— Напрасно потратитесь, — фыркнул Слэйтер. — Любой вербовщик отличит моряка по походке и манерам, одень вы его хоть в судейскую мантию.

— Вот! — я щёлкнул пальцами. — Парик преображает человека! Вербовщик будет смотреть на букли, а не на походку. Если нужно мы закупим синие сюртуки, трости с набалдашниками. А мистер Уильямс одолжит нам дюжину дорогих шляп!

— Разузнаю на счёт кареты, закажу места, — вызвался Слэйтер и покинул компанию.

Пока мои компаньоны занимались поисками команды, наймом кареты и прочими хлопотами, я собирал наличность. Пришлось подмести все сусеки, забрать почти всё, что осталось от выручки с индийского похода. Расходы на учреждение буржуазии проели дыру в бюджете и теперь мне пришлось занимать монету у Яшки, Тропиинна, Бичевина, торговцев помельче, срочно мотаться в Иркутск, Охотск, сбрасывать зимние шкуры контрагентам по всему миру. Не забыл я и о контрабанде. Цены на нелегальный товар как раз пошли в гору. Усиленные патрули, милиция, береговые батареи и прочие мероприятия против французских десантов нанесли мощный удар по бизнесу. Стоквелл, как и другие пригороды Лондона, сидел на голодном пайке, чем и объяснялась мрачность его атмосферы. Я явился туда, как спаситель.

У меня как раз оказались на руках большие партии самого разного чая, китайских тканей, фарфора. Кстати, наш виски оказался уже достаточно хорош, чтобы расплачиваться им с контрабандистами за мелкие услуги. Я даже подумывал загнать партию побольше не столько ради прибыли, сколько для продвижения бренда. Хотя конечно лондонские низы всему предпочитали голландский женевер, который бодяжили с пивом.

Слэйтер нашел компанию, бравшую за место внутри кареты по три фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов.

— Карета идёт через Ньюкасл до Эдинбурга. А там совсем рядом. Отправляется каждое утро от таверны «Георг и Синий Кабан», что в Холборне. Найдёте? — Он махнул рукой. — Конечно найдете, вам всякий покажет. Место довольно известное.

— Чем же?

— Там угощают осужденного последней выпивкой по дороге на виселицу.

— Хорошее место, — согласился я. — Доброе.

Мы не стали откладывать дело в долгий ящик и, как только я собрал нужную сумму, отправились в столицу Шотландии.

Шляпника, который не переставал кряхтеть и жаловаться на здоровье, аккуратно поместили на лучшее место, обложили подушками. Я сел рядом с ним. В ногах расположился сундучок с монетой и банковскими бумагами. Убедившись, что все закреплено, как следует, я достал из сумки и протянул Слэйтеру футляр с парой пистолетов.

— Будьте осторожны, они заряжены. Затравку сменил час назад.

Четвертым внутрь поместился Спиджик. Два наших матроса устроились наверху рядом с кучером. Их я вооружил ещё одной парой пистолетов.

В ногах лежало двадцать тысяч фунтов, а на дорогах часто появлялись грабители.

— Если что, сделайте первый выстрел в воздух, — посоветовал я. — Надеюсь, никого не придётся убивать. Не то, чтобы мне жалко разбойников, но вовсе не улыбается разбираться с коронером или тем более в суде. У нас просто нет на это времени.

Пег оставался на хозяйстве в «Белая лошади» на Феттер-лейн, а Скипджек планировал выехать завтрашним рейсом той же компании с Ногом и двумя или тремя другими матросами.

Этого, конечно, не хватало для управления фрегатом. Мы договорились набрать временную команду на месте, в Лите, чтобы добраться до Ярмута. Сам я не собирался выходить в море, и планировал исчезнуть сразу после покупки. Мне следовало отработать долги, завершить сделки, встретить русских крестьян и провести собеседование со всеми, кто откликнулся на объявления. А кроме того, оставались текущие дела в Виктории. Давненько я не жонглировал столь большим числом горячих картофелин.

Отправиться в плавание на фрегате стало вторым спонтанным решением после авантюры с его покупкой. Но я просто влюбился в аккуратный парусник, стоящий у набережной Лита недалеко от кафе, где проходили торги. Это не охотские галиоты с камчатскими шитиками и даже не шхуны Эскимальта. Настоящий боевой корабль со шканцами, полубаком, шкафутом, большой капитанской каютой, орудийной палубой, тремя мачтами и развитым рангоутом.

Только поверхностный осмотр всех его помещений занял у меня целый час. И наверняка я многое пропустил.

— Решено, я отправляюсь с вами, — заявил я сразу после торгов.

— Вы хотя бы плавали на корабле? — с сомнением и даже некоторым вызовом спросил Спиджик, а Скипджек и другие моряки, что оказались рядом, разом затихли, повернув уши в нашу сторону.

— Парни, давайте определимся, во избежание недоразумений, — доброжелательно улыбнулся я. — Мне довелось пересечь Тихий океан на кораблике в десять раз меньшем чем этот, причём в таких водах, где ветра дуют сильнее, чем у мыса Горн, а льдины встречаются даже летом. И чтобы не возвращаться дважды к вопросу, у кого круче яйца, скажу, что мне приходилось заниматься контрабандой в Польше и России, а это вам не можжевеловый ликёр из Голландии перевозить.

Разумеется, я не стал уточнять, эпоху, масштабы и возможности.

— Но нет, — добавил я. — В мои планы не входит вмешиваться в управление кораблем, мистер Спиджик. Вы капитан. Только вы.

Тем не менее шкипер приуныл. Делить власть ему не хотелось.

Мне и самому было боязно бросаться в бурные воды реальности. Я наверняка потеряю больше года жизни. Несмотря на выдающиеся способности корабля, он не мог пройти половину Земли быстрее, а у меня не было бы возможности «срезать углы». Взамен я мог присмотреть за кораблем и получал доступ в те порты, где мы сделаем остановки. Что касается безопасности, то в случае захвата или катастрофы, я всегда мог сбежать на шлюпке. Нет, не всегда. Во время бури шлюпку даже не спустишь. Риск, конечно имелся. Но я больше боялся самих контрабандистов. Они могли надышаться воздухом свободы и решить заняться иным промыслом.

— Вы собираетесь сохранить кораблю имя? — спросил Спиджик, когда мы с Уильямсом и господами офицерами ещё раз осматривали кормовые каюты, уже как хозяева. — Нужно решить этот вопрос перед оформлением документов.

— Нет. Я даже не понимаю, что оно значит. Не силён, знаете ли, в французском.

— Кажется, Коллонн — это имя какого-то чертова лягушатника, — сказал Слэйтер. — То ли их графа, то ли герцога.

— Нет, это название французской реки, — возразил Спиджик.

— Неважно, — сказал я. — Мы назовем его «Паллада».

Это первое, что мне приходило в голову при слове фрегат.

— Паллада? — удивился шкипер.

— Это греческая богиня, — пояснил я. — Сестра Афины или возможно другая её ипостась.

«Какая удачная идея», — похвалил я сам себя. — «У нас уже имелась вооруженная шхуна „Афина“, и „Паллада“ станет ей старшей сестрой».

— Ах, должно быть, вы имеете в виду Паллас, — пробормотал Спиджик.

— Паллас? Но ведь это немецкий учёный. Ничего не имею против него, но…

— Нет, нет, мистер Эмонтай. Это она самая, ваша богиня… не знал, что русские до сих пор ей поклоняются…

Всю весну мне приходилось разрываться между Лондоном и Викторией. Дело в том, что без Расстриги проводить уроки в начальной школе приходилось всем миром. В частности я внедрял в неокрепшие детские умы свою упрощённую грамматику. Заодно приглядывался и к потенциальным репортёрам — в качестве домашнего задания предлагал написать заметку о каком-либо событии или составить коммерческое объявление. Довелось мне провести и урок анатомии (жаль, у нас не имелось того пугающего плаката, что изображал человека со снятой кожей — сильное впечатление, как я уяснил, всегда способствует запоминанию материала). На мне же повисла вся география. Я рассказывал о разных странах, их экономической и политической мощи, социальном устройстве и быте, выдавая за учебный материал опыт своих путешествий. Ясютин с Тропининым преподавали арифметику, геометрию, механику, Хавьер обучал детишек испанскому языку. Не то, чтобы у нас складывалась хоть какая-то педагогическая система, но дело потихоньку двигалось.