до моей шали», — настраивала она себя на действие. — «С другой стороны, если я сорвусь вниз, то стеклянные сталагмиты превратят меня в решето». — Жанна прикусила губу. Как бы она не дорожила своей шалью, жизнь была, непременно, дороже. На том подобало бы успокоиться, развернуться и уйти, но свербящее предчувствие тайны и влекущие сказочные виды повлияли на Жанну сильнее, чем логика.

Кошка облизнула нос в неком спортивном интересе, разогналась и прыгнула. Шляпка гриба отпружинила, как желе, тонкие сосудики ворсинок внутри прозрачного внешнего покрова побелели от давления, но быстро пришли в норму. Жанну это так развеселило, что она позабыла об инстинкте самосохранения и принялась безрассудно скакать на грибах-батутах, распрыгиваясь, вытягивая лапы к сталактитам, будто могла бы до них дотянуться. В приподнятом настроении кошка допрыгала до шали, прихватила ее, как финишный флажок, и сиганула на самый низкий и менее пружинистый гриб, а с него уже сошла на каменистый пол. Стеклянные пики внизу были ещё крупнее и выше, некоторые из них возвышались над Жанной, как айсберги, и в них, будто в зеркалах, отражались многочисленные кошачьи копии. Они обступили Жанну со всех сторон, испугав ту своей внезапностью и зловещими взглядами. Кошка была уверена, что выглядит совершенно иначе. Ей так весело, почему же в её собственных отражениях столько недовольства и осуждения? Чем страшнее становилось Жанне, тем пуще перекашивались кошачьи морды.

— Почему вы так на меня смотрите? — боязливо поинтересовалась она, отходя в самый угол, где её было сложнее настичь сотням горящих глаз.

— Бессовестная! — гаркнуло на неё одно из отражений.

Другое, прижимая уши, зашипело:

— Позор кошачьему роду!

Третья копия надменно рассматривала свои коготочки:

— Последняя кошка — и та, невольная пташка.

— Начни уже думать своей головой! — воскликнуло самое большое отражение Жанны.

Кошачья копия с пятого сталактита отвернулась и зарыдала:

— Чтобы сказала твоя мать?

Подлинная Жанна уткнулась поясницей в тенистые камни. Желеобразные грибы неустойчиво колебались, словно ножки их подтаили и больше не могли удержать остальной вес. Под сводами пещеры вдруг сталось душно, волшебные краски и чудные формы уже не манили к себе, от света и искр в глазах стояла резь.

Жанна уронила подбородок на грудь:

— Мама… Почему ты меня бросила? Я не могу принимать решения в одиночку! Я не хочу никого убивать, но и потерять все тоже не хочу!

Ледяные пики прорезались через стены в направлении Жанны, словно пригрожая ей.

— Отлично! — воскликнули все копии сразу, их морды так увеличились, что в каждом голубом глазу с суженными в линии зрачками проявилось ещё по одному целостному отражению. На этот раз это была настоящая Жанна — запуганная до изнеможения, съежившаяся и дрожащая от ушей до хвоста. — Ты сделала свой выбор! Убей же Фога Вулписа, убей его во имя своей преданности хозяину! — И копии желчно расхохотались, выставляя на обозрение белые клыки.

Жанна закуталась в шаль так, чтобы покрыть мордочку. За полупрозрачной тканью она могла наблюдать движение: лавируя между выскакивающими отовсюду отростками, чьи пики становились всё острее, танцевал ее же силуэт, с её же бирюзовой шалью. Он подплывал в своём танце всё ближе и ближе к ней, пока, наконец, не воздел когтистых лап к горлу. Чьему конкретно — Жанна запуталась. То ли оно душило ее, то ли себя. И была ли в этом какая-то разница, если они обе были одной кошкой, а боль и удушение она всё равно ощутила на своём теле?

Жанна! — Лапа сорвала шаль с кошачьей мордочки, свет ударил по глазам, и Жанна хрипло вобрала в лёгкие воздух.

— Жива! — радостно возвестил голос, запустив под потолок эхо.