Люблю собак. А вот с мужчинами как-то не клеится. Если на первый взгляд избранник идеален, то нужно либо посетить офтальмолога, либо поглазеть ещё разок. Всегда найдётся фатальный изъян, который изменит первое обманчивое представление.

Усмехаюсь, разглядывая телеведущего. Он говорит уверенно, без снобизма и я чертовски хочу, чтобы он не останавливался, хоть не понимаю ни слова.

– В данном эксперименте на участника направлено ружьё, которое стреляет или не стреляет в зависимости от распада какого-либо радиоактивного атома. Риск того, что в результате эксперимента ружьё выстрелит и участник умрёт, составляет пятьдесят процентов.

Прискорбно отмечаю кольцо на безымянном пальце правой руки, и нелепая улыбка исчезает с лица без следа.

Вот он – фатальный изъян, выстрел, разбивший моё сердце вдребезги. Кто знает, может в «следующей вселенной» мне повезёт больше?

Почему все шикарные мужчины либо геи, либо женаты, ибо выдуманные?

Бросаю взгляд на часы. Прошло всего пять минут.

Хоть бы атом распался и меня пристрелили.

Вздыхаю. Тик-так. Тик-так.

– Если ружьё выстрелит, то в результате каждого проведенного эксперимента вселенная расщепляется на две, в одной из которых участник остается жив, а в другой погибает. В мирах, где участник умирает, он перестает существовать.

– Логично. – заключаю с видом эксперта, скрестив руки на груди.

Давай, Инесса, займи свою пустую голову чем-то умным.

– И если многомировая интерпретация верна, то участник может заметить, что он никогда не погибнет в ходе эксперимента.

Зато я вот-вот откинусь от скуки. Мама, гордись мной, я – физик.

Ты – ничтожество – подаёт голос воображаемый отец. Самое отвратительное во всём этом – его правота.

– Участник никогда не сможет рассказать об этих результатах, так как с точки зрения стороннего наблюдателя, вероятность исхода эксперимента будет одинаковой и в многомировой, и в копенгагенской интерпретациях. Одна из разновидностей этого мысленного эксперимента носит название «квантовое бессмертие». В этом парадоксальном эксперименте предсказывается, что если многомировая интерпретация квантовой механики верна, то наблюдатель вообще никогда не сможет перестать существовать.

Глаза лезут на лоб от обилия страшных слов.

Зря я прогуливала физику в школе. Если бы её преподавал Роман Краснов – клянусь, я бы прописалась в кабинете!

Хватаюсь за пульт и тыкаю на все кнопки подряд. Он не работает без батарейки. Встаю и переключаю каналы на самом телевизоре.

Я не сразу замечаю, что вернулась на канал с хорошенькой ведущей. Девушка тепло улыбается, будто всё это время ждала моего появления, воодушевленно рассказывая:

– Модель мультивселенной была впервые предложена советским физиком Антоновым. С начала двухтысячных годов концепция мультивселенной всерьез рассматривается в связи с изучением природы темной энергии.

Зеваю, лишний раз чувствуя себя неотесанной дубиной. Привычное для меня состояние. Болтаю ногами в воздухе, как ребенок.

– Если опираться на теорию струн и многомировую интерпретацию квантовой механики…

Ну уж нет, хватит с меня унижений!

Встаю перед зеркалом, в сотый раз проверяя инвентарь, скрытый в жилете под однотонной черной толстовкой. Принадлежности скорее условны, чем необходимы, ведь дело на которое я иду, по сути, не сулит никакой опасности.

Но я паникую.

Жилетка из плотной ткани хранит в своих потайных карманах набор универсальных отмычек и ключей, сделанных своими руками, верёвку, фонарик, складной нож, небольшую аптечку, если я вдруг получу травму, петарды на особый случай.

Всё пройдет отлично.

Я заплела длинные волосы в две косы, обрамляющие лицо и болтающиеся у лопаток, словно змеи. Говорят, темный цвет старит, но чересчур серьезное лицо, что смотрит на меня из зеркала, не выглядит старше семнадцати.

Никто ведь не заподозрит ребенка?

Прячу волосы под кофту и натягиваю патлатый темно-рыжий парик, украденный мной на рынке. Аккуратно закрепляю его невидимками, несколько раз больно кольнув голову. Облик изменен почти до неузнаваемости. Теперь мне шестнадцать, и я фанатка группы Тату.

Стать мастером перевоплощений в безликой России не составляет труда, но я все равно сомневаюсь.

Ничто не должно мне помешать.

Наводка неподробна, если не сказать, что очень условная. Но я доверяю человеку, что уже ни раз делал мне подобного рода одолжения. Старик никогда меня не подводил. Деньги сближают лучше любви или секса, во всяком случае, отсутствие финансов более ощутимо, и действительно заставляет меня грустить.

Я уже делала это раньше.

Лучше всего я умею врать и воровать. Нарушать закон – первое, чему учатся люди, на чью долю выпало родиться не в столице. Москва, со всей ее бурной жизнью, остаётся одной из тысячи баек, которыми кормят провинциальных детишек, за чьим деревяным окном полторы улицы и Дом культуры, являющийся местом сходки всех бомжей и наркоманов района.

Инесса, соберись.

Глаза находят простенький циферблат на оклеенной обоями стене. Небольшая толстая стрелка наконец доползает до пяти.

Пора.

Накидываю светло-коричневую ветровку поверх толстовки, натягиваю капюшон и на негнущихся ногах бреду к входной двери.

Духота.

Окно на втором этаже будет открыто. Окажусь в тупиковой части коридора, в слепой зоне от камеры. Там же стоит электрощиток, который мне нужно выключить. О резервном питании позаботились за меня. Вниз по лестнице, на площадке между первым этажом и подвалом есть дверь для персонала. В пять часов сорок минут местный охранник будет смотреть свои политические передачи по федеральному каналу, до прихода дамочки. Пересменка в шесть. У них нет телевизора, потому пенсионер, обзаведшийся планшетом благодаря внукам, не заметит отсутствия света. Если, конечно, он не будет держать его на зарядке. Сменщица опоздает минут на тридцать. Мой соучастник выкроит мне немного времени, задерживая дамочку. Если никто ничего не поймет, то в моем распоряжении будет около получаса, что уже – неслыханная наглость. Нельзя разбрасываться драгоценным временем. Я должна уйти так же, как и пришла, закрыв за собой окно и включив питание.

Мало ли – почему камеры выключились, может, плановый ремонт – утешаю себя.

Склад – отличное место для грабежа. Если сам аукцион хорошо охраняется, то с пристанищем вещичек до мероприятия дела обстоят гораздо хуже. Впервые рада разгильдяйству, присущему нашему народу. Патриотизм в таких делах моё первое имя, потом уже Инесса.

Маршрутка, набитая до отказа, дергается по разбитой дороге и меня начинает подташнивать. Может, от нервов. Пытаюсь отвлечься мыслями о матери, живущей в двухстах километрах от столицы.

Это не только для меня.

Свежий деревенский воздух. Разбитая подъездная дорожка, ведущая к недавно отремонтированному фасаду деревянного домика. Доски, коими обшили старые, потемневшие от времени, бревна, щедро выкрашены лазурной краской. Мы сняли уродливые и покореженные наличники и поставили большие пластиковые окна. Таких нет ни у кого в селе и мать страшно этим гордится. В двери, правда, пришлось сделать маленький лаз для кошек, лишившихся форточек. Мать обожает своих рыжих пушистых гадов настолько, что содержит пятерых на свою скромную пенсию по инвалидности.

Почему человеку, лишенному возможности работать, оказывают столь малую помощь? Какого порядка они хотят, если не могут его обеспечить? Что было бы, если бы изувеченная мать осталась одна?

Даже наличие дочери не сильно ей помогает. Я училась днем, пока, ночами напролет, горбатилась в грязной разливайке за МКАДом. Я совру, если скажу, что мне там нравилось. Напротив. Я ненавидела эту работу, хоть она и стала единственной надеждой в череде неудач, что я претерпела.

В каждом пьяном посетителе я видела отца.

Невысокого и лысеющего, с животом и неизменной щетиной. Он никогда не был доволен. Ни мной, ни матерью. Я замечала его затуманенный алкоголем взгляд во всех гостях чахлой пивнухи. Особенно, когда начинались драки. А их было нельзя избежать.