— Я только до райцентра, — сказал он кулаку, который не спускал глаз с лошади. — За два-три часа обернусь.

— Дурни вы, — заговорил вдруг заплетающимся языком Бумбу, протягивая руку за стаканом. — В коллективном хозяйстве наше счастье!.. Работаешь — получаешь; сколько работаешь, столько и получаешь! По труду и оплата, браток, — обернулся он к Мэкицэ. — Не понимаю, чего ты только боишься, ведь второй работник на селе после меня. Кроме того, от всех забот избавишься: о земле, лошадях, налогах и поставках и всем прочем. На душе легче станет, и руки сами заиграют на работе.

— Конечно, легко, если отберут все, — со злобой проговорила Тия.

— Не дело говоришь, — возразил Кирилэ. — Ведь только на словах отберут, а на самом-то деле все наше останется.

— Ладно тебе. Знаю я! — огрызнулась Тия. — Коли все там так хорошо, почему же нас силком туда тянут? Почему народ валом не валит в этот рай на земле, о котором они говорят?

— Потому что народ не разобрался толком, как там будет. Еще никому не приходилось жить так прежде… Но если все по чести и по труду, — из последних сил взмахнул рукой Кирилэ, — чего тебе еще надо? Не знаю, почему вы не можете понять этого, — удивленно и как будто протрезвев на секунду, продолжал Бумбу. — А к вам еще не заглядывали?

Барбу Мэкицэ с трудом оторвался от своих мыслей, словно вынырнул из грязной, стоячей воды и она еще не стекла с него.

— Были… — буркнул он, отмахнувшись.

Прошло еще несколько мгновений. Тия продолжала мрачно смотреть на Бумбу из своего темного угла под лампой. Он же, вытянув губы и словно боясь обжечься, потягивал из стакана вино. Минэ нехотя отщипывал кусочки пастрамы, которая уже успела остыть. На Мэкицэ нахлынула новая волна воспоминаний, и он снова помрачнел. Они наплывали медленно, как летние облака.

Это произошло вечером. Он и Тия готовили в сарае вино. Дело шло к концу. Он топтал ногами мешок с виноградом, а Тия наполняла ведро соком и выливала его в бочку. Они спешили, чтобы управиться до ночи, но вдруг заскрипела калитка и собака стала рваться с цепи у стога сена. Тия вышла с кувшином во двор и остановилась в ожидании, пока подойдут вошедшие в калитку люди. Мэкицэ перестал давить виноград, стоя одной ногой на мешке, другой в желобе. Свет фонаря падал ему прямо в лицо, и он смог разобрать только очертания трех людей, остановившихся под навесом сарая.

— Ну что, видели? — заговорил один из них, обернувшись к остальным. Барбу узнал по голосу Тэнэсаке. — По запаху нашли, — удовлетворенно заключил тот и вошел под освещенный навес. — Давайте, говорю, посмотрим, какое вино получилось у товарища Мэкицэ… К Гицэ Попындэу мы уже заглянули, и вино у него получилось отличное.

«Значит, Гицэ Попындэу записался», — решил Барбу и, сразу насторожившись, снова принялся топтать мешок отмытой, как ладонь, ступней. Вслед за Тэнэсаке под навес вошел, прихрамывая и опираясь на палку Доду-инвалид. Он наклонился и стал обстукивать палкой большую бочку.

— Полная доверху! — воскликнул он. — Ну, Барбу, зимой я переберусь к тебе.

— Тогда уж лучше теперь перебирайся, — вмешалась Тия, ощетинившись, как еж в предчувствии стычки. — Нам еще надо кукурузу рубить, пшеницу сеять, черные пары поднять… До снегопадов работы хватит.

Мэкицэ, все еще во власти своих мыслей, продолжал топтать ногами мешок, пока не вытекла последняя капля сока. Потом поднял мешок, чтобы вытряхнуть. Воспользовавшись этим, он, склонив по-куриному голову, пристально посмотрел на Доду, пытаясь угадать по его лицу пришли ли они по поводу коллективизации. «Да, за этим», — решил он, заметив, что у Доду блестят глаза, как всегда, когда он чем-то взволнован.

Мэкицэ протянул мешок Тие, чтобы она вытряхнула из него сухие выжимки, и, пока она не вернула ему пустой, успел рассмотреть Георге Влада, который молча стоял в тени под навесом. «Хочет показать, что пришел только по обязанности, поэтому и остался в сторонке». О Тэнэсаке можно было подумать, что он явился только из-за вина. Он с интересом уставился на желоб, почти черные от сока ноги Мэкицэ и вытекавшее из-под них темное, поблескивавшее в свете фонаря вино.

Тия торопливо, с каким-то ожесточением вывалила в мешок несколько ведер винограда. Сок, пенясь, потек по желобу, темный, как заячья кровь, и Мэкицэ снова принялся топтать мешок, умышленно затягивая ожидание..

— Принеси чашки и кишку, — приказал он жене и влез на мешок обеими ногами. — Набери, Доду, — обратился Мэкицэ к инвалиду, когда Тия вернулась с чашками и обрезком шланга.

Доду набрал вина из бочки. Тия раздала чашки гостям, Барбу, взяла одну себе, и они чокнулись.

— Приходите попробовать, когда подморозит, а то еще не выстояло, — сказал Мэкицэ и, оставив чашку, протянул Тие развязанный мешок. — Скорей, не то до полуночи провозимся.

Но ее опередил Георге Влад. Он схватил мешок и принялся наполнять его вместо Тии, едва передвигавшей ноги от усталости.

Председатель хотел показать этим, что он ближе к хозяевам, чем к гостям. Тия, догадавшись о цели их визита, хотела было уйти, но Доду остановил ее, опустив чашку.

— Подожди, Тия, мы хотим поговорить с вами обоими. — И спросил коротко, как о чем-то само собой разумеющемся: — Так мы вас запишем?

— Куда это запишете? — воскликнула Тия, и стало ясно, что она поняла, о чем пойдет речь. Еще больше втянув губы, она злобно пробормотала: — А я уже думала, что вы пришли занести нас в список освобожденных от обложения.

— Так ведь когда запишетесь, — продолжал инвалид, пристально глядя в чашку и словно гадая на вине, — вам не придется платить налоги и вносить поставки… Как птички в раю, заживете.

— Слышала я про этот рай, — еще злее возразила Тия.

Повернувшись ко всем спиной, Тия чуть отошла, поднялась на приступку и пристроилась на циновке, где обычно отдыхала. Она держалась за поясницу и тихо стонала, доведенная до изнеможения несколькими десятками ведер винограда, которые вываливала в мешок. Однако Мэкицэ почуял, что она по-прежнему настороже и готова подхватить на лету каждое слово мужчин. Но под навесом на время установилась тишина. Вино струилось по желобу из-под ног Мэкицэ и стекало в ведро. Доду еще раз наполнил чашки, и Мэкицэ, не слезая с мешка, предложил всем выпить по второй. Он умышленно нарушил молчание, надеясь услышать, что скажет Тэнэсаке. Но активист словно задремал, с интересом наблюдая за вином, скопившимся в желобе. И все же Мэкицэ почувствовал, что Тэнэсаке озабочен не меньше его. Только Доду не смог больше вынести эту молчаливую схватку.

— Ну решайтесь вы наконец! — с раздражением воскликнул он уже без прежней веселости.

— Это ты, Доду, виновник всех бед! — крикнула Тия с завалинки.

Мэкицэ молча остановил ее движением руки, потому что все еще надеялся услышать, что скажет этот рохля Тэнэсаке. Но прошло еще несколько секунд, прежде чем он задумчиво опорожнил чашку и поставил ее на бочку. Только после этого прозвучал его изменившийся от удивления голос:

— Так вот оно как, товарищ Мэкицэ!

— Так, товарищ Тэнэсаке, — согласился Мэкицэ уже более спокойно. И снова принялся топтать мешок. Ощутив, однако, потребность объясниться, он снова заговорил спокойно, но твердо: — Может, коллектив и хорош для других, но только не для меня. Для таких, как Бумбу, это просто манна небесная!.. Соединят люди вместе свои клочки земли, которых все равно не хватает, возьмутся за работу всем миром и сумеют многого добиться. Для меня же вступать в хозяйство нет никакого смысла. Земли у меня как раз столько, сколько нужно, ни на локоть больше, и обрабатываю я ее один вот уже сколько лет. Только Кирилэ Бумбу смог бы распахать столько, если бы работал на себя. Будь у меня земли поменьше, я, может быть, тоже оказался бы в коллективном хозяйстве, чтобы трудиться в полную силу… А так?! Чего я там потерял, коли и один хорошо справляюсь?

— Ты, видать, ошалел? — не выдержал Доду. — Хочешь остаться в стороне.

Инвалид отодвинулся от бочки и застыл, опершись на палку. В глазах у него сверкали холодные молнии.