На словах послам было сказано, мол, ежели князь Михайло по каким-то статьям сильно упрется, обещать рассмотреть возражения после приезда. А чтобы он стал сговорчивее, послам были выданы богатые дары для самого князя Михайлы и его старшего брата, киевского наместника Семена Олельковича. Уповали на то, что люди в Киеве завсегда были алчные – как увидят меха и серебро, отца-мать забудут.

Дал свои наставления и владыка Иона, строго-настрого запретив послам встречаться с Киевским митрополитом, а буде позовет, уклониться под любым предлогом. Объяснил, что митрополит Григорий есть униат, папежник, отступник веры православной, выкормыш злополучного Исидора, который подписал Флорентийскую унию, подчинявшую православную церковь папе римскому, но был свергнут с митрополичьей кафедры повелением великого князя московского и бежал за границу. Если на Москве прознают, что новгородские послы вели переговоры с униатами (а что прознают – это уж будьте благонадежны, московских доброхотов в Киеве хоть пруд пруди), поднимется шум великий, мол, снюхались новгородцы с папежниками, а значит, и сами еретицы суть.

Киев встретил послов торжественным перезвоном колоколов, да только не в их честь. Православный мир отмечал двунадесятый праздник Рождества Богородицы. Известив власти о своем прибытии, послы направились в Киево-Печерскую лавру. Игумен монастыря встретил новгородцев настороженно, но, прочитав письмо от владыки Ионы, смягчился, а после обильной праздничной трапезы и вовсе разоткровенничался.

Тяжко стало жить православным в Литовском государстве. Король Казимир раньше русских не давал в обиду, но теперь во всем слушается папских нунциев. Как из худого мешка посыпались отовсюду ксендзы и иезуиты. Мы для них схизматики, и вера наша холопская. Русских епископов к государственным делам близко не допускают, зато латинские сидят в Раде и считаются советниками короны. На должности принимают только католиков или униатов. Знать русская всколебалась, многие готовы отказаться от отцовской веры ради королевских милостей. Епископов и настоятелей назначают власти, монастыри сдают в аренду ровно поместья. Храмы у православных отбирают, новые строить не дают, старые поновлять запрещают. На нашу обитель сколь раз покушались, да спасибо князю Семену Олельковичу, не дал нас в трату, молимся за него денно и нощно.

Поспрошали послы про Киевского митрополита Григория, от которого остерегал их владыка Иона. Оказалось, что еще не знали в Новгороде последних громких новостей. Всенародно отступился Григорий от унии и воротился в православие. Что ж, приходится иной раз и пастырю идти за стадом. Как ни навязывали ксендзы русским людям чужую веру, да так и не смогли навязать. Константинопольский патриарх уже дал Григорию амнистию и объявил митрополитом всея Руси. Да только на Москве его все одно не признают. Там нынче свой митрополит.

– Вот и думайте, господа новгородцы, с кем вам по одной дорожке: с Москвой или с Литвой. Добре думайте! – заключил игумен.

Поселили гостей в покоях братского корпуса, окнами на утопавшие в осеннем золоте днепровские кручи. В сопровождении приставленного к ним иеромонаха послы осмотрели Лавру, поклонились ее святыням, обозрели знаменитые пещеры, где сберегались нетленные мощи святых угодников. Показали им и крохотную пещерку-затвор, в которой много лет назад замуровал себя будущий Новгородский епископ Никита. Да только подвиг сей оказался ему тогда не по силам. Стал Никите являться диавол в виде ангела, уговорил его перестать молиться Иисусу и уклониться в жидовство. И взволновались старцы монастыря, и пришли на помощь заблудшему, и наставили его на правильный путь, с которого он уже не сходил.

Показали новгородцам и жутковатый обряд отчитки. Бесноватая баба издавала пронзительные вопли, рычала по-звериному, изрыгала страшные богохульства, плевалась, бранила непотребными словами монаха-экзорциста, читавшего над ней молитвы и заклинания. Бесу баба, видать, чем-то особенно приглянулась, и он никак не хотел покидать ее грешную плоть, но и монах не сдавался, и в конце концов его стоическое терпение победило. Баба стала успокаиваться, всхлипывать и, наконец, пала монаху на грудь и разразилась очистительными слезами.

В ожидании княжеского приема новгородцы целыми днями бродили по Киеву. Некогда великий град сильно упал после перенесенных нашествий. Кто только его не грабил: половцы, татары, крымчаки, владимирские князья, теперь вот Литва с Польшей обдирают как липку. И прежней торговли уже нет, новгородский Торг куда как богаче будет. Разве только величественный Софийский собор напоминал о славных временах князя Ярослава. Ревниво сравнивали киевскую Софию с новгородской. Слов нет, блещет киевлянка яркой южной красой, и все же истинный знаток по достоинству оценит негромкое очарование и соразмерность ее новгородской сестры.

По пыльным кривым улочкам спускались на Подол. Беленые хаты утопали в вишневых садах. Ленивым спокойствием веяло от чумацких обозов, медленно вползавших в город. В зазывно распахнутых воротах корчмы стояла разбитная корчмарка. Ее круглые щеки горели огненным румянцем, и таким же огненным был борщ с чесночными пампушками, а горилка с перцем зажигала пожар в груди. Охочий до баб Кирилл Макарьев вскоре куда-то исчез вместе с корчмаркой, а когда вернулся, сладко жмурился, как сытый кот.

Только на пятый день новгородцев уведомили, что князья Олельковичи ждут их назавтра в своем дворце. Ввиду незнатности послов прием получился без особых церемоний. Братья сидели на возвышении, обтянутом красным сукном. Семен Олелькович держал в руках булаву как символ своего наместничества. Был он уже немолод, на бледном лице застыла болезненная гримаса. Зато дородный Михайло цвел здоровьем, являя истинно княжескую осанку.

Приняв посольские грамоты и дары, Семен Олелькович извинился за вынужденное ожидание, сославшись на то, что дожидался брата, который княжит в Слуцке и только вчера приехал в Киев ради этой встречи. В ответ послы торжественно объявили, что Господин Государь Великий Новгород бьет челом князю Михаилу Олельковичу и готов с ним заключить «ряд» по старине. Михайло уже собирался что-то сказать в ответ, но под остерегающим взором старшего брата промолчал. Выдержав долгую паузу, Семен поблагодарил послов за высокую честь и обещал дать ответ через несколько дней. На этом прием закончился и озадаченные его краткостью послы удалились.

Братья остались вдвоем.

– Нам этих новгородцев Бог послал! – воскликнул Михаил. – Поляки давно на Киев зарятся, короля на нас науськивают. А с Новгородом мы – сила!

– Не спеши, коза, все волки твои будут, – охолонул брата Семен. – Ты не забывай про московского государя. Муж он настырный и загребущий, не успокоится, пока Новгород не приберет к рукам. Войско у него отменное, воеводы самолучшие. Или ты хочешь за Новгород костьми лечь? То-то!

– Выходит, будем отказываться? – разочарованно спросил Михаил.

– А ты не суйся, пятница, впереди четверга, – снова осадил брата Семен. – Я вот что думаю, Миша. Знаешь ведь: жить мне осталось недолго. Есть слух, что после моей смерти хочет король посадить наместником в Киеве своего присного Мартина Гаштольда.

– А меня, значит, побоку? – зло уточнил Михайло. – Ну это мы еще поглядим! У короля тоже не две головы, а одну и срубить можно.

– И думать не смей! – прикрикнул Семен. – Сам сгинешь и весь наш род за собой потянешь. Ты лучше раскинь умом. Новгород-то побогаче Киева будет. Хватит тебе в бедных родственниках ходить. А с Иваном Московским можно мирно договориться, небось ему война тоже ни к чему. Поэтому будем соглашаться, – заключил князь Семен, похлопав по плечу повеселевшего брата. – Только сначала съездим к королю в Вильну, испросим для тебя дозволения. Как-никак, а ты его двоюродный племянник и пока еще верный вассал.

Жало смерти князь Семен Олелькович почуял в себе еще прошлой зимой. Вдруг сильно заболело в левом боку. Думал – старая рана, поболит и успокоится. Ан нет, день ото дня боли усиливались, князь стал худеть и сохнуть. Местные лекари лечили его травами и припарками, от которых больному делалось только хуже. Тогда-то и появился в Киеве врач-иудей по имени Захария Скара, или попросту Схария. Прислал его давний знакомец князя Семена, купец из города Кафы Хозя Кокос.